Соло для рыбы - Сюзанна Кулешова

Только нужно успеть выстроить свою объективную реальность иначе за тебя это сделают другие, и тебе просто не останется места и времени.

Покончив с обычными, милыми утренними процедурами, я вырвалась, наконец, из сферы влияния друидской глубокой осени и осознала себя в середине петербургского лета. Я была готова. Я просто подошла к молчащему телефону и сказала ему:

– Ну, давай! Уже пора.

И протянула руку к трубке. Поэтому меня не застал врасплох ехидно улюлюкающий вызов.

– Алло? Это Мария?

– Олаф? Доброе утро. Как поживаете?

– Спасибо. А Вы?

– Думаю, Вы догадываетесь.

– Не понял?

Ещё бы он понял. Ритуал приветствия пошёл не по схеме. Ну, простите.

– Спасибо тоже.

– А? И как вы располагаете временем?

– Как мы договорились, так и располагаю.

– То есть, мы  можем увидеться?

– Насколько я помню, вы собирались доесть то, что не осилили давеча.

– О! Это очень мило. А вы не завтракали?

– Нет.

– Тогда…. Как мы можем подойти?

– Как хотите.

– В течение получаса?

– Без проблем.

– До встречи.

До встречи, до встречи, мои братья – кельты. Да-а-а…, чего только не намерещится, дай себе волю. Как бы ни было безразлично, я всё-таки осмотрела своё жилище. Вроде всё в норме, даже вполне уютно. Странную особенность приобрёл мой дом после визита старца, он стал жилым.

А вот я, кажется, не очень. Или ничего? Или какая разница, не женихов привечаю. Но я освежила своё лицо дорогой косметикой, подаренной мне сотрудниками ещё ко дню рождения. Надо же когда-то попробовать. А потом я сняла привычные джинсы с трикотажной кофточкой неопределенно тусклого оттенка и надела маленькое чёрное платье, приобретенное ещё весной в модном бутике по настоянию подруги. Считалось, что оно мне к лицу, ну и к телу тоже. Ожидая невесть чего, точнее, стараясь ничего не ждать, я рискнула подойти к зеркалу. Шока, разумеется, не было, а появилось желание всё снять, смыть, стать самой собой, небрежно неухоженной, плюющей на условности, но только не видеть этот журнально-элегантный силуэт в комплекте с малознакомым face. Не успела. Это что же целых полчаса жизни может уйти у человека на, как бы помягче, – гардероб и туалет? Интересно, что бы сказал по этому поводу отец Григорий? «Не может» он бы сказал, «а должно». Вот чёрт! Ведь это мои мысли. И с ними наперевес я отправилась открывать дверь. Платье оказалось кстати, – «кельты» явились с цветами. Мы явно не ожидали друг от друга взаимно-вежливой подготовки. Я воззрилась на свёкольно–красные розы, соображая для меня ли они, или так, по случаю. А мужики ошалело искали глазами рядом со мной ещё кого–то. Меня, наверное.

– О! Это Вы?

– Угу. Соседей нету.

– Мы и не думали

– О соседях?

– Да.

– Тогда проходите.

– Вам… – Олаф поперхнулся и, протягивая букет, закашлялся.

– Вы сегодня потрясающе выглядите.

– Я хорошо выспалась. И у меня выходной.

– Вам очень к лицу выходные.

– Я это учту. И передам ваши слова начальству. Кофе?

– Если не трудно.

– Уже не трудно.

Вырез моего декольте так глубоко потряс гостей, что творческий процесс начался сразу же, во время завтрака, без долгих рассуждений о планах и перспективах. Героем дня и сценария назначался Распутин Григорий Ефимович, спроецированный нашим свободным разумом из туманного прошлого в смутную российскую современность. То есть, явился «святой» старец некой ностальгирующей по соцромантизму даме, подходящих по сюжету зрелых в пределах сексуального интереса, лет и перевернул её мировоззрение на столько, что она с оголтелостью, свойственной её великой родине кинулась изменять самоё себя и ближайшую упомянутую уже неоднократно реальность. Как ему удалось выжить? Если, кто-то ещё не в курсе, то у Гарри Гуддини российские корни, стало быть, способности были получены генетически от нашего великого фокусника эпохи революций, известного своим многократным отцовством. Ну а временная неувязочка легко разрешалась потомственными кельтами с их пространственно-временными играми. Мне пришла было в голову мысль превратить сей интригующий персонаж в обыкновенного авантюриста. Дескать, импозантный такой старичок вскружил голову милой дамочке, прочитавшей всего Пикуля и готовой к чему угодно, лишь бы малореальному. В принципе, даже цели его не имеют в данном случае значения, поскольку последующая реакция со стороны героини была настолько неординарно незапланированной, что дед забыл обо всём на свете, ибо ему предстояло выпутываться из весьма щекотливых обстоятельств. Здесь может быть что угодно: от неземной любви с возведением предмета обожания в статус полубога-гуру и, как следствие, создание секты, до навязчивого состояния препроводить заплутавшую душу к самому создателю, освободить её, уже почти святую, от тягот земного бытия любыми доступными расшалившемуся воображению способами. Например, сжечь заживо, поскольку всё остальное, как известно, ранее не помогло.

Мы даже весьма серьёзно стали подумывать о финале. Во всех случаях требовались криминально кровавые разборки с последующим заключением главной героини под стражу и дальнейшем препровождении в тюрьму, где она, героиня, наконец, обретает подлинную свободу духа, ибо совершила-таки главный поступок своей жизни. Отвратительная идея, превращающая всё пережитое мною в реальности, даже не в фарс, а, в некоего рода, порнографию, весьма зацепила моих милых соавторов. Но я не могла даже возразить, поскольку сама всю эту гадость выдумала, пытаясь защитить присвоенную себе интеллектуальную собственность от чьих-либо посягательств, как тот самый авантюрист. Мне оставалось только наблюдать за их рвением и пытаться вмешиваться по мере возможностей. Мы просидели до вечера, сюжет разваливался на части, к моему величайшему удовольствию.

– Может, он всё-таки не авантюрист? – осенила Олафа светлая мысль.

– А кто? Быстрее, кто? – Сеймон терял терпение.

– Да, неизвестно кто. Вся интрига в том, что он – неизвестно кто. Фантом, иллюзия. Девушка так долго не растрачивала свой творческий потенциал, что….

– Превысила допустимую массу, и произошёл соответственный взрыв, породивший или вызвавший к жизни, или просто притянувший из неведомых миров требуемый персонаж.

Это был нокаут. Теперь мне точно необходимо было убедиться. Когда там ближайшая электричка на Будогощь? Но сначала, что сначала-то? Я почувствовала в своих руках тяжесть. Господи, я начинала терять над собой контроль: когда и откуда я извлекла две бутылки сухого красного? Димон же подчистил всё в пределах человеческой досягаемости из моих запасов.

– О! Это так кстати! Вы абсолютно правы!

– Я?

– Где у вас бокалы?

– Так, всё это никуда не годиться. Перерыв. Наверное, ты прав, Олаф. Фантом более соответствует…

– Чему, простите, более соответствует Фантом? – мне было уже не забавно.

– Реальности.

– Так. Ещё Раз. Фантом более соответствует реальности, чем обыкновенный авантюрист?

– Естественно. Нашей героине легче создать гомункулуса, чем воздействовать на реальное лицо. Она же – подлинный творец-одиночка. Мир в себе для себя – её объективная реальность.

– И это вся шизофрения для неё одной. В её мозгу? – мне был очень интересен ход их мыслей. Уж больно он был для меня актуален в данный момент.

– Нет, конечно! В том всё и дело. Творческий потенциал! Это – основная мысль. Особь долго спит, копит энергию… – Сеймон задумался и уставился на фотографию в рамочке, висевшую у меня над письменным столом – вот, как эта дохлая рыба.

– Это не дохлая рыба. Это окаменевшая рыба.

– Тем лучше. Окаменевшее. Замершее сознание. В низшей точке пути тело находится в состоянии покоя. Небольшой толчок…. Требуется небольшой толчок, и оно летит вверх! Но там, наверху, оно тоже остановится. В самой верхней точке. Оно зависнет там в своём максимуме, на гребне волны. Это и будет момент творения. А пока спит. И видит сон.

– И что? Что там, в верней точке?

–  А что угодно. Там можно всё.

– Знаете, я в общем-то так и думала.

Мы уже держали в руках бокалы, заполненные до краёв напитком цвета крови, очень хорошо сочетавшимся с розами, замершими в вазе между нашими поднятыми руками

– За нашу даму и наш успех!

– За успех нашей дамы!

– За наш общий, ладно? За наш общий успех. За успех трёх, как минимум, объективных реальностей.

– Реальность одна! Но на троих.

– Да на троих. Это по-нашему, по-русски. Когда на троих.

– Давайте всё-таки выпьем.

– Да на троих.

Мы прикончили эти обе бутылки так быстро, что не успели за время их распития придумать ничего путного, а, следовательно,  требовалось повторить. Потому как мы чувствовали, что в данном напитке вполне может быть обнаружен требуемый толчок, чтобы разбудить рыбу. Было решено, что Сеймон попытается ещё раз перечитать весь сотворённый нами бред о Распутине в одиночестве. На всякий случай. Там могли затесаться мысли. А мы с Олафом сходим и купим.