Нож Равальяка - Жюльетта Бенцони

— Остановитесь, мадам! Французским королевством управляю я, и мне пока неизвестно, что меня лишили этого права. Зря вы вспомнили, что посмели бесчестно выгнать ценимого мною дипломата, который, если память мне не изменяет, служил вам верой и правдой и привез ради воплощения ваших хитроумных планов из Тосканы донну Лоренцу! — Король вновь обернулся к баронессе де Курси: — Сьер Филиппе сообщил вам причину своего приезда? И зачем он появился на Луврском мосту?

— Он приехал поприветствовать короля... и королеву, — торопливо добавила Лоренца. — И предоставить себя в распоряжение Их Королевских Величеств.

— Мы не нуждаемся в его услугах, — проворчала королева. — Новый великий герцог прислал нам Матео Ботти, человека известного своими заслугами, преданно заботящегося о дружбе между нами и нашим родным краем.

— И еще преданнее служащего императору, — сквозь зубы пробормотал Генрих и гораздо громче добавил: — В любом случае я хотел бы, мадам де Курси, чтобы вы сказали сьеру Джованетти, что я буду рад вновь увидеть его, и надеюсь, что его пребывание у нас не будет слишком коротким.

— Мне кажется, что оно может оказаться бессрочным, — сообщила Лоренца. — Я даже задумалась, не собирается ли он стать одним из ваших подданных, сир, потому что особняк на улице Моконсей, где он обосновался, он выкупил в личную собственность.

— Мне кажется, — недовольно заметила королева, — что вы, сир, и без того недовольны слишком большим числом флорентийцев в Париже.

Генрих IV почесал бородку и посмотрел на супругу с насмешливой улыбкой.

— Видите ли, мадам, я не причесываю всех флорентийцев под одну гребенку. Этот человек пришелся мне по душе. Мало того, что он весьма образован, он к тому же играет в шахматы как бог и настолько любезен, что время от времени позволяет у себя выигрывать. А теперь, баронесса, я советую вам удалиться, должным образом попрощавшись с Ее Величеством. Завтра утром вы приступите к своим обязанностям, и все будет забыто!

Лоренца присела и поцеловала руку Генриха, которую тот протянул ей, поклонилась королеве, глядя сквозь нее так, словно та была прозрачной, и направилась к двери, но у порога вдруг обернулась:

— С соизволения Ваших Величеств, еще одно слово, сир!

— Я вас слушаю.

— Барон Губерт де Курси, мой свекор, горячо желает, чтобы Его Величество король уделил ему несколько минут для беседы. До сегодняшнего дня ему не удавалось...

— Не будем больше заставлять его ждать! Сегодня я охочусь в Венсене. Передайте ему, чтобы присоединился ко мне в два часа у ворот Сент-Антуан!

— Благодарю вас, Ваше Величество.

На улицу Паве Лоренцу отвезла одна из дежурных дворцовых карет. В просторном дворе особняка она увидела другую карету, куда более роскошную, с кучером, лакеем, пажами и охраной. На одежде всех слуг красовались гербы Франции с короной, и все они, кроме седого кучера, были блондинами с волосами разной длины. Заинтригованная Лоренца догадалась, что у герцогини находится с визитом кто-то из королевского семейства, и собралась тихонько проскользнуть в покои, которые были отведены им с графиней Клариссой, но возле лестницы ее остановил мажордом Совгрен.

— Госпожа герцогиня просит мадам баронессу соизволить зайти к ней в Голубую гостиную.

— А господин барон тоже там?

— Он в библиотеке, госпожа баронесса.

— Пойдите и скажите ему от моего имени, что король охотится сегодня в Венсене и предлагает присоединиться к нему в два часа у ворот Сент-Антуан. Я не хочу заставлять герцогиню ждать меня.

Лакей распахнул двери Голубой гостиной, и Лоренца увидела герцогиню Ангулемскую, которая, уютно устроившись у пылающего камина, беседовала с дамой лет пятидесяти, пышной и туго затянутой в корсет, благодаря чему ее грудь переполняла декольте, окруженное чудесными кружевами. Дама была сверх меры насурьмлена и набелена, но держалась царственно, а ее платью из золотистой парчи, расшитому жемчугом, впору было бы позавидовать и самой Марии де Медичи. Золотистые волосы дамы были уложены буклями в высокую прическу, увенчанную жемчужной диадемой. Ее черные глаза под увядшими веками сохраняли живость, а черты лица хранили воспоминание о подлинной красоте.

— Входите, милая Лоренца, — проговорила герцогиня Диана, — я вас представлю «нашей» королеве Маргарите. Она оказывает мне честь, называя своей сводной сестрой, и я, как весь наш добрый народ, не устаю сожалеть о ней, особенно когда вижу ту, которая оказалась на троне.

Так, значит, вот какова прославленная королева Марго, дочь Генриха II и Екатерины де Медичи, против воли выданная за будущего короля Генриха IV накануне Варфоломеевской ночи?[12] Ее многочисленные любовные приключения стали известны всей Европе...

Королева Марго рассмеялась веселым молодым смехом.

— Если вы сожалеете, то я ничуть. Особенно о тех ночах, по счастью, немногочисленных, в которые делила ложе с нашим славным Генрихом. Во-первых, любовью он всегда занимался на скорую руку. Правда, может быть, я ему не слишком нравилась, потому что сам он совершенно не старался вызвать мой интерес, а во-вторых, от него страшно несло потом, а вы знаете, дорогая подруга, как я люблю духи и ухоженных мальчиков. Подойдите поближе, милая, я хочу получше вас рассмотреть, — добавила королева Маргарита, протянув Лоренце руку, унизанную кольцами, и та поцеловала ее. — Вы и в самом деле удивительная красавица. Как же случилось, что наш знаток и любитель дам ни разу не бросил вам платок?

Герцогиня слегка улыбнулась.

— Кто знает, может быть, он и надеялся раньше, что старый де Сарранс одолжит ему свою жену, но все обернулось иначе. По воле Неба, Генрих до безумия влюбился в мою племянницу, а Лоренца нашла свое счастье, выйдя замуж за Тома. Они по-настоящему любят друг друга.

— В любом случае из них получилась красивая пара. Тома великолепно сложен, и вы ему под стать. Вам повезло, что Генрих до безумия влюбился в юную Шарлотту. В их встрече есть что-то необычное, вы не находите, герцогиня? Я не сомневаюсь, что крошка Монморанси будет его последней любовью, а ведь в свое время другая Монморанси помогла нам с ним разлучиться. Вы помните красотку Фоссез, герцогиня?

— Франсуазу де Монморанси-Фоссё? Да, в самом деле, очень странное совпадение!

— Ей тогда тоже было пятнадцать, и мы ее называли Фоссез. А мне... Мне тогда... Господи, это же было... в 1578-м? Так, значит... Неужели тридцать два?[13]

— Глядя на вас, мадам, этому невозможно поверить, — успокоила ее герцогиня с едва заметной улыбкой, обращенной к Лоренце, но ее любезность прошла незамеченной: бывшая королева Наварры углубилась в воспоминания.