На той неделе: купить сапоги, спасти страну, выйти замуж - Анна Бялко

Едем мы на машине. По дороге почти не разговариваем. Севка только мрачно повторяет мне свои вчерашние инструкции и сурово осведомляется, не лучше ли отвезти меня на работу прямо сейчас.

– Да, как же, – огрызаюсь я. – В семь утра-то. И вообще я от тебя никуда не хочу. По крайней мере, пока ясности нет.

– А будет ясность, – мрачно парирует Севка, – тебе там делать нечего будет. И я тебя все равно прогоню, а отвозить будет некогда.

– Ну и ладно. На троллейбусе доберусь, не растаю. Почему это мне – нечего делать будет? Не хуже других.

– И не мечтай, декабристка. Честное слово, надо было тебя дома оставить.

Москва довольно мирная, утренняя, пустая и заспанная. Моросит унылый дождик, совсем по-осеннему.

Никаких танков не видно, но многие подъезды к Белому дому завалены баррикадами. Мы долго крутимся, пытаясь подобраться поближе и заодно оценить обстановку, потом подъезжаем наконец со стороны американского посольства. Севка ставит машину в каком-то тихом дворе, мы перебегаем Садовое и огородами выходим на площадь.

Народу меньше, чем ночью. Стоит несколько палаток, тлеют костерки. Поодаль белеет большой навес с красным крестом – медицинский пункт. По слухам, скоро будет организован митинг.

Севка пытается выяснить подробности, но никто ничего не знает. Вроде в двенадцать часов, вроде у Манежной площади, точно не известно. Севка строго бросает мне: «Тебя не возьму, не просись», но держит при этом за руку, так что я пока молчу и не рыпаюсь.

В процессе выясняется, что Манежная площадь перекрыта, и митинг будет здесь. В двенадцать. Сейчас около девяти, так что есть пространство для маневров. Мы решаем пока сходить на разведку к Кремлю. Кто-то в толпе говорил, что туда недавно провезли арестованного Горбачева в закрытой машине, будут выводить его к народу.

Я в сомнении: не съездить ли мне пока домой – переодеться, как человек, или зайти к Тане, которая живет в десяти минутах ходьбы. Найдутся же у нее штаны и ботинки – очень уж плохо в юбке, на дурацких каблуках-шпильках бегать по брусчатке Красной площади, да и вообще. И ехать ли мне на работу? Потому что если ехать, то уже пора. Хотя не очень-то хочется.

Но больше всего мне не хочется отцепляться от Севки. Пока мы вместе, пусть только он попробует меня прогнать, а вот стоит мне куда-нибудь отлучиться... И где я его потом найду в этой толпе, даже если он не будет против. А он, известное дело, будет. Лучше останусь с Севкой, с ним не страшно, черт с этой юбкой с каблуками, не привыкать.

На каблуках – шпильки двенадцать сантиметров, самые высокие на свете – я хожу с восьмого класса. Каждый божий день. Кроме зимы, конечно, – это зависит не от меня, а от погоды и наличия сапог. С сапогами ведь как – какие удастся, такие и покупаешь. А вот туфли – это святое. Говорят, что сейчас самый писк моды – туфли под тапочки, совсем без каблука, но это для тех, кому с ногами не повезло. А у меня длинные красивые ноги, и высокие каблуки – ровно то, что нужно. Встречные мужики на улице шеи сворачивают, без всякой моды. Кто же знал, что революция случится...

Вопрос с юбкой решен, осталась работа. Не мудрствуя лукаво, я звоню туда из ближайшего автомата (надо же, революция революцией, а телефон работает), и Мария Владимировна, святая женщина, говорит, что справится без меня, и чтоб я, конечно, шла на митинг.

Теперь я как делегированная от Института чувствую себя окрепшей в своих правах и нагло заявляю Севке, что если он попытается меня прогнать, я пойду везде одна, и пусть всем будет хуже. Севка пожимает плечами, но я вижу, что он улыбается в своей бороде, а значит, наши победили.

Увы, победили мы пока среди себя, а снаружи все только начинается. Взявшись за руки, мы идем по Калининскому проспекту к Кремлю. Проспект там и тут перекрыт хилыми баррикадами, которые может с легкостью форсировать не то что танк, но и Севка на своих «Жигулях».

А вот Кремль окружен цепью БТРов. Или БМД, кто их там поймет. И между машинами, которые, на мой немилитаристский взгляд, больше всего похожи на танки, плотными рядами стоят солдаты. С автоматами в руках. Стоят они, впрочем, довольно смирно, агрессии пока не проявляют. Вокруг же солдат вьется толпа. Люди из толпы разговаривают с солдатиками, и те немногословно, но отвечают на различные вопросы.

Нет, оружие раздали без боекомплекта. Да, Горбачев вроде проезжал в Кремль. Время от времени вдоль оцепления пробегает кто-нибудь чином постарше, и тогда разговоры с солдатской стороны прекращаются. Толпа же, наоборот, оживляется, командиров пытаются остановить, взять за пуговицу, порасспросить как следует. Те не даются и огрызаются. Там и сям возникают подобные микростычки, все в движении, все бурлит.

Воодушевленная легализацией своего присутствия, я принимаю в этом бурлении живое участие. Пристаю к солдатикам, спрашиваю о том, о сем, не будут ли они по нам стрелять. Солдатики разговаривают со мной довольно охотно (интересно, в какой мере – из-за каблуков?), в одном месте на краю цепи мне даже предлагают залезть на танк, я радостно соглашаюсь и уже почти залезаю, но Севке моя активность не нравится, он снова хватает меня за руку, решительно сдергивает с танка и вытаскивает из толпы.

Мы возвращаемся к Белому дому. На Калининском уже пооткрывались магазины, офисы и кафе. Люди снуют туда-сюда как ни в чем не бывало, очереди видны сквозь витрины. Будто ничего не происходит. И тут же баррикады стоят, БТР через них продирается. Сплошной сюр.

Я, поддаваясь общему безумию, тоже иногда приостанавливаюсь, пялюсь на витрины. Революция революцией, но вдруг удастся под шумок укупить что-нибудь особо ценное в хозяйстве. И вдруг в книжном киоске уже на самом углу Садового кольца вижу замечательную детскую книжку – «Лев, Колдунья и Платяной шкаф» Клайва Льюиса. Я даже представить не могла, что она вышла здесь, в совке. У меня есть еще книжки этой же детской серии, мне их Танины знакомые-диссиденты для Костьки из Америки присылают, типичный тамиздат. Хорошие детские книжки на христианской, а не коммунистической основе. И вот – пожалуйста! В центре Москвы, в книжном киоске. Как раз этой книжки в моей серии не хватало. Безумие разлито повсеместно.

Я на радостях покупаю три штуки – себе, то есть Костьке, и Севкиным детям. У него их двое, от разных жен. По крайней мере, я слышала только о двоих. По дороге рассказываю Севке, что это за книжки, – он, хоть и православный, ничего о них не слыхал.

У нас есть еще немного времени до митинга, ходить мы подустали и решаем посидеть пока в машине – благо, она как раз недалеко. Я, сев, тут же погружаюсь в книжку – так хорошо, такая сказка добрая. Но Севка говорит, что пора идти, и я с сожалением оставляю книжку в машине.

Снова выходим под мерзкий дождик-туман, снова огородами – к площади. Народу собралось немало, площадь почти полна, а люди все прибывают. Хотя старый демократ оценивает толпу меньше, чем в пять тысяч, мне кажется, что нас тут очень много, и если все мы, здесь собравшиеся, разом за что-то выступим, то непременно победим. Это как-то бодрит и обнадеживает.

Севка тем временем ищет место. Ему надо, чтоб было все видно и все слышно. В толпе с этим проблемы, в первые ряды уже никак не пробиться, и он тащит меня к забору, тому самому, через который вчера учил ретироваться, если что. Заодно, говорит, и стратегически выгодная позиция, с видом на отступление.

На отступление вид отличный, но вот трибуны не видно абсолютно. Отсюда еще и ветки деревьев все загораживают. Но Севку так легко не возьмешь, он знает что делает. Оказывается, он с самого начала имел в виду залезть на ограду. Она высоченная, метра три с половиной, стальные пруты, оканчивающиеся изящными декоративными пиками. В два ряда, пониже и повыше, идет кованое плетение. Примерно через каждые десять прутов – бетонная тумба. Словом, типичная городская парковая ограда.

Не то чтобы я была совсем уж пай-девочкой и на забор никогда не лазала, скорее наоборот, но не в юбке же. Про каблуки я вообще давно молчу. На эту ограду, впрочем, залезть нетрудно – плетение способствует, но все же я как-то сомневаюсь.

Севка тем временем подтягивается сам и протягивает сверху руку. Видя мое колебание, сердито кричит:

– Быстрей давай, чего ты застыла, сейчас займут все тумбы, тебе же хуже будет.

В этом он прав. Его идея немедленно получает живейшее одобрение и поддержку в народе, и скоро нас таких на ограде сидит несчитано – на каждом пруте.

Я-то счастливица, меня заботливый Севка устроил на тумбу – на ней хоть неустойчиво, но все же можно сидеть. Сам он просто висит на перекладине, держась за два прута. Зато нам отлично видна трибуна Белого дома. По ней бегают какие-то люди с матюгальниками, налаживают громкую связь.

Строго говоря, мокрый бетон – не лучшее место для сидения в тонкой короткой юбке. Эх, прощай, мои придатки, за два часа (а митинг точно продлится не меньше) я себе все на свете застужу. Хотя, если подумать, какая теперь разница, мне, может, и жить-то до вечера осталось. Жалко, книжку не успела дочитать.