Цапля ловит рыбу - Леонид Словин

— Это о вас звонили? — голос у целительницы оказался хрипловатым, однако не грубый, с доверительной ноткой. — Проходите.

Амбал сразу отошел, держался где-то поблизости.

За дверями кухни и комнат, выходившими в прихожую, чувствовалось присутствие многих, может, нескольких десятков людей — сидевших за столами, ужинавших, смотревших видео.

Когда Денисов внизу ставил «газик» место пришлось искать рядом с машинами модных марок.

— Поговорим здесь? Я ненадолго. — Визит, был сугубо деловой; они оба — оперуполномоченный и признанная официально колдунья — это понимали.

— Давайте сюда, — она отступила в прихожую. Денисову с одной стороны была видна часть кухни — широкая полированная столешница, бутылки, ноги людей, торчащие из-под такой же полированной деревянной скамьи. По другую сторону со стены смотрели картины.

Взглядом любителя Денисов тотчас заметил отсутствие натюрмортов и пейзажей, большей частью здесь были портреты, похожие на иконы; интересовали только лица, глаза. Две большие картины изображали сказочных людей-птиц с крыльями за спиной. Денисов помнил их по рисункам в школьном учебнике истории.

«Ассирия! Древнейшее государство Мессопотамии… Кажется, так!»

— Крылья — форма изображения внутренней энергии, — заметила Журавлева, проследив направление взгляда. — Это мои работы.

Из кухни доносились запахи жареного мяса, специй.

— Садитесь с нами.

— Спасибо, я спешу. Вам сказали — я интересуюсь Сабиром Жанзаковым. Он неожиданно исчез со съемок…

— Я никогда не слышала о нем.

— Он дружит с Камалом Досымбетовым. Вы его ученица…

Журавлева остановила жестом. Не оборачиваясь, негромко назвала чье-то имя.

Из комнаты появилась вторая женщина — худая, похожая на стрекозу; все в ней было в тон — от рыжих веснушек до кофейного цвета брюк, включая медный браслет и тяжелую желтую цепочку. Журавлева сказала несколько слов.

Еще две женщины и мужчина пересекли прихожую, направляясь в кухню. Они несли тарелки. Денисов не ошибся — в квартире было много людей, работало одновременно несколько музыкальных устройств: звуки доносились с обеих сторон.

Амбал, который встретил Денисова, подошел ближе, прислушался — за поворотом стены, внизу, Денисов увидел голубые носки кроссовок.

Еще через минуту та же женщина передала Журавлевой фотографию.

— Вот.

Она протянула снимок Денисову. На нем изображена была голова юноши и чьи-то протянутые сзади к голове руки с растопыренными пальцами. Юноша был сфотографирован в профиль, выглядел изможденным, придавленным.

— Таким Камал был несколько лет назад. Я пробовала ему снять головные боли. Это мои руки.

— Меня ввела в заблуждение подпись. Ее многие видели — «Учителю от благодарной ученицы»…

Журавлева не ответила, черные глаза смотрели пристально. Денисов не чувствовал в них гипнотической силы. Понял другое. Целительница хочет о чем-то умолчать, сделав так, чтобы он сам догадался.

— А что Эркабай?

Она снова рукой предложила не продолжать; Эркабай ее не интересовал.

— Не представляю. — Подумав, она добавила: — Как раз сейчас группа видных ученых, как мне известно, обратилась в Моссовет с ходатайством выделить Камалу жилую площадь и прописать в Москве.

Кроссовки за ее спиной шевельнулись.

Журавлева негромко произнесла имя, Денисов не расслышал.

Из комнаты выбежал мальчик. Женщина что-то сказала, подняла ребенка на руки. Она по-прежнему пристально смотрела на Денисова, прижимала сына к груди.

«Меня хотели навести на какую-то мысль, — подумал Денисов, спускаясь по недавно отреставрированной лестнице. — Амбал-телохранитель в прихожей, ребенок на руках… Похоже, Журавлевой кто-то угрожает… Но кто? Аспирант? Камал? Но я не смог понять подсказку…»

Из автомата во дворе он набрал номер квартиры в Крылатском.

— Это Денисов.

— Я узнала вас, оперуполномоченный… — Трубку взяла жена Аркадия. — Мы думали, что вы отсыпаетесь, не хотели будить.

— Но вы тоже на ногах.

— Только-только уложила Терезу.

— Как вы узнали, что Жанзаков нашелся?

— Терезе позвонил Рустам Хаббибулович, отец. А тому — отец Сабира. Сабир сказал, все в порядке, что у него с понедельника начинаются съемки.

— Откуда он звонил?

— Не сказал. Да и отцу Сабира ни к чему. Он считает, что из Москвы. Разговор был короткий: «Как вы? Как мама, сестра?» С родителями проживает его младшая сестренка. «Привет тестю с семейством…» Завтра сам все объяснит. Сейчас позвонил Сухарев — он только теперь приходит в себя. Как вы, оперуполномоченный? — Она была готова к продолжению бесконечного, не затрагивающего ни сердце, ни ум, трепа.

«Только с Гамазиным на даче, — подумал Денисов, — она говорила несвободно и трудно. По-человечески. Тогда я мог бы, пожалуй, спокойно выдержать ее взгляд».

— Все нормально. Спасибо.

Денисов еще постоял. Звонить было некуда. Телефон квартиры Сильвестрова, где находился Ниязов, он не записал.

Странная пара — в рясах, в черных высоких шапках, с окладистыми бородами — прошла в глубь двора. Из-под ряс виднелись начищенные до блеска туфли «Саламандра». Поравнявшись с Денисовым, один из священнослужителей заговорщицки улыбнулся, кивнул на подъезд.

«Сложись обстоятельства иначе, — подумал Денисов, — именно Камал, а не Журавлева, жил бы сейчас в этом доме. Не в этом ли дело?»

В машине Денисов всю дорогу молчал. Он только кивнул, .высаживая в Марьиной Роще, водитель, уловив его состояние, сказал как о само собой разумеющемся:

— Сейчас заправлюсь — и сразу на ужин. Я быстро. Здесь рядом, Денис!

Младшего инспектора Денисов нашел на кухне в квартире; о которой рассказывала Витаускене. Самого Сильвестрова дома не было. Ниязов разговаривал с парнем спортивного вида, в куртке, в надвинутом на лоб капюшоне, который тот почему-то не снял.

Лицо парня сразу показалось Денисову знакомым, через секунду он уже знал:

«Атлет с фотографии „Цапля ловит рыбу“.

— Костычев, — представил его Ниязов. — Студент МВТУ имени Баумана… Сильвестров позвонил ему в пятницу. Передал через мать, что уезжает, но будет звонить…

Неулыбчивый «закрытый» Ниязов относился ко всему одинаково серьезно. Это сильно ему вредило.

«Нет избирательности. Приходится просчитывать все варианты. И сейчас тоже. Акцент сразу на всем…»

— Сильвестров позвонил?

— Нет. Костычев приезжает сюда уже второй вечер. Ждет звонка. У них так условлено.

— А ключ? — Денисов подвинул свободный табурет. Машину теперь все равно следовало ждать.

— Соседка открыла. Один ключ хозяин постоянно держит у соседей. Любой может войти в его отсутствие… — Ниязов вернулся к студенту. — Давно знаешь Сильвестрова?

— Еще со школы.

— Какой у него предмет?

— Историк, кандидат исторических наук.

— Преподавал?

— Вел курсы каратэ. Мы ходили с ребятами. Давно это было.

Ниязов продолжил расспросы. Отсутствие избирательности и здесь сослужило ему плохую службу. Разговор надолго ушел в сторону.

— Платные курсы?

— Да. Комплекс, построенный на учении античных медиков. О вреде перегрузок, мягкости, которая оказывает сопротивление грубой силе…

Костычев говорил охотно. Капюшон он так и не снял, Денисову был виден его профиль — детская складка губ, нос-закорючка и один крупный, как у скакуна, чистый глаз.

— Сен-сей, как мы его называем, говорил, что изучает с нами курс, основанный на гибкости: уйти, поставить блок…

— Сен-сей?

— Или наставник. Все равно.

— В соревнованиях участвовали?

— Нет. Нам, конечно, пацанам, хотелось, но сен-сей был против. И родители тоже. Занимались бесконтактным способом. Не соприкасаясь. Две трети времени отводилось физической подготовке. Разминке, согреванию, растяжке.

— А потом? Когда каратэ запретили?

— Стали приходить как друзья. Обычно тут собираются интересные люди, говорят о любопытных вещах. Я, например, впервые здесь узнал, что есть феномены, которым достаточно провести руками вдоль тела другого, чтобы узнать о его здоровье, поставить диагноз, а иногда и тут же исцелить. Я имею в виду экстрасенсов.

— Но Сильвестров много старше, — младший инспектор был традиционен.

— Эркабай еще старше!

— Эркабай Юнусов… — Ниязов кивнул. — Знакомы?

— Как-то сидим с ребятами, входит странный, с бусами на шее, в халате. Подошел. «Как зовут?» Поцеловал каждому руку. Потом пригласил к себе — в Каракалпакию.

— Ездил?

— Несколько раз. — Костычев окончательно разговорился. Ему и нечего было скрывать. — Живет с матерью, нигде ее не оставляет. В детстве над ним смеялись: «За мамину юбку держится…» В ауле у него домик. Со всех концов к нему едут. Спит на полу, одежду шьет сам. Никакой роскоши. Ему вообще ничего не надо.

— А деньги? На самолет, например…

— Любой даст. И Камал, и Сабир. А еще подаяния. Особенно на уразу. Каждый готов помочь.