Трое и весна - Виктор Кава

— Спасибо вам, — обеими руками пожал ладонь доктора Славка.

Вошёл в палату и сразу увидел Михайлу, хотя он лежал в углу у окна, весь замотанный бинтами. Точнее, увидел глаза Михайлы. Они заблестели такой радостью, что Славка опрометью бросился к брату, поцеловал в незабинтованную щеку. С большим трудом удалось сдержать слезы, подступившие к глазам… Чтобы не дать им воли, быстро заговорил:

— Здравствуй, Миша! Ну как ты? Ты чего улёгся? На улице такая теплынь… Кур никак не загонишь на насест…

Слова приходили на язык совсем не те. По дороге он приготовил другие. А стал говорить те, что мать говорила ему, Славке, когда заболевал и его укладывали в постель. А он же хотел сказать, что брат — герой, что все очень волнуются, желают быстрого выздоровления… Растерянно взглянул на доктора — вот пустомеля. А он подмигивает: мол, все правильно.

Славка опять повернулся к Михайле. И у того повлажнели глаза, как будто он очутился в родном селе.

— Тебе все привет передают. Я гостинцев привёз, — дрожащими руками открыл портфель. — Правда, хлеб не весь довёз, по пути попался голодный пёс, так я ему бросил немного, а яблоки, груши, сало целы. Вот попробуй, как все вкусно…

И запнулся — рот у Михайлы перевязанный, только щёлку оставили.

— А… мама… Где мама?.. — хрипло.

— Она поехала в Косинку проведать больную тётю. Обещала вернуться сегодня после обеда.

— И ты… один? Как? — Глаза брата сделались тревожными!

Славке хотелось признаться, что приехал на велосипеде, что страхов он натерпелся. Но ведь брата нельзя волновать ни капельки. Быстро обернулся к доктору, который видел, как он вёл велосипед, тот понял Славку, подмигнул. И, не глядя Михайле в глаза, Слава ответил: — Да… в колхозе, когда услышали про телеграмму, немедленно машину дали. Матери тоже дадут…

Славка вскочил.

— Ой, дяденька Соколов, который час?

Десять.

— Миша, — с просительной нежностью посмотрел на брата, — ты извини, мне нужно возвращаться. Представляешь: приезжает мама, а меня нет дома, а соседи скажут про телеграмму… Ты же знаешь нашу маму…

У брата на глазах появились слезы.

— Знаю… Поезжай, брат. И возвращайтесь вдвоём… быстрее… Спасибо… что ты у меня… такой.

Хотя доктор кричал ему с крыльца, чтобы подождал, скоро больничная машина приедет, Славка махнул рукой, вскочил на велосипед. Когда она ещё приедет, глядишь, мотор заглохнет, а он быстро домчится до дому. Увидел же брата живым. Он вылечится и обязательно опять будет на границе. Потом и Славка придёт ему на помощь.

Пёс сидел на том же месте, где его оставил Славка. Неужели вот так ждал всю ночь и половину дня?

— Здорово! — крикнул Славка, будто приятелю. — Брат живой, только сильно раненный. А Соколов знаешь какой доктор! Во! — Он поднял палец вверх.

Пёс будто понял его радость, подпрыгнул, гавкнул, завилял хвостом.

— Ну что, пойдёшь со мной?.. Пойдёшь?.. Тогда айда. Дорога дальняя, мы с тобой дома наедимся вволю.

И почувствовал, до чего же он голоден.

— Выдержишь, а? Нужно выдержать. Может, я из тебя пограничную овчарку сделаю. — Славка прищурился. — А что — ты большой, быстрый, умный. Откормлю, отмою, отличным сторожевым псом станешь.

Он изо всех сил нажимал на педали, солнце тепло грело ему в затылок. А Славке казалось, что к нему нежно прикасаются пальцы брата, ласкают и подталкивают: езжай быстрее, знаешь, как я по матери соскучился…

Пирог с калиной

— Неслух ты мой, — сокрушённо качает головой мать и так смотрит на Митю и его забрызганное пальто, что хоть сквозь землю провались.

Митя, понурив голову, выслушал укоры матери, схватил со стола учебник, ручку и тетрадь, на всякий случай отрезал краюху мягкого белого хлеба — и только его и видели!

Мать выглядывает в окно: в самом деле побежал к соседскому Феде или снова поплёлся на луг?.. Нет, к Феде повернул. И мать, покачивая головой, с тревогой думает: и что вырастет из такого лоботряса?

А не сообразила, что от Фединой хаты до луга шапку можно добросить. И напарник есть!

Правда, на лугу сейчас пусто. Только первые сумерки робко подкрадываются к кустам. И мальчишки, раскрыв учебники, наклонились над ними. Федина мать кашлянула, довольная, и пошла в сарай.

Но не прошло и минуты, как с улицы послышался топот, пронзительный свист, беспорядочные выкрики. Точно орда двигалась.

Федю и Митю будто кто схватил за полы пиджаков и швырнул к окну. Прижались лицами к стёклам — вот-вот выдавят их.

Шла не орда — шестиклассники. Прямо на луг.

Ребята торопились, словно на пожар.

Едва не сбили на пороге Федину мать.

— Далеко? — попыталась она остановить их.

— К Мите, — быстро ответил Федя. — У нас темновато и стол неровный…

— А не врёшь? — подозрительно спросила мать.

— С какой стати? — рассердился Федя и так дёрнулся, что рукав его пальто затрещал.

Хорошо, что мать не обратила внимания на их пустые руки.

Вчера легонько подул «ветер из-под Гирина», как говорит мать, что означает — с юга. И мороз смягчился. Снег потерял свой ослепительный блеск, стал, как клей, цепляться к лыжам. Но зато не рассыпается и лепится в тугие снежки.

Шестиклассники, наверно, сразу бы начали шумную, бестолковую войну в снежки, к воюющим в суматохе присоединились бы и Митя с Федей, если б не учитель физкультуры.

Степан Аникеевич велел мальчикам и девочкам стать отдельно. Мальчиков он разделил на две команды и девочек на две. «Будет две войны, — поняли Митя с Федей и потянулись туда, где мальчишки расходились по местам, толкая впереди себя снежные шары для крепостей.

К шестиклассникам бежали быстро, а обратно ещё быстрее. Мальчишки забросали их снежками. Мите один попал в затылок — даже в голове загудело. А Феде кто-то из «шестаков» надел на голову целый снежный ком: мол, не лезь, малышня, к шестиклассникам.

Митя и Федя обиделись, отошли к иве, склонившейся над замёрзшим родничком. Отряхнулись и стали вслух честить шестаков. Подумаешь — «старшеклассники»! Четвертаки для них малышня! Дай любому шестаку их задачу на семь действий — ни один не решит!

Хотели уже было домой возвращаться — так обида жгла. Уйдут — кого они этим накажут? Только самих себя.

Остались на лугу.

А тут и войны начались.

Мальчишки воюют по-настоящему, рои снежков летят с обеих сторон, часто попадают, кричат громко «ура», «давай!», «бей!». А девчата эти пищат, ойкают, их снежки попадают в белый свет.

Глядеть на них и слушать их ойканье противно. Но больше не к кому присоединиться.

И Митя с Федей, немного потопав уже замёрзшими ногами, повернули к девочкам. А встревать не отважились — увидит кто-нибудь из одноклассников, засмеёт. «Девчатники! Девчатники!» Да и кто знает, как сами девчата на непрошеных помощников посмотрят.

А удержаться трудно. Хотя девчачьи снежки и летят куда попало, хотя девчата пищат и ойкают, но воюют они по-своему азартно.

Митя от нечего делать наклонился, слепил снежок. Не большой и не маленький, как раз по руке. Сжал, и на нем вода зашипела, счистил неровности.

Если такой снежок в руке, он долго там не удержится…

Девочки перебрасывались, перебрасывались снежками на расстоянии и не удержались, сошлись врукопашную. Визг, кажется, всколыхнул голые ветки ивы над родником, где стояли Митя с Федей.

Митя даже не заметил, когда размахнулась его рука, когда пальцы выпустили снежок. Увидел его уже в полете — красивый, круглый…

И начал приседать от недоброго предчувствия — снежок загибал крутую траекторию, а навстречу ему бежала Нина Жук. Ближе, ближе…

— Бах!

— Ай!

Девочки моментально побросали снежки, сбежались в кучу, ахают, ойкают.

Что там у них стряслось? — вытянул шею Федя.

— Пошли домой! — дёрнул его за рукав Митя.

— Чего? — вытаращился на него Федя. — Успеем ещё задачу решить. Побежали к девчонкам, видно, кому-то глаз подбили…

— Домой, — хмуро повторил Митя.

Федя только удивлённо посмотрел на него и пошёл к встревоженным девчонкам. Туда уже торопился и Степан Аникеевич, который до этого сидел на пеньке и задумчиво смотрел вдаль. А Митя бочком-бочком за кусты и опрометью к своей хате.

Матери дома не было. Разделся, схватил какую-то книжку на столе и скорее на печь. Раскрыл книжку, смотрел в неё и ничего не видел и не понимал — это география или украинская литература.

«Разве ж я хотел? — оправдывался сам перед собой. — Я ж просто так бросил, уж больно хороший снежок получился!»

«А она хотела себе глаз калечить? — с ехидцей отозвался другой голос. — Она что, нарочно на твой хороший снежок наскочила?»

«Ну, а кто видел? — защищался Митя. — Сколько ж тогда снежков летело. Даже Федя не заметил, куда попал мой, хотя стоял рядом. А может, это и не мой…»