Смерть (июнь 2009) - журнал Русская жизнь

Но после того как весь мир кое-как, после долгих споров и с большими сомнениями, согласился с термином «смерть мозга», появилось еще одно понятие, совершенно все спутавшее и поставившее новые вопросы. Стали говорить о так называемой «смерти коры».

III.

Февраль 1990 года. Санкт-Петербург. Но не наша северная столица, а южный, пальмовый тихий городок штата Флорида. Двадцатишестилетняя американка Тереза Шиаво падает с сердечным приступом в холле собственного дома. Прибывшая бригада врачей заставляет сердце забиться вновь. Однако мозг миссис Шиаво слишком долго находился в состоянии кислородного голодания. Наиболее капризная и чувствительная его часть - кора - погибла безвозвратно. Оставшийся невредимым ствол по-прежнему самостоятельно и вполне успешно управлял жизнью тела.

Более 17 лет несчастная американка пребывала в так называемом хроническом вегетативном состоянии. Ее муж, назначенный опекуном, заявил, что супруга при жизни не раз говорила, что не хотела бы пребывать остаток жизни в состоянии овоща. Он потребовал прекратить существование этого несчастного тела. Шесть раз Терри то подключали к аппаратуре жизнеобеспечения, то снова отключали. Суд принимал решение в пользу отключения, губернатор Флориды решение суда отменял, и тогда опекун, он же супруг, он же вдовец обращался в вышестоящую судебную инстанцию. Джордж Буш прервал отпуск ради того, что считал спасением Терри Шиаво. Верховный суд США отклонил его попытки изменить ход событий и заявил, что федеральная исполнительная власть не должна вмешиваться в дела судов и штатов. Иные российские журналисты в своих комментариях заключали, что и сама американская демократия находится в коме: внешне еще живая, на самом деле она давно мертва. Этот глубокомысленный вывод они делали именно на том основании, что сам президент Соединенных Штатов не смог своей волей отменить решение суда.

Перед госпиталем, где находилась Терри, день и ночь дежурили демонстранты. Кто-то пытался прорваться внутрь, кого-то уводили в наручниках, кто-то кричал, что происходит убийство. Митингующих можно было понять. Тереза совершенно не была похожа на труп. На ее щеках играл странный, какой-то чересчур яркий румянец. Рот был приоткрыт в подобии улыбки. Глаза постоянно двигались, и взгляд этот, честно говоря, забыть трудно. Другое дело, что блуждание зрачков было чисто рефлекторным. Выстрели кто-нибудь у нее над ухом из пистолета или окликни по имени, Тереза Шиаво никак не отреагировала бы на это.

Это состояние иногда называют «запредельной комой» или «псевдокомой». Его не надо путать с обычной комой: состоянием тяжелым, но не безнадежным. Академик Ландау с сильно пострадавшим после автокатастрофы, но все-таки живым мозгом находился в коме два месяца, после чего очнулся и прожил еще шесть лет. Польский рабочий Ян Гржебски пришел в себя, пролежав без сознания почти два десятилетия. Итак, случаи выхода из длительной комы редки, но они бывают. Но не зафиксировано ни одного пробуждения после смерти коры. Это невозможно в принципе, ибо именно кора является носителем той неопределенной субстанции, которую мы называем личностью. Человека с мертвой корой можно сравнить с книгой, у которой превосходно сохранились переплет и обложка, однако же внутри нет ни единой страницы. Все они вырваны и мало того, сожжены.

IV.

«Обрати внимание, что Терри умерла по сути дела, от обезвоживания, после того как было отключено питание. Но если бы врач ввел ей снотворное, его бы судили за умышленное убийство. - Мне рассказывает это знакомый юрист, некоторое время проживший в Штатах. Он добавляет: - Решение, поддерживать жизнь или нет, всегда принимает опекун, который должен сослаться на волю пациента или предъявить документ с его подписью, называемый «living wills». Это завещание, которое вступает в силу еще при жизни завещателя, если тот будет недееспособен. Не каждый хочет, чтобы его вытаскивали с того света, и потом он оставался бы овощем или просто тяжелым инвалидом. В Штатах если ты получаешь права на машину, тебя могут любезно попросить подписать бумаги насчет того, реанимировать ли тебя после тяжелой катастрофы с повреждениями мозга, а если нет - соглашаешься ли ты на пересадку органов.

Неизбежны вопросы не только этические, но и связанные, допустим, с делами о наследстве. Представим себе семейную пару, где супруг завещал все состояние жене, а в случае, если она умрет раньше него или же одновременно, - ну, например, благотворительному фонду. И вот они попадают в автокатастрофу. Муж погибает сразу же. Его жене диагностируют смерть мозга, а сутки спустя у нее перестает биться сердце. Кому достанутся деньги? Родственникам жены? Или же фонду? Все зависит от законодательства конкретной страны, в Америке - конкретного штата, но все равно такие процессы будут тянуться десятилетиями. Теперь разберем другую ситуацию: жена находится в хроническом вегетативном состоянии, со смертью коры. Вот в таком случае ее скорее всего признают живой. Хотя это бред, потому что на самом деле она мертва.

Но юридические коллизии, связанные со смертью коры, даже и на Западе не очень прописаны. Проблема еще и в том, что не так просто диагностировать процессы, происходящие в мозгу. И нам психологически очень трудно признать мертвым дышащего человека. Наш собственный мозг будет сопротивляться«.

V.

«Сразу скажу, что в России с правовой точки зрения все это - сплошная серая зона, - комментирует реаниматолог Михаил. - Вроде бы Минздравом давно уже принят критерий смерти мозга. С другой стороны, все мы помним скандал в 20-й московской городской больнице, когда должны были для пересадки изъять почки, но тут ворвался чуть ли не спецназ, операцию прекратили, врачей несколько раз судили. Их оправдали, потому что перед законом они были абсолютно чисты. Но российскую трансплантологию это похоронило. Теперь любой врач в реанимационном отделении будет рассуждать: «На фига козе баян, она и так веселая? Зачем я буду вызывать трансплантологов и создавать себе ненужные проблемы? Лучше я тихо законстатирую смерть - и ни один милиционер мне ничего не предъявит».

Беда российской медицины - у нас все делается по понятиям. Предполагается, что врачи будут руководствоваться собственным здравым смыслом и пониманием ситуации. Возьмем, например, противоречия, которые связаны с отказом от реанимации. Есть Основы законодательства Российской Федерации об охране здоровья граждан, принятые в 1993 году. И есть там статья 33, где написано, что человек вправе отказаться от любого медицинского вмешательства. Нельзя лечить насильственно. Хорошо, но при этом у нас есть еще и специальная статья 45, согласно которой врач не только действием, но и бездействием не может приближать смерть. Получается, что с одной стороны - я не могу не реанимировать. С другой - пациент потом может сказать, что согласия не давал. Хотя даже если больной на лбу себе сделает татуировку: «Отказываюсь от реанимации!», его будут вытаскивать. Никому не хочется попасть под суд за убийство.

Если пришлось бы решать вопрос об отключении, никто бы не знал, что делать и куда обращаться. К главврачу? В суд? В прокуратуру? На Западе тоже все запутано, сложно, юристы спорят. Но там создается прецедент, и в других случаях суду уже легче. Процедура есть, вот в чем прелесть.

Другое дело, что в отечественных больницах пациенты, если они не вышли из комы, быстро уходят в другое место. Лежать по 15 лет - это не для нас. Есть, конечно, исключения. Генерал Романов, например. Но рядовой больной… если он месяц пролежит, уже счастье. Такой больной требует офигенного ухода. Нереального. Поэтому никто не будет ему в присутствии родственников, священников, представителей комиссии по медицинской этике торжественно отключать аппарат. Подождут - сам помрет. Пролежни, септические осложнения, воспаление легких - все и закончится. А если врачи будут убеждены, что дело абсолютно безнадежно, голову больному отстрелило напрочь, и энцефалограмма это подтверждает, ну, возможно, его выключат тайком. Кто-то возьмет на себя неприятную обязанность. Произойдет это тихо, ночью, в реанимационном отделении. Наутро родственникам скажут: «Умер. Он же у вас тяжелый был». И никто не сможет ничего доказать. Да и не будет доказывать. Тем более, что его душа уже, образно говоря, давно на небесах«.

VI.

К вопросу о душе на небесах. Богословы тоже не торопятся заявлять что-то определенное о людях, чья энцефалограмма показывает прямую линию. Наиболее изящно и в общем-то логично в свое время высказался Папа Пий ХII. Когда его спросили, присутствует ли в таком теле душа, он ответил, что она отлетает от человека в момент смерти. Ну а когда следует констатировать саму смерть - это уж, простите, пусть решают врачи.