Соло для рыбы - Сюзанна Кулешова

Через некоторое время, после последнего привала, к ним присоединилась ещё одна небольшая группка  шумящих на весь лес всадников, и вскоре этой довольно многочисленной праздничной толпой они выехали из чащи на открытое, раскрашенное всеми возможными цветами зрелой осени пространство. Только мелкий дождь, да неугомонный ветер размывали палитру, превращая реальную картину в пейзаж, созданный небрежной кистью художника – модерниста.

Дану любовалась возникшим так внезапно видом, напоминающим ей что-то смутно из её прежней очень далёкой жизни. В памяти всплыло цыганское слово, обозначающее: степь и ещё какие-то слова, которых она никогда не слышала. Но это было только отдалённо похоже. В центре холмистой долины, на самом высоком и живописном холме, где собралось немыслимое количество людей, по представлению, Дану, она увидела странное величественное сооружение из гигантских каменных столбов, расположенных по кругу. «Вот место, где живут Боги» – подумала она.

– Эмайн, смотри, это Эмайн. Уже почти все собрались. Мы прибыли, наверное, последними.

– Слава Одину, успели. Иначе сойти нам всем с ума. Помните в прошлом году? Ульрих из клана Зиггерта погнался за ланью в лесу и заблудился….

– Да все знают.

Дану не знала, и ей стало очень любопытно, что же случилось с Ульрихом, явно сбежавшим с предстоящего празднования. Она посмотрела на Олафа.

– Я расскажу. Для Дану.

– Точно. Она же ничего не слышала.

– Ульрих – старший сын Зиггерта был женихом Хельги – дочери Карнаха. Он хотел преподнести невесте свадебный подарок. Но никак не мог выбрать. У неё было всё, что ей нужно. Он следил за ней целый год, но так и не увидел, чего бы она хотела. Однажды, когда они собирали коренья, мимо них пробежала прекрасная белоснежная лань. Это огромная редкость. Хельга увидела её и потеряла покой. Она мечтала теперь видеть её снова. Поэтому Ульрих и пустился в лес на поиски этой лани. Но целый месяц он не мог её выследить. Как будто и не было такой вовсе. Только перед самым Самайном, когда их семья уже почти пришла в Эмайн, на кромке этой долины и леса, в кустах мелькнуло что-то белое, и Ульрих потерял голову. Забыв обо всём, он преследовал эту бесовскую лань и пропустил время зажжения ритуального огня. В тот самый момент, когда Друид поднял факел, Ульрих выскочил из леса, но он уже опоздал. Он забыл, кто он, как его имя, даже то, что он человек. Он до сих пор бегает где-то в лесу без одежды и без оружия в стаде ланей. Иногда охотники видят его, но не трогают, потому что боятся, что его безумие накинется на них. Нельзя опаздывать в Самайн.

Дану чуть не разрыдалась от жалости к этому незнакомому ей Ульриху. Она злилась на Хельгу, за то, что та стала виновницей безумия своего жениха, она даже передёрнула плечами от отчаяния и больно стукнулась локтем о привязанный к поясу меч. И тут ей стало дурно. Он взглянула на Олафа. «Нет, я не стану причиной твоего безумия. Есть девушка достойная тебя. А я люблю другого, но я клянусь, ты будешь счастлив. Возможно, не сразу».

Они приближались к Эмайну. Дану поискала глазами Риголла. Но его нигде не было. Она дотронулась до рукава подруги и кивнула в сторону группы жрецов.

– Ты хочешь знать, где Риголл? Он же – главный. Он будет сидеть рядом с королём, но ты его ещё увидишь. Потому что спим мы так же, как дома. Это очень важно, особенно для девушек, которых выбрали. Поэтому ты будешь спать в его доме. Правда, когда мы будем это делать, неизвестно.

И она рассмеялась. А Дану немного успокоилась. Перспектива провести несколько ночей и дней без учителя была для неё катастрофой, не то, что весельем.

Она видела цыганские праздники, когда собирался весь табор. Женщины готовили яства, мужчины устраивали состязания на лошадях или просто боролись друг с другом. Ночью все рассаживались у большого костра, много ели, пили вино, пели свои печальные песни, весело танцевали. Потом все разбредались по своим кибиткам, и наутро никто и не вспоминал давешнего веселья. Зато это могло быть так часто, как хотелось цыганам.

У кельтов было иначе. Все их праздники были чётко подчинены календарю, которого у цыган вообще не было. Дану знала о четырёх великих неделях, которые праздновались в первые дни последних месяцев зимы, весны, лета и осени. Главной был эта, носящая гордое и странное имя Самайн.

– Скоро будет зажжение королевского огня. Нам нужно готовиться. Дану, ты сможешь помочь? С дождём?

Да, она чуть не забыла, переполненная впечатлениями. «Конечно, Риголл, ты будешь разжигать костёр. Я сама преподнесу тебе свадебный подарок» Она кивнула подруге. В этот момент дождь усилился и полил сверху почти сплошным потоком, как будто предчувствовал своё скорое будущее и торопился излить на землю как можно больше воды, пока его не остановили.

Девушки и женщины попрятались в домах, землянках, прочих укрытиях, временно сооружённых для многочисленных гостей, которые Дану не сразу разглядела, за грандиозными каменными столбами.  Мужчины: короли, воины, жрецы собирались вокруг Кромм Круаха, где должны были принести в жертву Богам всех первенцев от скота. Дану пошла к мужчинам. Она видела своего учителя, окружённого жрецами, стоящими недалеко от жертвенного камня. Кто-то ещё, одетый очень красиво, высокий и властный был там. «Наверное, это король» – догадалась она. Жрецы поднимали руки к небу, моля дождь остановиться. «Смешные», подумала Дану, «И ты Риголл, тоже смешной. К утру у вас, несомненно, получится. У тебя, мой возлюбленный, это вышло бы куда быстрей, если бы меня не было здесь. А так, не ты хозяин моему коню. Знаешь ли ты это? Чувствуешь? Почему не просил меня? Или ты всё понимаешь. Даже больше, чем я думаю?» Она приближалась к жертвеннику. Риголл стоял к ней спиной. Вдруг он опустил руки и резко повернулся. Все расступились. Между ним, верховным жрецом, управляющим миром кельтов и ею, дочерью неизвестного народа, изгнанной собственным племенем, осуждённой и презираемой отцом, бушевало пространство без людей, без животных. Только ветер неистовствовал, выдирая травы с корнями, и дождь добивал землю, втаптывая в грязь всё на своём пути.

«Это мой час, любимый. Я дарю его тебе! И никто не скажет, что ты зря привёл меня в ваш мир. Ветер, верный мой чёрный пёс, дождь, верный мой чёрный конь, помогите вашей Дану! Лягте к моим ногам, уйдите в землю! Пройдите насквозь, выйдете с другой стороны – там океан! Омойтесь его волной, очиститесь от праха земного. И придите снова, когда я позову вас!» Она не знала, как эти слова родились в её голове, да это было не важно. Она повторила их мысленно трижды, как и положено повторять любую просьбу: первый раз, чтобы прислушались, второй, чтобы заслушались, третий, чтобы услышали. Она так считала. И, когда, она подняла глаза к небу, то увидела синий праздничный бархат, расшитый на цыганский манер, жемчугом созвездий. Было тихо, так тихо, что казалось, это шелестел небесный бархат.

– Спасибо, Дану, спасибо, девочка.

Риголл стоял рядом с ней, и только она могла слышать его слова.

Через минуту Верховный друид поднял факел, пылающий огнём короля, и праздник начался.

Независимо от того: сплю я, просто грежу или активно бодрствую в течение ночи, утро всегда, почти, приходит внезапно. Оно врывается незваным гостем, разливая повсюду свой шум и свет, и отбирает у меня свободу. Теперь я что-то должна. По крайней мере, вставать с постели. Я должна, как житель некоего социума приводить себя в приемлемое для него состояние: умываться, что–то делать со своей внешностью…, слава Богу, можно не завтракать, но требуется одеться. И вся эта суета необходимый минимум, за которым следует стадия выполнения планов и достижения целей, завершаемая оценкой полученных результатов. Зачем мне всё это? Почему бы не залечь где-нибудь на дне океана на несколько тысячелетий, предоставив миру вокруг возможность самостоятельного развития без моего участия. И ведь не получится. Потому что вначале, конечно, ты ощутишь свободу и начнёшь неистово творить. Постепенно ты создашь вокруг себя очередную объективную реальность, которая в свою очередь примется диктовать свои условия. Это закладывается ещё в детстве: любая игра должна идти по правилам, которые по сути своей являются ограничениями необузданной свободы. А иначе просто неинтересно. Безграничная свобода скучна, как и любое однообразие. Итак, да здравствуют препятствия, заботливо взращенные нашим неутомимым мозгом, приветствуем вас трудности и неприятности, окрашивающие нашу жизнь разнообразными оттенками бытия – возлюбленные чада наших тщательно продуманных поступков. Этот мир совершенен для всякого рода творцов. В том числе и своего счастья.

Только нужно успеть выстроить свою объективную реальность иначе за тебя это сделают другие, и тебе просто не останется места и времени.

Покончив с обычными, милыми утренними процедурами, я вырвалась, наконец, из сферы влияния друидской глубокой осени и осознала себя в середине петербургского лета. Я была готова. Я просто подошла к молчащему телефону и сказала ему: