Циклы 'Антимир-Восточный конвой-отдельные романы.Компиляция.Книги 15. Романы-16 - Владимир Дмитриевич Михайлов

- Тогда сработало что-то, находящееся вне нас. Но сейчас оно не действует, и надо попытаться чем-то заменить его. Ну, как если бы мы находились в неустойчивом равновесии: толкни пальцем - и мы упадем в нужную сторону. Дело за толчком.

- И как же ты станешь толкать?

- Есть одна мысль. Как хочешь, а на твоей совести еще один прыжок.

Инженер вздохнул.

- Ладно. Один - это еще куда ни шло.

- Но уж чтобы это был всем прыжкам прыжок!

- Ты хорошо объяснил, - сказал инженер.

Рудик долго ползал по своим палубам, увешанный тестерами, индикаторами, щупами, дозиметрами, самодельными приспособлениями, которыми он один умел пользоваться. Инженер доверял автоматам, но чутье подсказывало ему, когда следует увидеть что-то и своими глазами, потому что всякий автомат может лишь то, что может, а человек порой способен увидеть, угадать, почувствовать, унюхать и нечто большее. Временами, когда Рудик выходил в осевую шахту, чтобы, пренебрегая лифтом ("Это для пассажиров, а нам не к лицу зря нагружать механизмы!"), попасть в соседнюю палубу, его ворчание, усиленное гулкой трубой - спинным хребтом корабля, - доносилось до центрального поста, где капитан все озабоченнее поглядывал на часы: приближалось время, - когда придется будить пассажиров, потому что принудительным сном нельзя спать бесконечно, а анабиотических устройств на кораблях класса "А", за ненадобностью, установлено не было. Капитан ощутил облегчение, когда Рудик появился, наконец, в центральном посту.

- Ну, - сказал инженер, поигрывая чем-то вроде хромированного паука на длинном проводе, - мы готовы.

"Мы" означало - машины и он сам.

- Надо дать в прыжке полную мощность, - предупредил капитан. - Включая резерв.

- Ясно.

- Сможем?

Рудик накрутил провод на палец и задумчиво поглядел на паука, словно советуясь.

- В последний раз, - твердо проговорил он.

Они вошли в прыжок, разгоняясь с большим, чем обычно, ускорением. Так бросаются всем телом на запертую дверь.

Вибрировало все. Плохо закрепленная банкетка сорвалась и рыскала по центральному посту, как сеттер на охоте. Капитан и Луговой сидели, разинув рты, чтобы челюсти не колотились друг о друга. Что-то тоненько подвывало в осевой шахте, что-то шипело, как жир на сковороде.

- Надбавь! - прохрипел капитан, вцепившись в рычаги страхующей системы. - Отдай все!

Потом покой охватил их, и горячее прошло по телам, как будто они выпили по стакану крепчайшего зелья, и оно заставило сердца стучать быстрей, а головы - кружиться хмельно и приятно. В который уже раз мгла, где угадывалась бесконечность путей, кружила их и метала из стороны в сторону, и они падали во все концы сразу, оставаясь на месте, - так белка неподвижна в системе координат зрителя, хоть и мчится в то же время внутри своего колеса.

- Ну, - выдавил капитан, - была не была!

Он сделал то, на что нормально никогда не пошел бы: включил резерв батарей, выходя за пределы дозволенного риска. Вдруг да это повлияет на окружающее их со пространство, вдруг именно такого толчка им не хватает...

На миг они перестали падать. Странное ощущение возникло: все стало расширяться, предметы стремительно понеслись в стороны, кресла, влитые в пол, стоявшие рядом, стали, казалось, совершать одно вокруг другого сложные движения, как двойные звезды... Капитан схватил Лугового за руку, чтобы чувствовать его неподвижность; штурман вырвал пальцы: чудила психика... Голова вдруг открылась, стала трубой, туннелем, что-то непрерывно неслось через нее, вихрилось, выло, визжало, поток влек сталкивающиеся, взрывающиеся миры, а за ними надвигалось нечто безымянное и непостижимое, оно было уже близко, и вот сейчас...

- А-а-а!

Это был штурман.

- А-а-а!

"Это я сам", - успел подумать Устюг.

Теряя сознание, он рванул выключатели батарей, и настала темнота.

- Ну и вид у тебя, - сказал капитан Рудику, когда инженер приплелся в центральный пост. - Ты взгляни в зеркало.

- Я тебя вижу, зачем мне зеркало. Значит, так. Батареи вдребезги, только дым идет.

- Восстановить можно?

Иженер пожал плечами.

- Интересно, - проговорил он, - куда это нас выкинуло?

Капитан включил обзор, и они долго глядели на незнакомые звезды.

- Да, - сказал Луговой, пытаясь улыбнуться. - Отсюда, как говорили в однрй передаче, хоть три года лети - ни до чего не долетишь.

Голос Лугового не понравился капитану. Он был как бы не от мира сего. Сейчас нельзя было остаться одному, отдаться на волю мыслей. Каждому требовалась опора, каждому предстояло поддерживать двух остальных, а тем - его, они, словно три карабина, составленные вместе, стояли надежно, хотя каждый в - отдельности сразу упал бы. Капитан решительно встал.

- Может показаться, что нашей службой такое не предусматривалось, - сказал он. - Я говорю - предусматривалось. И когда мы шли служить в Трансгалакт, то знали, на что идем. Так что давайте подумаем и решим сейчас: потом не будет возможности.

Рудик подождал, потом кашлянул и сказал;

- Что решать-то?

- Справимся ли мы.

Справимся ли? Мысли инженера с самого начала были двойственными. Его мир заключался в корабле. У него не осталось близких на Земле и планетах. Через год ему предстояло уйти в отставку по возрасту, и это пугало Рудика: в противовес простому и ясному миру корабля, жизнь на любой, пусть даже самой малолюдной планете казалась ему чрезвычайно сложной, богатой всякими законами и правилами, которых он не знал или давно забыл. Ему не хотелось возвращаться к оседлой жизни, но чем дальше, тем более ощущал он на себе пристальное внимание Медицинской службы и тех людей, что ведали летным составом. Так что сейчас он, с одной стороны, был недоволен тем, что случившееся не принадлежало к числу явлений, естественных для кораблей, и, следовательно, выходило за пределы его мира; однако, с другой стороны. Медицинская служба и прочие недоброжелатели остались позади, Рудик ускользнул от них и испытывал облегчение, как и всякий, освободившийся из-под надзора.

- Справимся, - сказал он.

Луговой усмехнулся.

- А если мы скажем, что не справимся - что изменится? Разве есть выход?

Луговой чувствовал себя нехорошо, хотя он не мог положить руку на лоб или грудь и сказать, что болит именно здесь. Людям бывает просто