Шанс? Параллельный переход - Василий Кононюк

Подтянув с помощью вспомогательной тетивы лук и надев основную тетиву, можно было приступать к пристрелке. Наступал торжественный момент: первое испытание оружия. И Степан, и дядька Опанас с изумлением наблюдали, как, продев свою портупею в боевой пояс и надев это сооружение через голову, туго затянув пояс, я стою с болтающимся посреди пуза двойным крюком и собираюсь им натягивать тетиву. Наступив одной ногой на стремя, присев и наклонившись вперед, зацепил крючками за тетиву и со скрипом в коленях и поясе начал выпрямляться, сгибая тугие плечи лука. Выпрямившись и натянув лук, одной рукой направил двойной крюк за выступающие зацепы для тетивы. Рядом с ними были выдолблены бороздки, в которые вошли концы крючков, прижав таким образом тетиву к ложу арбалета. Медленно освобождая двойной крюк и передавая усилие на зацепы, с напряжением наблюдал, как ведет себя спусковой механизм: все-таки усилие в семьдесят-восемьдесят килограммов — это не шутка. Естественно, под таким усилием зацепы чуть-чуть провернулись, прижимая замок к шепталу, а второй конец шептала — к спусковой рукояти, но это было предусмотрено изначально. Срез зацепов, за который цеплялась тетива, располагался не перпендикулярно к ложу, а под чуть большим углом, что обеспечивало надежность и давало возможность небольшого холостого хода, без опасения самопроизвольного скатывания тетивы. Быстро темнело, поэтому, привязав туго набитый мешок с соломой к ветке яблони, набросив на него сверху старый овечий тулуп, закрепил кусок белой тряпки в условном центре мишени. Намочив тупой конец стрелы и макнув его в пепел, отойдя шагов на сорок, прицелился через второе отверстие, провернул предохранительную планку и плавно нажал спусковую рукоятку. Выскочившее из зацепления с рукояткой шептало, проворачиваясь вместе с замком и зацепами, освободило тетиву, и болт умчался к цели. Глухой хлопок известил нас, что, по крайней мере, в мешок болт угодил. После осмотра мишени и внесения соответствующих корректив со второй попытки уже удалось зацепить край белой тряпки в центре мишени. Из-за темноты дальнейшие эксперименты пришлось прекратить.

Заплатив за работу и собрав все свое богатство, побежал к Илларову подворью. Там тоже все заканчивали сборы и занимались субботней помывкой, организованной самым простым способом. Из печи доставался горшок с горячей водой, рядом ставилось ведро с холодной и ведро с пеплом, на пол — деревянное корыто. Моющийся становился ногами в корыто и, мешая холодную и горячую воду, при желании досыпая туда пепел, поливал себя и тер белой суконкой. Женщины, помыв Георгия, уже помылись сами и спрятались в комнату, а в кухне мылся Давид и сидел на лавке, сох в чистом исподнем уже помытый Иллар. Мне было велено искать чистую смену белья и готовиться к банным процедурам, принести холодной воды и поставить еще один горшок в печь. Вынесши после Давида грязную воду, занял его место и быстро помылся. Несмотря на отсутствие мыла, вода с пеплом была на ощущение вполне мыльной, а суконка драила кожу не хуже мочалки. Когда я уселся, помытый и одетый, на лавку, атаман позвал женщин, которые, быстро прибрав после нас, накрыли на стол.

После обязательной молитвы уселись за стол вечерять. Все устало молчали и думали о чем-то своем, женщины, то тетка Тамара, то Мария, изредка бросали на меня испуганно-заинтересованные взоры. Наконец осторожно начала тетка Тамара:

— Ты, Богдан, сегодня на похоронах напугал всех. Убьет, думаю, сейчас Настю. Нельзя так с вдовой, Богдан, ни в чем она не виновата.

— Так и не делал я ей ничего — попросил, чтоб не кидалась, да и отпустил.

— Ага, поэтому она вся белая стала и труситься начала, и не говорит никому, чем ты ее стращал. Как ни спрашивали, только плачет и никому ничего не говорит.

— Так и не стращал я ее, и не делал ничего — попросил, чтобы не кидалась, да и отпустил.

— Иллар, да он смеется над нами!

— Богдан, говори как на духу, чем Настю стращал: не будет тебе жизни, пока не скажешь, — заедят бабы и тебя, и меня.

— Да не стану я, батьку, такого при детях да на ночь глядя рассказывать. Хочешь, тебе одному расскажу, а ты дальше сам решай, кому пересказывать.

— Вот это дело. Правильно, Богдан, на том и порешим.

Быть обладателем такой информации, да еще, по сути, иметь эксклюзивные права на ее распространение — кто ж от такого откажется. Кто владеет информацией, тот владеет миром.

Дальнейший ужин проходил спокойно: женщины справедливо решили, что Иллара они раскрутят быстро, и их интерес к моей персоне угас. Мне оставалось придумать, что ж я такого сказал, чтобы их интерес был оправдан. Правда — она может быть жестокой, неприятной, но она обыденна. Кого из слушателей может заинтересовать, что татары делают с пленницами, как кого-то рвут на куски? Привычные картины, обычная жизнь, которую и слушать неинтересно. Поэтому после ужина, когда всех любопытных отправили в другую комнату спать, пришлось рассказывать Иллару совсем другую историю.

— Все село уже знает, батьку, что мне святой является — Илья Громовержец. Не знаю, кто разболтал, наверное, сестры мои. Ну и как кинулась на меня Настя, словно ворона, и пальцами мне глаза вынуть хочет, так схватил ее и говорю: мол, сказал мне святой Илья, что кара страшная ждет Оттара, что не будет ему после смерти покоя. Будет он вставать из гроба и искать тех, кто про дела его черные ведал, и, пока всех за собой в могилу не утащит, не успокоится. Так что, говорю, ты, Настя, кол осиновый готовь: как придет за тобой Оттар — может, колом-то и отобьешься. Так я пошутковал, батьку: как же он встанет, не встанет он — отпет по обряду, на земле освященной похоронен, только Господь в Судный день его поднять может. Но, видно, нечистая у нее совесть, что так испугалась. Вот и вся история.

— Да что это за язык у тебя, Богдан, хуже помела. Да лучше бы ты ее побил, Богдан, чем такое говорить.

— Да как можно, батьку, похороны ведь, да и что бы люди сказали, стань я вдову кулаками отхаживать?

— Ну, тогда нагайкой ей по заднице, небось по такой не промахнешься, а то нагнал страхов бабе. А если она головой повредится, что делать будешь? А у нее дети малолетние. А ну, одевайся да беги скажи, что придумал ты все.

— Так если я среди ночи греметь начну, то она, поди, еще больше спужаться может.

— Тоже верно, ладно, может, до завтра ничего ей не сделается, а там в церкви увидимся, я ей сам все скажу. И вот что, Богдан: с сего дня все, что тебе твой святой говорит, ты только мне рассказываешь, и больше никому. А за свои шутки, как с похода вернемся, получишь нагаек, чтобы ты думал, о чем шутковать, а о чем помолчать.

«Искусство может потребовать и таких жертв. Вот к чему приводит жажда славы и признания. Нет чтобы чистосердечно рассказать, что вдове говорил, — захотелось местным сказочником стать, вот и получай. Разве что в походе прославлюсь и отменят мое свидание с легендарной казацкой нагайкой, которой, говорят, умельцы полено колют».

Подсохший лист болиголова дымил почти как табак, и, подышав для профилактики ядовитым дымом, я лег и сразу отключился. Немудреная терапия оказалась действенной, и кошмары, которые даже не удалось запомнить, не вызывали приступов удушья.

Глава 8

ПОХОД

Встали все еще затемно, и едва мне удалось умыться, как зазвонил колокол, созывая на заутреню. Служба, по сравнению с моей прежней жизнью, прошла заметно быстрее. То ли отец Василий, страдающий похмельем после вчерашних похорон, решил представить сокращенную программу, то ли это была обычная для него продолжительность, но все закончилось за полчаса.

Когда все начали расходиться, улучивши момент, когда возле батюшки никого не было, я задал наконец вопрос, мучивший меня все это время. Нельзя сказать, что мной не было предпринято попыток выяснить этот вопрос раньше. Но все мои усилия были тщетны. На все мои задаваемые в ходе разговоров вопросы типа: «А когда это было? А в каком году это было?» — неизменно следовали ответы типа: «Это было три года назад. Это было в тот год, когда случилось сильное наводнение», — или что-то в этом роде. Как оказалось, ни один человек не помнил абсолютных чисел. Запоминать год казалось настолько же ненужным, как современному школьнику кажется ненужным при наличии калькулятора знать таблицу умножения. Пока мне не удавалось найти отличий с моим миром, и я надеялся, что разговор с попом внесет какую-то ясность в мою жизнь.

— Отец Василий, а скажи, какой сейчас год?

— А зачем тебе, отрок Богдан, то знать? — с подозрением глядя на меня, спросил батюшка.

— Не ведаю, знаешь ли ты, отче, но как ударился я головой, начал мне святой Илья являться во сне и учить меня. Хочу запомнить, в какой это год со мной случилось.

— И чему же учит тебя тот, кто является? Казаков убивать? Я вчера двоих отпевал, тобой убитых.