Добудь Победу, солдат! - Сергей Абенов

– Ну, что там? Скоро? Потом они вползли в какой-то сарай и Караев приказал ему ждать и исчез в темноте. Его долго не было, и Санька вдруг подумал, что если тот не вернется, он даже не будет знать, каким путем возвращаться.

Потом он расслышал впереди шум возни и пополз навстречу, и вовремя, так как напарник совсем обессилил, потому что немец отчаянно сопротивлялся и мычал довольно громко.

– Шумит, сволочь! – сказал Караев, и Саватеев ударил немца по голове кулаком.

– Это точно офицер? – спросил он и Караев ответил:

– Офицер. Румын.

– Ладно, сойдет и румынец! – сказал Санька, и они поползли обратно. Продвигались медленно, потому что пленный, хоть и был щуплый, тащить его по земле было нелегко.

Когда они проползали мимо полуразрушенного дома, оттуда послышались приглушенные голоса, и Караев вдруг остановился и прислушался, потом окликнул напарника и сказал:

– Жди здесь!

– Ты куда, Черныш? – не понял Санька, а Караев обернулся и показал рукой себе на нос и исчез в темноте. Саватеев недоумевал, гадая, что он хотел сказать этим жестом, как вдруг тишину разорвала автоматная очередь, потом два винтовочных выстрела и что-то закричали по-немецки, и он бросился на помощь. Он заскочил в дверной проем, но ничего не мог сразу разглядеть в темноте. Услышал шепот:

– Здесь я! – и увидел Караева, сидевшего, прислонясь спиной к стене.

– Ранен я. Не повезло… ноги… – сказал Караев, – один фашист ушел.

– Ничего! Ничего, я вас двоих дотяну! – зашептал Санька. – Дотяну!

– Нет! – сказал Караев. – всем не уйти. Ты иди… я задержу…

– Ты что! – обиделся Санька. – Я тебя не брошу!

– “Язык”… – сказал Караев. – Оставь гранаты… и еще… – он протянул руку. – На, передай той девочке… Наденьке.

– Что это? – не понял Саватеев, беря в руку что-то круглое.

– Апельсин… как пахнет, а! – лица говорившего не было видно, но Санька по его голосу понял, что тот улыбается. – Далеко пахнет… Все, уходи… подожди… отрежь провод от телефона…

Послышались голоса совсем близко, резкие выкрики команд и Саватеев выскочил наружу, и пополз, вспоминая, где оставил пленного. Резанула слух первая пулеметная очередь, и он ударил пленного по зубам.

– Сука! Сука! Из-за тебя! – прошептал Санька и, ухватившись за веревку, которой у того были связаны руки, потащил его в ту сторону, куда показал Караев.

Караев стрелял не экономя, знал, что вскоре его окружат, когда поймут, что он один, потому что он не мог вести огонь из разных точек. Немцы подходили все ближе, но они опасались гранат, и хотели взять его живым, он это понял по тому, что сами они гранат не бросали. Но он свои экономил. У него был целый ящик немецких противотанковых гранат, но он их не бросал. Ему надо было сделать важное дело, и он был рад тому, что его хотят взять живым и дают ему время подготовиться. Когда кончились патроны и совсем близко кто-то крикнул:

– Рус, здавайс! – он с трудом перевернулся на спину, потому что перебитые ноги были тяжелые и не слушались и только мешали, отдышался от боли и крикнул:

– Немец? – он отдышался. – Сдаюсь.

Они встали вокруг него кольцом, держа винтовки наизготовку и сначала он ослеп от света нескольких фонарей, но вскоре глаза его привыкли, и он увидел, что их было много и это его порадовало. Двое приблизились к нему, и по их форме Караев понял, что это офицеры. Один из них присел и спросил по-русски:

– Где твой напарник? Ты был не один? Куда вы дели лейтенанта Попеску?

– Нет лейтенанта! – Караев засмеялся. – Зарезал!

Лейтенант Краус, а это он был за переводчика, показал на лежащего у стены убитого солдата:

– Смотри, Вайнер, у этого тоже перерезано горло. Неужели это и есть тот самый Черный призрак?

– Чушь! – сказал гауптман Вайнер, – никакого Черного призрака нет. Спроси его, знает ли он Ястреба?

– Да, – ответил пленный, когда услышал вопрос. – Это мой командир.

– Скажи ему, что сейчас мы отнесем его туда, где его ждут остальные русские, и пусть он позовет на помощь. Пусть позовет того, которого называют Ястреб. За это его ждет награда. Пленный внимательно выслушал Крауса и сказал:

– Я русский солдат! –и гауптман Вайнер не понял, почему он так ответил.

– Он хочет сказать, что не предаст своего командира, потому что он русский солдат. – объяснил Краус.

– Не очень-то он похож на русского, – сказал гауптман, – хотя… какая разница, все они варвары. Скажи, что ему дадут много денег и, когда он вылечится, то будет служить в немецкой армии. Это большая честь – служить в вермахте.

– Пошел ты к такой-то матери! – весело сказал пленный, когда Краус ему перевел. – Пошел ты к такой-то матери со своим вермахтом!

– Мы отправим тебя в наш госпиталь, и наши врачи вылечат тебя. У нас очень хорошие врачи, – сказал Герберт, и пленный опять слушал внимательно его, а потом спросил:

– А ваши доктора матерятся, когда режут… ну, когда отрезают руку или ногу?

– Они цивилизованные люди и не позволяют себе бранных слов, тем более по отношению к раненым! – ответил Герберт.

– Ха-а! – засмеялся пленный, и сказал пренебрежительно, – что же это за доктора, если не матерятся?

Наши доктора лучше! Они все матерятся, когда что-нибудь отрезают. Чем выше они отрезают ногу или руку, тем сильнее они матерятся. Он вспомнил военврача Софью Михайловну из их лазарета, у которой большие, красивые и усталые глаза и она очень красиво курит длинные папиросы «Казбек» – она тоже иногда матерится. Куда им до нее! И тот доктор, что вырезал ему в двадцать втором году половину кишок, тоже страшно ругался. Таких страшных ругательств он больше никогда в своей жизни не слышал.

Краус сказал гауптману, что это бесполезная затея, потому что все они большевистские фанатики, к тому же он потерял много крови и скоро сам умрет. Он отошел к дверному проему и отвернулся. Неужели тебе жаль этого азиатского фанатика, спросил он себя? Он мужественный человек, хотя, это мужество от фанатизма, это все большевистская пропаганда! Но у нас тоже много фанатиков, сказал он себе, и тогда, следуя твоей логике, нужно сказать, что это следствие геббельсовской пропаганды. Не знаю. Я ничего не знаю. Это не мое дело.

– Эй, ты, глупый немец… – сказал Караев, и поманил гауптмана Вайнера рукой.

Офицер сначала наклонился, а потом присел, и, Караев, уже уверенный в успехе, успел подумать, что ему удалось перехитрить эту чертову болезнь, эту проклятую болезнь, которая просто на просто испоганила ему жизнь. Так испохабила его судьбу, что