Гуляка и волшебник. Танские новеллы (VII-IX вв.) - Антология
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— В день моления у текучих вод[79] мы вместе с госпожой Лин Чжи направились в Храм Великого Прозрения. По дороге мы видели во дворе индийского монастыря, как Ю-янь исполняет танец «поломынь».[80] Я сидела с подругами на каменной скамье под северным окном. В это время подъехали вы — тогда совсем еще мальчик — и спешились с коня, чтобы тоже посмотреть на танец. Помните? Вы подошли к нам, стали с нами заигрывать, смеяться и шутить. Я и моя младшая сестра Цин-ин в шутку привязали к стволу бамбука вишневые шарфы. Неужели вы, сударь, забыли это?
И вспомните еще! В шестнадцатый день седьмой луны мы с моей подругой Шан Чжэн-цзы слушали в монастыре «Почтительности к старшим», как учитель Ци-сюань читает сутру богини милосердия Гуаньинь. Я принесла в дар монастырю две шпильки в виде золотых фениксов, а подруга моя Шан Чжэн-цзы — коробочку из слоновой кости. Вы тоже были в храме и попросили учителя, чтобы он разрешил вам посмотреть на эти вещи. Долго вы любовались ими со вздохом восхищения, а потом взглянули на меня и сказали: «В мире смертных не увидишь ни таких драгоценностей, ни таких красавиц». Потом вы спросили, кто я и откуда, я не отвечала, а вы как зачарованный не отводили от меня глаз… Неужели и этого вы не помните?
— «Хранимое в сердце глубоко разве можно забыть!» — ответил словами песни Чунь-юй.
— Вот уж не думали мы, не гадали, что сегодня породнимся с вами! — воскликнули девушки.
Тут появилось трое прислужников в парадных одеждах. Они доложили с низким поклоном:
— Нам приказано служить зятю государя.
Один из них показался Чунь-юю знакомым.
— Вы, сдается мне, Тянь Цзы-хуа из Фэнъи? — спросил он.
— Да, я самый, — ответил тот.
Взяв его за руку, Чунь-юй стал беседовать с ним о былых временах, а затем спросил:
— Как вы попали сюда?
— Я отказался от службы и на досуге начал странствовать. Случилось мне познакомиться с первым советником — учанским князем Дуань Гуном. Он и пригласил меня сюда.
— Знаете ли вы, что здесь находится и наш старый знакомый Чжоу Бянь? — спросил Чунь-юй.
— О, господин Чжоу — знатный человек! — ответил Цзы-хуа. — Он заведует царской прислугой и наделен большой властью. Не раз оказывал он мне свое покровительство.
Так вели они дружескую беседу, пересыпая ее веселыми шутками. Вдруг явился посланный и громко возвестил:
— Государеву зятю пора отправляться на брачную церемонию.
Трое прислужников прикрепили меч к поясу Чунь-юя и надели на него парадную шапку.
Цзы-хуа воскликнул:
— Вот уж не думал, что окажусь свидетелем такой пышной церемонии! Не оставьте же меня вашей милостью!
Сотни прекрасных, как небожительницы, прислужниц начали играть чудесные мелодии, а пение их было так нежно и печально, что в мире людей подобного не услышишь. Впереди процессии вереницей шли слуги с факелами в руках. По обеим сторонам дороги были поставлены золотые и изумрудные щиты, украшенные изумительной вышивкой и резьбой. Чунь-юй сидел в экипаже, окоченев от смущения. Тянь Цзы-хуа шутил и смеялся, чтобы ободрить его.
Прекрасные девушки, с которыми Чунь-юй беседовал раньше, следовали в императорской колеснице. Скоро доехал он до больших ворот. На них красовалась надпись: «Дворец Совершенствования». Бессмертные феи были уже здесь. Чунь-юю велели выйти из экипажа, подняться по ступеням и отдать положенные поклоны, как в мире смертных. И тогда отодвинули ширмы, убрали веера, и он увидел девушку: это была дочь государя — Яо-фан по прозвищу «Золотая Ветвь». Лет ей было четырнадцать — пятнадцать, и держалась она со строгим достоинством, как небесная фея.
Брачная церемония свершилась.
Чунь-юй с молодой женой зажили в любви и согласии. Слава Чунь-юя росла с каждым днем. Его экипажи и кони, одежды, слуги, приемы уступали только государевым.
Как-то раз государь предложил Чунь-юю отправиться вместо с ним на большую охоту. Их сопровождали многие сановники и военная стража. К западу от владений государя высилась гора Чудотворной Черепахи, и были там крутые утесы, широкие и быстрые потоки, раскидистые деревья, а дикие звери и птицы водились во множестве. Вечером охотники вернулись с богатой добычей.
На следующий день Чунь-юй обратился к повелителю:
— В счастливый день нашей встречи ваша светлость упомянули о моем отце. Он был пограничным военачальником, но, видимо, потерпел поражение и попал в плен к инородцам. Вот уже лет семнадцать — восемнадцать, как о нем ничего не слышно. Если вы знаете, где он, умоляю вас: разрешите мне повидать его.
— Почтенный мой сват служит начальником северных земель, и мы часто получаем от него известия. Лучше вам написать ему, незачем самому ездить, — ответил государь.
Чунь-юй попросил жену приготовить богатые подарки и послал их с письмом к отцу. Через несколько дней пришел ответ. Чунь-юй узнал руку отца, привычный склад его речи, знакомые наставления. Отец спрашивал, живы ли его близкие и что слышно в родных местах; сообщал, что находится далеко и что путь к нему труден. От письма веяло грустью. Отец не звал сына к себе, но обещал: «В году „Динчоу“[81] увижусь с тобою и твоею женой».
Долго после этого Чунь-юй не мог победить охватившую его печаль.
Как-то раз жена спросила его:
— Разве вы не собираетесь заняться делами государства?
Чунь-юй ответил:
— Я всегда жил праздно, не привык заниматься делами.
— Вы только возьмитесь, — настаивала жена, — а я буду вам помогать.
Она поговорила со своим отцом, и через несколько дней государь сказал Чунь-юю:
— Правитель моего владения Нанькэ плохо исполнял свою должность, и я уволил его. Надеюсь,
