Москва-матушка - Аркадий Крупняков

А дороге нет конца. Нет конца и думам царицы.

В МОСКВЕ

К Москве подъехали утром. Шестерка, запряженная цугом, вы­махнула на взгорье, остановилась как вкопанная. Царица вышла из возка, зажмурилась от яркого солнечного света. Перед нею внизу лежала Москва, блистая золоченными маковками церквей. Крыши боярских теремов курились столбами белесого дыма, на кремлевских башнях преогромные снеговые шапки, малиновый звон утренних благовестов плескался в берегах городских стен, разливался меж крепостных башен, струился в проемы ворот, рас­текаясь ручьями во все стороны от Москвы.

Выползла из возка и Суртайша. Глядела на раскинувшуюся внизу Москву зло, недовольно.

К молодой царице подошел Тугейка. Глянул вопросительно. Нурсалтан махнула рукой.

—     Поехали.

—     Погоди! — воскликнула Суртайша.— Как это — поехали? Со времен хана Махмутека[17] Москва встречает властителей Казани почетным выездом. Разве те времена прошли? Скачи в город к коназу Ивану — скажи: царицы Казани едут. Он, думаю, знает, как цариц встречать. А мы пока лошадей покормим.

Тугейка метнул взгляд на Нурсалтан. Та согласно кивнула го­ловой. Через минуту три всадника рванулись к Москве, ездовые начали привязывать к лошадиным мордам торбы с овсом.

Сидят царицы в своих возках, ждут. Возки у них разные, а ду­мают об одном. Молодая царица ждет встречи с волнением. Выедет ли им навстречу сам князь или воевод своих пошлет? Если

сам, то не ошибется ли? Не подойдет ли сразу к ней? Не озлобит ли старуху? О замыслах Суртайши царица_ тоже знает. Эта старая карга все на заметку будет брать. Те же думы и у Суртайши. При­едет князь Иван встречать или не приедет? Бросится ли к молодой царице или не бросится? Хорошо бы, если бросился. Значит, и правду у них что-то было.

Через два часа у Коломенских ворот появились всадники. Нурсалтан глянула, и сердце ее дрогнуло. Впереди на саврасом жереб­не скакал великий князь. За ним по четверо в ряду ехали воеводы из свиты. Дороги по ширине не хватало, и кони шли по сторонам, поднимая снежную пыль. За ними шли четыре возка, а за возками ратники. Уже великий князь совсем недалеко, а ворота все выплес­кивают и выплескивают из города сотню за сотней.

Суртайша вышла вперед, кивнула снохе: «Встань рядом». Та встала. Не доехав до женщин полсотни шагов, князь Иван натя­нул поводья, соскочил с коня. Стремянные подхватили жеребца под уздцы. Князь не спеша, только утренний снег поскрипывал под сапогами, подошел к Суртайше (на Нурсалтан даже и не глянул), слегка поклонился, опустил правую руку вниз, сказал по-татарски чисто:

—     Почтенной и великой царице Казани кланяется Москва.

—     Славному князю Московскому кланяется Казань,— ответила Сургайша, слегка склоня голову.

—     Здоровыми доехали?

—     Слава аллаху, все доехали здоровы.

—     Царице Нурсалтан от великой княгини Марфы поклон. От меня також.

—     Спасибо,— ответила молодая царица и склонила голову.

Иван поднял руку — и четверо слуг поднесли высокий лубяной

короб, открыли, вынули из него меха куньи, лисьи и беличьи, пове­сили на вытянутые руки, стали по обоим сторонам-от князя.

—     Позволь, великая царица, одарить тебя малыми поминками.

Слуги поклонились, сложили меха в короб, поставили его у ног

Суртайши.

—     Прошу вас быть в Москве желанными гостями,— сказал князь и отошел в сторону. Высокий расписной возок, запряженный тройкой вороных коней, вымахнул к царице, красиво развернулся, встал. Князь открыл дверцу, слуги подхватили цариц под руки, помогли сесть. Иван вскочил в седло, пришпорил коня, жеребей поднялся на дыбы и, раскидывая снег копытами, поскакал впере­ди. За ним пошел возок с царицами. По сторонам, впереди и сзади скакала почетная охрана.

Суртайша глянула на сноху и впервые за эти два года улыбну­лась ей.

В самом конце поезда Тугейка вел свою сотню и пустые воз­ки цариц. За год, что прожил в Казани, Тугейка узнал много. Понял, что при дворе ханском жить непросто, понял, что надо выбрать себе покровителя и держаться около него честно и прямо. Только тогда выживешь, только тогда добьешься пользы для себя. По­нял также, что лучшей покровительницы, чем молодая царица, ему не сыскать. Хан хоть и в силе, но ему до Тугейки мало дела. Выучил Тугейка две сотни молодых джигитов искусной стрельбе из лука, одну сотню хан взял себе в охрану, другую отдал царице. Над его джигитами есть кому командовать, а Тугейка так и ос­тался около Нурсалтан. Служил ей чистосердечно, стал сотником, а теперь вот приехал в Москву. Кому из черемис пришлось побы­вать в таком большом и славном городе? Наверно, никому. На­верно, Тугейка первый. И не пленным он сюда прибыл, не дан­ником, а сотником. Цариц охранять, служить им. Это, он понима­ет, тоже нелегко делать. Как бы ни встретили цариц русские, а город все равно чужой, кто знает, чем это гостеприимство обернет­ся. Говорят, придется всю зиму тут жить, по-русски говорить надо бы научиться, город надо бы узнать, с добрыми людьми познако­миться.

Жить Тугейкину сотню поместили на ордынском подворье, ца­риц со служанками увезли в Кремль. Для каждой отдельные хо­ромы. Тугейке было велено поставить около хором по десятку своих охранников и менять их через каждые сутки. Кроме них хо­ромы охраняли русские ратники. В первый же день к Суртайше князь Иван лекаря послал. Тот осмотрел старуху и сказал, что болезнь ее происходит от пития дурной воды и обещал к весне здоровье царицы поправить. Велено было Тугейке посылать ежед­невно возок на озеро Радонежское и привозить оттуда воду, кото­рая будто бы в себе некие соли содержит.

Спустя неделю после приезда в Москву, позвала к себе Тугейку молодая царица. Позвала ночью, тайно. Сказала:

—     Никому из твоей сотни я не верю, только ты один мне по­мочь можешь.

—     Спасибо, великая царица,— сказал Тугейка. — Я сделаю все, что ты велишь.

—     Великий князь дважды с Суртайшей говорил, меня к себе он не зовет.

—     Не радеет к тебе что ли?

—     Радеет. Но явно с ним встречаться нам нельзя. Сегодня он придет ко мне тайно. Ты проводишь его и будешь всю ночь не спать. Чтобы никто из твоей сотни и, не приведи аллах, старая ханша, об этом не узнали. Только ты один. Понял ли меня?

—     Все как есть понял. В полночь я стражей буду менять. Старый десяток отправлю на подворье, а замену им поведу не спеша. Вот в это время пусть князь приходит.

—      Только прошу тебя, не думай, что князь придет ко мне ради греха...

—      Смею ли я. Ты не простая баба, ты — царица. У вас с кня­зем, я думаю, других дел много.

—      Ты умен, Тугейка. Иди.

В полночь Иван Васильевич тихо и незаметно прошел в хоро­мы молодой царицы...

—      Ну, здравствуй, Ази. Здравствуй, моя несравненная,—князь обнял царицу, ткнулся бородкой в щеку. — Рассказывай, как жи­вешь? Вестей я получал от тебя мало, да это, может, и к лучшему. Муж любит ли тебя?

—      Любит. Суртайша четвертую жену советовала взять — от­казался.

—      С двумя старшими ладишь?

—      Обе на отшибе у хана. Старшая с Суртайшей заодно — против меня. Вторая жена болеет. Ибрагим все время около меня. Сыну рад.

—      Как назвали?

—      Магмет-Аминь.

—      Алихан, я чаю, злобствует?

—      Он всему казанскому неустройству виной. Себя законным наследником считает. Всех ненавидит: отца, меня, Аминя. Да и бабушку, если понадобится, задушить может. Боюсь я его. Более всех боюсь. Если с Ибрагимом что случится...

—      В обиду тебя не дам. Ежели будет лихо, детей сразу ко мне шли.

—      Что старуха говорит?

—      Суртайша? Баба эта зело жадна и зело злобна. И неумна. Я ей дважды подарки делал. По многу. Меха, золото любит, по­брякушки всякие. За это не только Казань, но аллаха своего про­даст. За нее не беспокойся. Она, я мыслю, у нас в руках. Если лекарь ей поможет —она к Москве привязана хворью своей будет.

—      Ты на поминки не скупись, если так.

—      Тебя я тоже не обойду. Только не сейчас. Пусть никто и думать не смеет, что мы...

—      Я не ради подарков тебе служу, ты знаешь. Я хочу, чтобы два наших народа в мире жили.

—      Стало быть, хан Ибрагим к замиренью со мной склонен теперь?

—      А что ему остается делать? Напугал ты его за эти два года.

—      Ну, а Диван?

—      Многие помехи ему будут чинить. До весны к миру с тобой его не пустят.

—      А весной?

—      Весной большой поход на Казань не откладывай. Рати свои

для острастки на Волгу пошли. Хан велел меня весной проводить на черемисскую землю. Там он нас встретит. Суртайше всю свою рать покажи — ее тоже напугать надо. И вот тогда мир у Казани можно вырвать.