Белая береза - Михаил Бубеннов

- Что ж сказать тебе? - Лозневой взглянул на Марийку, а потом и на всех. - Что сказать вам? - Глаза его остановились, точно от тяжелых внутренних страданий. - Там многие погибли!

Марийка в отчаянии рухнула у крыльца...

V

Это был день без солнца. Весь мир был наполнен непогодной хмарью, будто зачался рассвет, но так за весь день и не смог подняться над землей. Холмы, особенно покрытые лесочками, были очерчены еще различимо для глаза, а ложбинки терялись в сумраке. Все земное было однообразно и неприглядно. Тянуло холодной осенней стужей.

Марийка шла диковатым еловым лесом, распахнув полы своей плюшевой жакетки, сбив полушалок на плечи. Ее черные быстрые глаза метались, отыскивая что-то на пути. Лес рос на сыром месте. Земля здесь была кочковатой и кое-где зыбкой, под ногой шелестели мхи да ядреный брусничник. В одном месте Марийка остановилась и, сцепив руки у груди, затаила дыхание. Глаза ее замерли на одной точке. Постояв так несколько секунд, она пошла вперед осторожно, боясь шуршать брусничником и мхами. Под невысокой, но разлапистой елью лежал человек в военной форме. Марийка остановилась в пяти шагах от него, но вдруг крикнула и бросилась под ель.

Человек был мертв. Он лежал на земле грудью, уткнув лицо в брусничник, выкинув вперед согнутые в локтях руки. Он был широк в плечах, крепкого, дюжего роста. Его гимнастерка и голова в темной колючей щетине были заляпаны грязью.

Все было так, как говорил ей Лозневой: реденький лес, ель, под елью он... Марийка не помнила, как очутилась около мертвого на коленях, как металась, хватаясь за брусничник, не зная, что делать. "Господи, он! - все кричало в ней. - Родной мой, горький мой!" Она взяла мертвого за плечи и, напрягаясь, перевернула его на спину, - застывший, он был тяжел, как суковатая коряга. Лицо у него было серое, сухое, а под носом - маленькие усики. Марийка с ужасом отстранилась от мертвеца.

Оглядевшись, она только теперь заметила, что вокруг среди кочек, в брусничнике и золотистом папоротнике лежат трупы. Марийка вскочила на ноги и, дрожа от мысли, что закричит на весь лес, бросилась бежать.

Но в той стороне, куда она бежала, трупов было не меньше. Она бросилась в другую сторону, но и там всюду лежали трупы. Можно было повернуть назад, но там - тот чужой, с усиками; у него были открытые глаза... С замирающим сердцем она бросилась вперед из этого мертвого леса; она бежала, путаясь во мхах и брусничнике.

...Лозневой подробно рассказал, в каких местах шел бой. По его рассказам, он видел Андрея под елью, - истекая кровью, он доживал последние минуты. Это известие пришибло Марийку. Весь вечер она пластом лежала в горнице. А ночью поняла: нет, ей не выжить, если она не увидит Андрея, хотя бы и мертвого. Она хотела посидеть около него под той елью, где его опрокинула вражья пуля, выплакать ему свое горе. Она хотела посмотреть на дорогое лицо, на его большие и ласковые руки. Она хотела сама похоронить его, а потом, в горьком одиночестве своем, ходить к его могиле. Ночью же созрело решение: побывать на поле боя и найти мертвого Андрея.

На рассвете она подняла свекра.

- Вставайте, папаша, поедем, - сказала она таким тоном, словно они накануне договорились о поездке и свекор знал, куда надо ехать. Вставайте, уже светает.

- Куда? - не понял Ерофей Кузьмич.

- Да за Андрюшей-то!

- Ох; Андрюшенька! - застонала свекровь, как стонала всю ночь. - Ох, дитенок мой! - Она хотела поддержать сноху, но не могла ничего сказать, а только охала и охала. - Ох, колосочек мой!

Ночью Ерофей Кузьмич сам решил ехать на розыски Андрея. Поднимаясь, он успокоил жену и сноху:

- Не войте, сейчас поедем!

Перед отъездом Ерофей Кузьмич еще раз выспросил у Лозневого, где - по его заметам - надо было искать сына. Лозневой пожалел, что не мог поехать с хозяином, и еще раз повторил, в каком лесочке видел умирающего Андрея.

- Только найдете ли? - усомнился он. - Места-то не знаете!

- Места знаю. Поищем. Сын ведь!

И вот Лопуховы приехали в те места, где недавно отгремел бой.

...Реденький еловый лес повсюду хранил следы битвы. Часто встречались воронки от снарядов, выжженные огнем круговины, наспех отрытые окопчики в них стояла черная вода. У окопчиков валялись целые и поломанные винтовки, густо покрытые ржавчиной, ручные гранаты в чехлах, подсумки с обоймами и - россыпью - ярко зазеленевшие гильзы. Встречались измятые, грязные вещевые мешки со скудными солдатскими пожитками, разорванные, в черных пятнах крови плащ-палатки, сумки с противогазами, измятые фляги, пробитые пулями каски...

Не помня себя, Марийка выскочила из леса.

Пройдя немного полем, она невольно оглянулась на лес, хранивший страшные картины смерти. И вдруг Марийке показалось, что позади нее - по всему полю битвы - брели женщины. Они шли молча, поглядывая на воронки от снарядов и бомб, полуобвалившиеся окопы, всюду разбросанное снаряжение и оружие. Они останавливались около убитых и, наклоняясь, разглядывали их лица. Шли они молча. Лица у всех были темны и суровы. Злой ветер трепал их одежды.

Марийка вытерла глаза: она не замечала раньше, что плачет. Она вскинула руки и со всей силой крикнула женщинам, что шли за ней:

- Да что же это?! За что?! За что?!

Никто не ответил ей. Женщины шли молча.

Марийка пришла на поле боя, думая только о своем горе, а когда увидела, сколько погибло здесь людей, поняла, что такое горе не только у нее одной. Оно у многих. У всего народа. Мало ли теперь по стране таких вот мест, залитых кровью? Мало ли тех, что нашли без времени свой конец на просторах родной земли? От этих мыслей у Марийки не утихло ее горе, но вместе с ним все сердце вдруг заполнила злоба на тех, что шли с запада, всюду сея смерть. И в эти минуты Марийка почувствовала себя лучше, тверже: ненависть, как живая вода, укрепляет людей.

...Ерофей Кузьмич стоял у телеги, попыхивая цигаркой. Увидев Марийку, он скривил скулы, как от зубной боли, потряс головой, - на его щеках и светлой бороде засверкали слезы.

- Чуяло мое сердце! - прошептал он дрожащим голосом. - Ох, чуяло! - И еще раз потряс головой.

Марийка подошла к телеге.

- Поехали, папаша!

- Эх, Андрюха, Андрюха! - завздыхал Ерофей Кузьмич и, бросив цигарку, направился к лошади.

Увидев на телеге две аккуратно свернутые плащ-палатки, Марийка сразу изменилась в лице...

- Это я тут... по пути... - смущенно подал голос Ерофей Кузьмич. Добро-то хорошее, не пропадать же...

Оторвав от свекра темный взгляд, Марийка обошла телегу и порывисто направилась к дороге. Ерофей Кузьмич, подбирая вожжи, окликнул ее:

- Манька, ты куда? Ты чего?

Марийка остановилась, ответила негромко:

- Поезжайте одни. Я пешком пойду.

Двигая ноздрями, Ерофей Кузьмич долго смотрел ей вслед. Когда полушалок Марийки замелькал над кустами, плюнул под ноги.

- Тьфу! Вот норовистая баба!

VI

К вечеру совсем занепогодило. Низко над потемневшей землей и лесами бесконечной чередой потянулись сумеречные тучи. Иногда ветер размашисто засевал землю то мелким дождем, то снежной крупкой.

До Ольховки Марийку подвез случайный проезжий беженец. Смеркалось, когда она, простившись с попутчиком, свернула с дороги и стала подниматься к своему огороду оврагом. Усталая, продрогшая, она с трудом шла тропинкой, белой от снежной крупки. И только подошла к своей бане, из дверей ее показался человек.

Марийка вскрикнула и попятилась.

Человек был в военной форме, но босый, без пояса и пилотки. И хотя уже спускались сумерки. Марийка разглядела его с одного взгляда: он очень молоденький, веселой светленькой породы, а лицо у него опухшее, в подтеках и ссадинах, и правый глаз - узенькая щелка на большой засиневшей опухоли. Открыв губы, паренек улыбнулся простенькой, доброй улыбкой и, заикаясь, сказал онемевшей Марийке шепотом:

- Н-не бойсь! Чего б-боишься?

Он зябко отряхнулся, вышел к тропе.

- Немца нету в де-деревне?

- Нету, нет, - еще дальше отступая, ответила Марийка.

- Да ты что б-боишься? Или не узнала?

- Батюшки! - тихонько ахнула Марийка. - Никак ты, Костя?

- К-конечно, я самый...

- Ой, напугал-то как! Чего ж ты тут?

- З-зови домой! - Костя переступил босыми ногами по крупке. - Видишь? Там расскажу. Эх, и холодина завернул! Вроде з-зимой запахло...

- Господи, ноги-то! Пошли!

- Вот з-з-за это спасибо!

- Погоди, а зачем картавишь так?

- К-контузило, - пояснил Костя. - А к-комбат у вас?

- Командир-то? У нас.

- Я... я так и знал. Ну, п-пошли скорее! Окоченел я. - Шагая следом за Марийкой, он сознался: - Я давно п-порываюсь зайти, да хозяина боюсь.

Марийка обернулась.

- Отчего же?

- Иди, иди! Не скажешь? Т-темноват он.

Возвращаясь в Ольховку, Ерофей Кузьмич поймал в небольшом придорожном леске доброго строевого коня светлой серой масти, - много их, распуганных войной, бродило без догляда в те дни. Этого коня Ерофей Кузьмич счел за божий дар и до сумерек хлопотал в сарае, готовя ему стойло. Но и в работе он не смог забыть о ссоре с Марийкой. "Вот чертово семя! - ругался он, думая о дерзкой и непокорной снохе. - Какую ведь смуту заводит в доме! И все не так, все не так! Что ни день - новая канитель. То из деревни тащила к дьяволу на рога... Тут опять этого... командира привела. Привела, а умом не подумала - зачем? Какая с него теперь польза? Только хлеб жрать? А заботы с ним сколь? А тут вовсе зря сбесилась. Ну, скажем, взял я эти палатки... Так чего ж тут такого? Сейчас такое время, что все сгодится в хозяйстве..."