Москва-матушка - Аркадий Крупняков

—      Пусть для посла уберут комнаты во дворце.

—      Я не волен давать тебе советы, отец, но будет хорошо, если Джаны поместится в твоих зимних покоях. Они все равно пусты. А для посла хана, да будут бесконечными его дни, это большая честь.

Халиль внимательно посмотрел на сына и улыбнулся.

—      Твой мудрый совет достоин того, чтобы ему последовать.

Алим в знак великого послушания склонил голову и вышел, как

и вошел,— неслышно.

ДЕЛА ТОРГОВЫЕ — ДЕЛА ТАЙНЫЕ

По земле идет третий месяц весны.

Солнце и южные ветры высушили степные дороги, и над ними густыми облаками носилась пыль, опережая торговые караваны.

По Муравскому шляху к древнему городу Солхату шел великий торговый путь из Руси. В столице Крымского ханства путь делился надвое: одна дорога шла в Кафу, другая — в Сурож.

Мерно шагают двугорбые верблюды. Через многие тысячи верст пронесли они тяжелые тюки с персидскими шелками и сирийской тафтой, сумы с епанчой и камкой из Малой Азии.

Тихо ползут нескончаемые длинные обозы крытых телег. Над­садно храпят длинногривые лошади, далеко по степи разносится скрип давно не мазанных колес. На телегах под полудужьями, об­тянутыми выгоревшим на солнце рядном, стоят лубяные короба. В них, переложенные листьями лавра и перца (чтобы не побила моль), лежат шкуры соболя, горностая, белки и черной лисы. Смо­ла, кожа, пенька, мед и воск чередуются в обозе с берестой, товар­ным дегтем и тальновыми клетками, в которых сидят кречеты и соколы.

К великому Сурожскому морю идет товар из Твери, Киева и далекой Новгородской земли.

Вместе с караваном вступил в город и Христофоро ди Негро. Накинув капюшон плаща на голову, консул проехал через площадь и постучался в ворота крепости. Здесь его знали и пропускали бес­препятственно.

Ширин-бей принял консула не сразу. Сославшись на болезнь» он не встал при его появлении с постели, а только приподнялся на подушках. У изголовья бея стоял толмач — армянин.

—      Долго не появлялся ты в Карасу. Может, не знал, что друг твой болен? — спросил Халиль после приветствия.

—      Не знал, благородный Халиль-бей.

—      А разве Большой Кафинец тебе не говорил?

—      Не говорил. Мы с ним далеко друг от друга.

—      Он знает о моей болезни, хан ему передавал. Скажи, что привело тебя сюда? Ясыря у меня нету, давно на войне не был.

—      Я по другому делу,—сказал Христофоро и подошел к бею поближе.— Ты Карло знаешь?

—      Как не знать. Сосед. Три улуса у меня купил. Говорят, дохо­ды берет немалые. Ты тоже улус хочешь купить? Однако Большой Кафинец узнает — ругать будет.

—      Кафинца не боюсь. Устава боюсь. Устав не велит консулу покупать и продавать. Посему улус Юкары-Тайган хочу у тебя купить тайно. Продашь ли?

—      Продать можно. Хороший улус, самому очень нужен, но дру­гу продам. Сколько заплатишь? Карло за каждый улус по пять ки­сетов золота давал.

—                                                                                   Пять — это много,— проговорил   консул.— Юкары-Тайган маленький улус.

—      Зато он рядом с Карасубазаром,— хитро прищурил глаза бей.— Сколько туда живого товара посадить можно? Приехал, ку­пил, перетащил в свой улус, и никто не узнает, что высокочтимый консул занимается этим делом.

81

6 Арк. Крупняков

Консул подумал немного, а потом решительно произнес:

—      Я дам тебе, светлый бей, три золотых гугума, двенадцать кусков шелка и три куска парчи, а ты отдашь мне Юкары и Хад- жиму в придачу.

—      Бери! Совсем соседями будем, торговать будем, помогать друг другу будем. Привез ли гугумы?

Пока бей рассматривал золотые кувшинчики, шелк да парчу, консул думал о приобретенных селениях. Покупал он не только землю, но и расположение, дружбу бея Ширина. Может быть, при­дет такая пора, что консулу придется просить защиты у могущест­венного татарина.

Скользя взглядом по зеленой глади шелка, Халиль думал о дру­гом. «Пусть покупают лаптнцы улусы, пусть дают нам золото. Если понадобится — отнимем улусы в любое время».

Покончив с делами, консул сказал:

—      Скоро приедут ко мне высокие гости из-за моря. Богатые люди. Я обещал показать им твой базар. Как жалко, что ясырем ты нынче не богат. Им рабов много надо. Видно, в Кафу придется гостей везти. А мне так хотелось, чтобы их золото пошло в твою казну.

—      Скоро ли гости переступят порог твоего дома?

—      В середине лета, я думаю, будут у меня.

—      Вези гостей ко мне. Скоро в Бутыклы-поле войной пойду, И тебе, и гостям твоим ясыря хватит.

—      А болезнь твоя, князь?

—      Мубарек поведет мой байрак. Плохой я буду друг, если гос­тей твоих отпущу с пустыми руками. Разве в Кафе хороший купец ясырь возьмет? Там даже за паршивого раба ломят большую цену. Ко мне с гостями приезжай.

Окончив разговор, консул посмотрел на толмача и сказал:

—      Я хотел бы наши дела сохранить в тайне.

—      Никто, кроме аллаха, не будет знать о нашем разговоре, уезжай домой спокойно. Базар смотреть сегодня будешь?

—      Надо посмотреть.

—      Сын мой тебе его покажет.

Черноводский базар! Разноликая, шумная толпа запрудила весь рынок, бурливая людская волна плещет через край площади и растекается по узким прибазарным улочкам.

В Карасубазаре торгует всякий. Привез правоверный из дале­кого похода награбленное добро — продает его. Сделал мастеровой вещь — несет на рынок, выковал кузнец саблю и копье — покупа­тель ждет его на шумной площади. Идет торговля, мена, крики, шум. Вот прямо на пыльной земле, подобрав под себя ноги, сидит

щуплый татарин. Перед ним на циновке его товар. Он держит в ру­ках расшитую серебром женскую шапочку и, причмокивая, кричит:

—             Вот фес! Самый лучший, самый красивый фес! Эй, оглан, эй, джан', купи для своей любимой. Сто лет любить будет, сто лет не

забудет!

Еще дальше на палках, поставленных в виде треножника, висит примитивный кангар[7]. На одной чашке весов баранья тушка, на другой — камни.

—      Баранина-а-а, баранина-а-а!—зазывает мясник.— Десять таньга один батман. Батман — всего десять таньга!

Еще дальше, прикрываясь от солнца небольшим тентом, натя­нутым на пики, стоит длинноногий фряг. Перед ним столик. На столике драгоценные камни. Этот не расхваливает свой товар. На татарском языке не может, на итальянском — бесполезно. Поэто­му он, бесконечно улыбаясь, на разные лады произносит всего два слова:

—      Ля белецца! Зюберджет![8]

Под длинными навесами продается золотая, серебряная и мед­ная посуда. Чеканные гугумы, серебряные рукомойники, саны, ча­нахи, вазы, чаши своим блеском ослепляют глаза. Слышен звон монет, споры, хлопанье ладош в знак совершенной сделки.

Осмотрев базар, консул спросил Алима:

—      Может, мои глаза плохо видят? Я почему-то не заметил здесь живого товара.

—      Живой товар — особый товар. И торговая дань на него осо­бая. Четыре дня под одной луной разрешаем мы покупать этот то­вар. Через два дня, если аллах продлит нашу жизнь до того вре­мени, мы можем показать торговлю рабами. А сейчас достойного гостя ждет хамам[9], еда, отдых и красивые девушки.

ДЖАНЫ-БЕК - ПОСОЛ ХАНА

Утро следующего дня, как и всякое другое, пришло в обширную крепость бок о бок с шумом. Вместе с розовыми лучами зари над крышами домов понеслись протяжные голоса муэдзинов[10]. В раз­ных концах города с балконов высоких минаретов распевали они свои молитвы, простирая руку к востоку. Открылись окна и двери веек лавчонок. Совершив утренний намаз, лавочники начали гром­кими криками зазывать покупателей. Далеко по улицам разнес­

лись заунывные голоса телялов[11]. Вот один из них едет на ишаке по извилистой грязной улочке. Задрав седую бороду кверху, он крикливо повторяет одно и то же:

—      О, правоверные обитатели Карасубазара, города, благосло­венного аллахом и его пророком. По истечении двух дней ваши дома посетят джааби[12] Халиля. Будьте готовы вручить десятую часть своих доходов как завещанную аллаху долю. Знайте, о жители, что еще через два дня будут в ваших домах слухи кадия[13], и тогда падет проклятье аллаха на головы тех, кто вовремя не отдаст яшур бея.

Еще не утих голос теляла, а в лавчонках и дворах началась брань. Не прошло и месяца, как по дворам прошли джааби хана, взяв десятую долю доходов. Трудно приходится правоверным, ког­да сидят они дома, не выезжают с беем на войну. Правоверные мог­ли бы терпеть ханских сборщиков налогов —они бывают редко. Но как жить, если, кроме них, есть еще джааби великого бея.