Первый выстрел - Георгий Тушкан

Увидев Дмитро Ивановича, Юра сразу ухватился за его протянутый кулак, пытаясь разжать пальцы и достать конфеты.

— А где твое «здравствуйте»? — строго спросил Дмитро Иванович. — Я даже зайцу говорю «здоровеньки булы». А ты с крестным не здороваешься.

— Здравствуйте! Отняли конфеты у зайцев?

— Их целая рать на плотине меня встретила, все с самопалами, злые, лапами стучат. «Назад, приказывают, стрелять будем!»

— У зайцев нет самопалов!

— У твоих, детских, нет, а у моих есть. «По какому такому праву, спрашиваю, задерживаете свободного человека?» — «А по такому, говорят, что приказал нам наш пан Эраст Константинович Бродский не пускать археологов в его степи. Запретил выискивать в его степях древние курганы и увозить каменных баб в музей. И хотя вы сами нашли «каминьци» в кургане, вы не имеете права увезти их в музей». — «Смилуйтесь, говорю, паны зайцы! Для вас это «каминьци», а для науки это формочки для изготовления бронзовых отливок. До сих пор считалось, что до скифов не было бронзы у народа, обитавшего в наших степях, а эти «каминьци» свидетельствуют иное». — «А. разве вы забыли, — говорят зайцы, — что находки принадлежат владельцу земли и собственник вправе распоряжаться ими по своему желанию?» — «А чего желает пан Бродский?» — спрашиваю. «Его высокопанское дворянское превосходительство, — отвечают зайцы, — выразило желание, чтобы «каминьци», поскольку они редчайшая находка, украсили его собственный кабинет. А кто пожелает ознакомиться с нею, пусть низко поклонится пану Бродскому. Кому разрешит, а кому и откажет».

— Не пойму я, куме, — вмешался отец, — действительно ты нашел формочку или…

— Никаких «или»!..

— Ведь это крупное научное открытие!

— А я что говорю?

— Эх, куме, нашел, перед кем сыпать бисер, перед Бродским!

— Сам казнюсь! Расхвастался, старый дурень, забыл про честолюбие пана.

— Надо что-то предпринимать, пока не поздно…

— Ох, надо! Просил, молил. Деньги предлагал. Не захотел отдать. Трудно, куме, с нашими панами помещиками! Как будто учились люди и гимназии кончали, а только куда все это девается?.. Побывал я на хуторе Ольги Власьевны Стасючки, выпросил разрешение на раскопку курганов в ее степи. Вдруг, думаю, и там найду «каминьци»!

«Заячий дядя» слегка раскачивался на стуле, словно ехал по степи на иноходце.

— А как въехал во двор, — продолжал он, — глазам своим не верю. На земле, куда ни глянь, развалились коты, греются. Под деревьями лежат коты, на деревьях сидят коты, на крыльце и в комнатах десятки котов. И все там для них: и прислуга, и кухня с поварами, и коров для котов держат, даже телят для них режут.

Дмитро Иванович повернул стул и сел на него верхом, еще больше теперь походя на всадника.

— А рядом с котячьим курортом стоит село, в котором ни больницы, ни школы, ни плохенького фельдшера. Ох, гневят бога паны помещики. Дождутся!..

— Революция пятого года ничему их не научила, — согласился отец. И, подумав, посоветовал: — Ты бы, куме, сыграл на честолюбии Бродского. Он скупой, как Плюшкин, но ради славы готов на все.

— Ты уверен?

— Почти двадцать лет уговаривали помещиков продать немного земли под сельскохозяйственную школу и опытную станцию и не могли уговорить. Паны твердили одно: «Нам это ни к чему». Дикость! Когда Екатеринославское земство пригласило меня заняться этим делом, ох и поколесил же я по губернии в поисках нужных земель! Насмотрелся на помещиков и помещиц. Дикари, хоть и чванятся дворянским званием. Я еще тогда тебе про «котячий хутор» рассказывал, про пани Стасючку. А ты не верил.

— Теперь верю. Ты мне и про других расскажи.

— А чего стоят наши «великие» земские деятели с их прожектами! Для спасения разоряющихся помещичьих хозяйств артишоки, ворсяную шишку и райские яблоки собрались разводить. Эти «земледельцы» только и делают, что прожигают жизнь за картами, в пьянстве, в разврате, в вечном ничегонеделании. А в сельском хозяйстве ничего не смыслят. Есть, конечно, исключения. Редкие, очень редкие. Только одна Лидия Николаевна Бродская училась в Голландии молочному хозяйству. Науку уважает. Она-то мне и подсказала, как получить у старого Бродского землю под школу и опытную станцию. Попробуй и ты.

— Я обещал старику музейную славу. А ему этого мало. Как тебе удалось вырвать у него землю?

— Обещал прославить его на всю Россию, если уступит немного земли под школу и опытное поле. Орден обещал ему выхлопотать через профессора Тимирязева, если даст землю даром, из уважения к науке. Принялся расписывать, как все будут восторгаться благородным поступком Эраста Константиновича Бродского и обязательно выберут предводителем дворянства. Он до того распалился, что даром уступил землю. А чтобы не передумал, я тут же подсунул ему дарственную для подписи. Хочешь, улещу Бродского?

— Ох, куме, век не забуду!

— А зайцы? — нетерпеливо напомнил Юра, пытаясь разжать кулак.

— Зайцы? — спохватился Дмитро Иванович. — Зайцы направили на меня самопалы и ждут. А я говорю им: «Протрите очи и гляньте на меня. Или не узнали своего пана?»

Тут Дмитро Иванович быстро снял очки, нагнул голову набок, изменил выражение лица и громко прокричал, грозя кулаком:

— Давайте конфеты!

— Вылитый Эраст Константинович! — воскликнула мать.

— Ну, тут зайцы испугались и отдали конфеты. Глянь!

«Заячий дядя» раскрыл кулак, на ладони лежали три конфеты.

— А теперь показывай свое богатство!

По подсказу Дмитро Ивановича Юра недавно начал собирать коллекцию почтовых марок.

Юра побежал в детскую за марками. В коридоре его перехватила Ариша и потащила к себе на кухню. Юра было заартачился, но она обещала угостить вкусным.

— Молись, паныч, молись, грешник! — сердито начала она. — Не приведи господи не только слушать, а и видеть этого нечестивца, чтоб он сгинул!

— О ком это ты, Ариша? — спросил Юра.

— О твоем, стыдно сказать, крестном, Дмитро Ивановиче. Леший и тот лучше этого нечестивца! Тьфу, тьфу, тьфу!

— А почему он нечестивец?

— Да станет ли истинный христианин могилы раскапывать? Прах тревожить? А ведь он собственными руками человеческие кости оттуда вынимает. Даже над черепами и то, нечистый дух, измывается, всякие там слова шепчет.

— Ночью роет? — испуганно спросил Юра, вспоминая сказки.

— Ночью, дитятко, ночью!

— И кровь сосет, как упырь или кощей?

— И упырь, и кощей, и сам черт чертович! И не то еще о нем рассказывают. Как такого только земля держит! И как у него руки не отсохнут могилы грабить! Не только золото, серебро выгребет, а даже куска ржавого железа, каминьца и то, ирод, не оставит! Ох, будет ему на том свете, будет. Крестись, бей поклоны! Будешь на нечестивца смотреть — ослепнешь, будешь говорить с ним — отсохнет язык! Чур, чур, чур!