Молчание (ЛП) - Бланко Изабель Н.

Руки царапают ее, впиваются в пухлые половинки ее задницы. Бешеные движения, порывы страсти, я беру в ладонь одну грудь, играя с ее тугим соском.

— О, черт, — задыхается она, отпуская укус, каждый дюйм ее дрожит.

Всасывая в себя еще одну густую, восхитительную волну ее крови, я поднимаюсь с земли. От удара ее спины о землю все вокруг сотрясается, образуется небольшой кратер в форме ее тела.

Мои татуированные пальцы срывают последнюю часть платья, поднимают одну ногу и закидывают на плечо. Я все еще внутри нее, только проколотый кончик, и у меня есть секунда, чтобы принять это зрелище.

Мое. Моя женщина. Опасные мысли.

Непреодолимые мысли.

Ее кровь стекает по бокам моей бороды, я отрываю ее бедра от земли.

— Держись за меня, малышка. Немедленно.

Ее ногти надежно держат меня, ее полностью черные глаза наливаются красным цветом. Достаточно, чтобы я мог видеть сквозь их темноту, видеть ее расширенный зрачок. Черные и красные вены, проступающие сквозь ее кожу, делают ее словно высеченной из мрамора.

При первом же моем толчке ее груди непристойно покачиваются, доказывая, что она совсем другая. Мягкая.

Моя голова откидывается назад, прорывается резкий смех. Сколько раз я уже кончил? Дважды? Три раза? Неважно. Этот новый ракурс, то, как глубоко она берет меня, то, как она смотрит, когда я кормлю ее своим членом, уже заставили меня снова быть на грани.

Я поднимаю ее другую ногу на плечо, сгибая ее пополам, мои кулаки упираются в землю по обе стороны от нее.

— Ты хотела меня? Сейчас ты меня, блядь, получишь сполна.

— О боги. — В ее взгляде есть намек на невинность, даже когда ее киска продолжает трепетать.

Полусуккуб, полувампирша, боящаяся того, что я собираюсь ей дать.

Теперь нет пути назад.

Я раздвигаю ее киску под этим новым углом, растягивая ее до предела. Вращая бедрами, я снова стону в небо, давая ей мгновение, чтобы собраться с силами.

Она делает это, впиваясь в меня еще глубже, прикусывая губу, пока я не чувствую только запах ее киски и ее крови. Я чувствую, как воспоминания впиваются в мое сознание, даже когда я дергаюсь назад, мышцы напрягаются.

Эта сладкая щель плотно обхватила мой член, и я снова вошел в нее со всей силой, которую мне позволили почти три тысячи лет сражений.

— Боги, малыш, вот так! — кричит она, выгибаясь в моей хватке, требуя большего. — Т-твой член. Никогда не чувствовала ничего… такого…

— И никогда не почувствуешь, — рычу я, толкаясь быстрее. — Ты не почувствуешь ничего, кроме этого члена, до конца своей бессмертной жизни, девочка. — Самое опасное заявление, обещание, которое я не должен давать, но остановить себя невозможно.

— Глубже. Больше, — требует моя полукровка, несмотря на то, что я уже много раз давал ей.

— Ты собираешься осушить меня, не так ли? — кровавый пот заливает мне лоб, я наклоняюсь ближе к ней, бедра двигаются в такт. — Трахай меня и проливай кровь, пока от меня ничего не останется.

— Ты, блядь, даже не представляешь, — кричит она, наклоняясь, чтобы слизать кровавый пот с моей щеки.

— Ах, блядь. Ты сводишь меня с ума. — Я прижимаюсь к ее губам, всасывая ее кровь, свою собственную, вкус нашего совместного возбуждения и пота. Я вхожу в нее так глубоко, как только могу, вбиваюсь в нее так сильно, что земля под нами превращается в пыль, и все равно этого недостаточно.

Она во мне. Вокруг меня. На моей коже. Скользит по моей душе, как темная, симбиотическая инфекция, которую я чувствую, мутируя, убивая меня.

Заставляет меня желать этой смерти, несмотря на все мои здравые мысли.

Каламити вздрагивает, задыхается, ноги подтягиваются к моим плечам.

Вот-вот кончит.

Я схожу с ума от этого, желая почувствовать ее, желая увидеть ее, услышать ее, дать ей все, чего желает ее суккубная сторона.

— Твою мать, Обсидиан, я не могу…

— Нет, блядь, можешь. Ты была создана для этого — для меня. Возьми то, о чем ты просила. Все.

В ее глазах мелькает то восторженное благоговение, то боль, за несколько секунд до того, как ее шея откидывается назад, а рот разевается в крике.

Я не могу дышать, весь дрожу. Ее оргазм затягивает меня под себя против моей воли. Я трахаю ее как зверь, в которого она превратила меня, утопая в этой прекрасной женщине. Это сырое, пьянящее блаженство почти поглощает меня, превращаясь в совершенно новый приступ жажды крови, которого я никогда не испытывал раньше.

Потерявшись в наслаждении, потеряв дар речи, я вновь укусил ее за шею. Ее кровь вливается в меня, как будто только и ждала этого, густые, пульсирующие волны темного, мощного вина, которое заканчивает разрушать все, что от меня осталось.

Без устали двигая бедрами, я трахаю ее, питаюсь ею, ее хриплые, сексуальные крики подпитывают сознание. В какой-то момент я понимаю, что пытаюсь практически заползти в нее, ее ноги обвиваются вокруг меня, ее бедра в моих руках. Я толкаюсь словно безумец, лижу ее шею, как потерянное, бездумное животное.

Пальцы в моих волосах, она отрывает меня от своей шеи, губы находят мои собственные. Она прижимается к моему лбу, обмениваясь со мной дыханием.

Солнце уже высоко в небе, когда я могу заставить себя двигаться. Прижимая ее к себе, я падаю на спину, и ее вес накрывает меня. Наше дыхание вырывается из груди, громкое в тишине между нами.

Крепко обнимая, я притягиваю ее ближе, наслаждаясь тем, как ее влажная киска скользит по моему бедру. Она прижимается ко мне, почти мурлыча, и в моей груди что-то щемит.

— Ну что… мы снова будем делать вид, что этого не происходит? — наконец спрашивает она, нарушая тишину, и я впервые слышу в ее голосе эту нотку.

Неуверенный. Почти детский.

Боязливый.

Я сделал это, думаю я, прижимая ее ближе. Я ранил ее чувства, отказав нам. Последствия того, что мы будем вместе, — громкий гонг в моем сознании, предупреждение, к которому я просто не хочу сейчас прислушиваться.

Позже. Мы разберемся со всем позже.

— Я больше не позволю никому и никогда заполучить тебя, Каламити, — торжественно клянусь я, осознавая, что подразумевает это заявление. Обещание, стоящее за ним. Что мне придется сделать и чем рискнуть, чтобы это произошло.

Каламити поднимает голову и смотрит на меня, ее глаза нормальные, волосы в беспорядке, у нас обоих, ее шея изъедена моими укусами.

— А ты? Ты ждешь, что я поделюсь тобой? Потому что я скажу тебе прямо сейчас, Обсидиан, — ее глаза сверкают угрозой, слишком старой, слишком глубокой, чтобы принадлежать телу двадцати одного года — Я убью тебя и каждую из этих самок. Особенно Альмиру. Меня не будут волновать последствия, на которых ты так зациклен.

Я смеюсь над ее угрозой, над тем фактом, что я могу сказать, что она действительно, действительно это имеет в виду. Свидетельство того, насколько я в полной заднице у этой самки.

— Я верю тебе, суккуб.

Она напрягается в моих руках.

— Подожди, ты знаешь…

— Да. Я знаю. И вместо того, чтобы подвергать меня неделям абстиненции и безумным снам, которые приходят вместе с ней, ты должна была сказать мне об этом сразу, — мягко наставляю я. — Ты — наследница этого трона. В восемнадцать лет я поклялся быть его верным защитником. Я знаю, что твоя природа — борьба, и это осложняет тебе жизнь, но мы должны работать вместе, чтобы справиться с последствиями.

Задыхаясь, она смотрит на меня, и все, чего я хочу, это притянуть ее обратно к себе и поцеловать до бесчувствия.

— Ты не ответил на мой вопрос.

— Я убью любого мужчину или женщину, которые приблизятся к тебе. Так что поверь мне, когда говорю тебе, что я прекрасно понимаю, о чем ты говоришь. — Это все, что я могу сказать ей в этот момент, когда моя грудь разрывается от страха и слишком сильного, всепоглощающего чувства, которое требует, чтобы я владел этой женщиной так, как ни одной женщиной до этого.

Выражение ее лица смягчается, превращаясь в нечто, что усиливает бунт в моей груди.