Нож Равальяка - Жюльетта Бенцони

Сомнений не было: юная Лоренца преобразилась в цветущую красотой молодую женщину, и бывший посол почувствовал болезненный укол в сердце. Он полюбил Лоренцу с их первой, давней, встречи и в этот миг страстно позавидовал мужчине, который сумел сделать этот несравненный цветок своим, но искусство дипломата в том и состоит, чтобы не обнаруживать свои чувства, и голос его звучал все так же ровно, когда он спросил:

— Неужели вы снова получили письмо с угрозами?

— Да. Накануне венчания я получила анонимное письмо, в котором вместо подписи красовалось великолепное изображение кинжала с красной лилией. Писавший предсказывал Тома смерть, если он посмеет жениться на мне, потому что я должна принадлежать только тому, кто написал это письмо. Тома же только посмеялся над этим посланием. Он обвенчался со мной, и неведомое чудовище уже ничего не сможет с этим поделать!.. Но вернемся к вам, сьер Филиппо! Давно ли вы в Париже?

— Всего-навсего несколько дней. Их хватило на то, чтобы устроиться и разыскать вас.

— Где вы поселились?

— По-прежнему на улице Моконсей. Я выкупил особняк у тосканской короны, а новый посол по имени Матео Ботти, маркиз Кампилья, прибыл сюда из Мадрида, где его высоко ценили. Он предан душой и телом королеве Марии и поселился в особняке Гонди, с которыми находится в большой дружбе, — сообщил Джованетти с горечью, не ускользнувшей от внимания Лоренцы.

— Иными словами, королева тоже послушна Испании и готова служить ей вопреки воле короля?

— Именно так! Точно так же, как д'Эпернон, маркиза де Верней и даже министр Вильеруа! Все они поддерживают королеву, которая любой ценой хочет заключить двойной брак с испанской короной наперекор решению своего супруга. Все, что кричала несчастная, которую взяли под стражу, правда. Но кто этот человек в зеленом?

— Ясновидец, прибывший из Ангулема, человек иезуитов, стремящийся во что бы то ни стало уничтожить короля. Его уговорили повременить до коронации Марии. Коронация состоится на днях, и, признаюсь откровенно, мне очень страшно. Эта церемония может привести к дурным последствиям. И, кажется, не напрасно о них толкуют: королю Генриху грозит страшная опасность. Его надо предупредить!

— Я бы сам охотно предупредил его, но не уверен, что меня примут в Лувре и тем более прислушаются... Через неделю после коронации король уедет на войну!

Карета подъехала к Лувру и остановилась у въезда на мост, чтобы дать возможность Лоренце выйти. Но она не тронулась с места.

— Я решила не появляться сегодня во дворце. Мое опоздание вызовет гнев у королевы, а короля сегодня я уже не увижу. Не будете ли вы так любезны довезти меня до дома, где я живу?

— До особняка герцогини Ангулемской на улице Паве? С удовольствием!

— Воистину, от вас ничего не скроешь!

— Но сначала я хотел бы заехать с вами на улицу Моконсей. Там есть для вас подарок.

— Подарок? От кого же?

— От кого же он может быть? От меня, конечно!

— Неужели? Вы мне что-то привезли?

— Нет. Я вам привез кого-то. Вы не догадываетесь, кого?

Глаза Лоренцы засияли.

— Бибиену?

— Браво! Добавлю, что, не возьми я ее с собой, она бы бросилась под колеса моей кареты. Скажу честно, что увезти ее обратно во Флоренцию оказалось чертовски трудным делом. Она не желала уезжать из Франции, и с меня семь потов сошло, пока я сумел ее образумить.

— Господи! Да что бы она стала делать здесь одна, без денег, не понимая ни слова из того, что говорят вокруг?

— Именно это мы и внушали ей вместе с великой герцогиней Кристиной. Но так и не убедили. Отчаявшись, я вынужден был поклясться, что непременно заберу ее с собой, когда буду возвращаться в Париж. В ожидании она начала учить французский. И представьте себе, примешивая церковную латынь и отдельные тосканские словечки, она теперь прекрасно управляется, ее здесь понимают.

Лоренца от души смеялась рассказу Джованетти и не заметила, как они доехали до улицы Моконсей. Едва карета остановилась во дворе особняка, как Лоренца выскочила из нее и тут же оказалась в объятиях своей дорогой кормилицы, которая со всех ног бежала к карете. Они не могли наглядеться друг на друга, целовались, говорили наперебой, снова целовались, смеялись и плакали. Джованетти смиренно ждал, усевшись на ступеньке крыльца. Войти в дом дамам почему-то не приходило в голову.

Наконец, когда они немного успокоились, сьер Филиппе взял их под руки и ввел в особняк. В просторной прихожей он отправил Бибиену быстренько собирать вещи, а Лоренцу провел в гостиную и предложил прохладительного. Лоренца запротестовала:

— Но я же могла пойти вместе с Бибиеной!

— Ни за что! Вы собирались бы до вечера! Вместо того чтобы заниматься делом, вы уселись бы друг напротив друга и принялись рассказывать, что с одной случилось и что с другой, а я, к сожалению, не имею возможности подарить вам весь день без остатка.

Лоренца не стала спрашивать, какие могут быть срочные дела у обыкновенного флорентийца в Париже. Это было бы невежливо. Зато она поинтересовалась Валериано Кампо, врачом, который выходил ее с таким искусством и преданностью после того, как Тома выловил ее из Сены и она лежала при смерти в особняке мадам де Верней.

— Разумеется, мы собирались приехать вместе, но незадолго до отъезда он упал с лошади и сломал себе ногу. Должен вам сказать, что замечательный врач оказался никудышным пациентом, он ругается с утра до ночи. Но он поклялся приехать, как только сможет ходить.

— Буду счастлива с ним повидаться, я обязана ему жизнью...

Наконец Бибиена собралась, и они все вместе отправились на улицу Паве. Зная, как велик похожий на небольшой дворец особняк герцогини Ангулемской, Лоренца не сомневалась, что увеличение штата прислуги ее гостьи на одну персону не смутит хозяйку. Скорее всего, она даже не обратит на ее кормилицу никакого внимания.

Тем приятнее ей было, что герцогиня Диана встретила Бибиену с большим радушием и отвела ей комнату рядом с комнатой Лоренцы. Гийометта отнеслась к незнакомке настороженно, но веселость дородной флорентийки оказалась заразительной.

Прощаясь с Лоренцой, Джованетти пообещал ей, что заглянет в городскую больницу и поинтересуется судьбой ребенка Жаклин д'Эскоман, о котором они не знали ничего, кроме того, что это мальчик. Обычно к одежде брошенных бедняжек прикалывали клочок бумаги, на котором было написано их имя, но они не знали ни имени, ни возраста, ни когда ребенок был оставлен матерью на Новом мосту.

— Случай нередкий, — вздохнула герцогиня Ангулемская, заинтересовавшись утренним происшествием. — Но, как видно, бедная женщина так мучительно расставалась со своим ребенком, что привлекла к себе внимание, и за ней начали следить.