Почему и я христианин - Сергей Желудков

Чтобы этого не случилось со мною. я должен перестроиться в моем отношении к первым страницам ветхозаветной Библии. Пока что в нашем научном откровении мы очень немного знаем об истории Космоса и планетарного человечества; но этого ничтожного знания достаточно, чтобы положительно отвергнуть натуралистическое истолкование первых трех глав книги Бытия. Нет, это не история, а священный миф — символы религиозной интуиции. Самое общее их значение: не в Боге причина зла и страданий; Бог всемогущ — но у Него и свобода. И в более частных толкованиях, у кого есть к ним охота, должно не путать символику духовной жизни с естествознанием.

Но как же с учением апостола Павла о "втором Адаме"? Вот оно в кратчайшем виде:

"… Ибо если преступлением одного подверглись смерти многие, то тем более благодать Божия и дар по благодати одного Человека, Иисуса Христа, преизбыточествует для многих"

(к Римлянам, гл.5).И еще:

"… Ибо как смерть чрез человека, так чрез Человека и Воскресение мертвых. Как во Адаме все умирают, так во Христе все оживут"

(к Коринфянам, гл.15). Для нас теперь это значит: подобно тому, как в мифической истории об Адаме грех и смерть одного человека распространились на весь род человеческий, — подобно этому и тем более святыня единосущного нам Человека Христа в таинственной общности становится достоянием всего человечества доброй воли. В одном из песнопений святой Пасхи дается образ: "…совоскресил еси всеродного Адама". Этот всеродный Адам есть всеродный Человек (если не ошибаюсь, в древнееврейском языке "Адам" и значит "человек"), — ВСЕ ЧЕЛОВЕЧЕСТВО; его в таинственном единстве "совоскрешает", приобщает к Божественной жизни Христос. Итак, воспользовавшись сравнительным образом мифического Адама, апостол передал нам сверхразумную ПРАВДУ своего откровения о Христе.

Здесь уместно сказать вообще об условности сравнительных образов в священном Писании. В евангельской проповеди Второе Пришествие Христа уподобляется пришествию ВОРА — но только в отношении внезапности (по Луке, гл.12). В притче о неверном управителе нам ставится в пример для подражания МОШЕННИК — но только в отношении догадливости (по Луке, гл.16). Обычно мы этим смущаемся, но никто все‑таки не думает, что в евангельской проповеди одобряется воровство и мошенничество. Еще пример — самый вразумительный. Известна в ветхозаветной Библии повесть о пророке Ионе — по всем вернейшим признакам не быль, а художественный вымысел сатирического плана, притча о жестоком пророке. Но вот мы читаем, как Сам Христос ссылается на историю пророка Ионы — видит в ней прообраз Своего погребения (по Матвею, гл.12) и даже Своего служения (по Луке, гл.11). Разве можно на этом основании считать мифическую историю подлинной? Конечно, нет — скорее, у нас зашевелятся сомнения в подлинности разноречивых евангельских ссылок; во всяком случае мы должны принять в них только условно–сравнительный смысл.

Но скажут: апостол Павел пользовался образом Адама не просто для сравнения, у него это было совершенно необходимое начальное звено в целостной философии человеческой истории… Здесь мы подходим к другому общему соображению: об относительности иудейских элементов в христианстве. "Спасение от иудеев" (по Иоанну, гл.4). Христианство вышло из иудейства и многое унаследовало из иудейства. Так оно унаследовало сначала и еврейское обрезание, предписанное в библейском Законе; но апостол Павел выступил против обрезания, оно должно было отмереть, чтобы дать жить христианству. ХРИСТИАНСТВУ ЕЩЕ ДОЛГО ЖИТЬ — ДО СКОНЧАНИЯ ВЕКА… И кто знает — от каких еще ветхозаветных элементов предстоит ему освободиться? Тот же апостол Павел, например, ссылаясь на ветхозаветный Закон, предписывал женщинам молчать в собраниях и даже с вопросами обращаться только дома к мужьям (к Коринфянам1, гл.14). Но вот ныне в Русской церкви женщины читают Писание (Псалмы, Апостол), в Англиканской — проповедуют; а в Шведской их рукополагают уже и в священный сан. Не может быть никакого сомнения, что в наши дни апостол не повторил бы своих наставлений о молчании женщин по ветхозаветному Закону. Совершенно на таком же положении находятся в наше время иудейская космогония и антропогония эпохи апостола Павла. Современный христианин, по совести, ДОЛЖЕН НЕ ПРИНИМАТЬ ИХ, и это будет не ересь, не бунтарство, а искреннее СМИРЕНИЕ. Не в том смирение, чтобы насиловать свой разум, а в том, чтобы смиренно сказать: НЕ ЗНАЕМ… Знаем только, что в начале Библии — не история, а священный миф.

"Всемирный потоп" (кн. Бытие, гл.6,7,8), вероятно, имеет уже какую‑то историческую основу в великом местном наводнении. "Даже легенда о потопе нашла археологическое подтверждение" — толстый слой ила, разделявший культурные слои" (проф. Немировский в журн."Новый мир", 1969, №9, стр.265). Но то, что будто бы сказал "Бог" по этому поводу — что хочет истребить человечество и все живое, ибо "раскаялся, что сотворил их", — показывает религиозную дикость писателя. Историю со строительством Вавилонской башни "высотою до небес" (Бытие, гл.11) вспоминали и будут еще вспоминать, как символ несбыточных мечтаний о космическом могуществе безбожного человека. Но идея "Бога" здесь тоже примитивна до смешного: "Господь" будто бы испугался и смешал языки строителей… Эти столь недостойные представления о "Боге" отбрасывают тень сомнения и на первые страницы книги Бытия — на их религиозную ценность.

С Авраама (Бытие, гл.12) начинается история еврейского народа. Приведу выдержки из писем, которыми обменялись по поводу ветхозаветной истории два верующих человека:

"… Понятным становится, почему католическое духовенство запрещало мирянам читать Библию, почему англосаксы, не выпускавшие из рук Библии, могли совершать такие невообразимые пакости над своими "меньшими братьями" в Азии и Африке….Все эти ревнители веры Авраамы, Исааки и Иаковы, все эти Давиды и Соломоны, при ярком дневном освещении оказываются жуликами, вралями, кровожадными распутниками… И благочестивые иудейско–изральские царьки столь же яростно избивают не только своих противников, но обязательно и их жен, детей, стариков, слуг и даже волов и ослов, как это делают и неблагочестивые царьки"…

На это отвечал один выдающийся священник:

"… Ваши недоумения понятны мне. Виновато в них прежде всего церковное учительство: оно не разъясняет смысл ветхозаветной истории. и люди начинают рисовать себе Давида, например, в виде кроткого псалмопевца в духе средневековых икон. А когда они берут в руки Библию — оказывается, что он человек суровый, страстный, жестокий и просто коварный. И получается недоразумение. А на самом деле Давид действительно достоин всяческого уважения и даже, если хотите, и титула "кроткий", но не в свете наших современных христианских этических норм. Да, он жесток, да, он груб, но скажите, положа руку на сердце, какой другой восточный деспот того времени перенес бы то, что перенес Давид от пророка Нафана, в глаза обвинявшего его в убийстве Урии; или какой человек вел бы себя так, как вел себя Давид во время восстания Абшалома? Пора оставить мысль о том, что Давид — это христианский святой. Он — великий еврейский царь, который, несмотря на черты грубости и варварства, присущие эпохе, стоял на голову выше современников по своему благородству. Вы говорите: почему все эти ветхозаветные цари убивали "во имя Божие"? Здесь снова недоразумение. Вы мыслите себе ветхозаветную религию статичной, готовой и притом такую, какую вы ее вычитали из скверных учебников так называемого Закона Божия. Но это представление не соответствует ни науке, ни Библии. В священном Писании дается эволюция религиозной истории Израиля — от примитивных представлений эпохи патриархов до национального монотеизма Моисея и от синкретической религии эпохи судей и первых царей, когда Богу Иагве (Иегове) поклонялись наряду с Ваалом, Астартой, Анат и другими богами, до пророков, которые явились величайшими религиозными гениями всех времен и народов. Они возродили монотеизм Моисея, забытый в период завоевания Ханаана, но превратили его в универсальный, этический монотеизм… Ветхий Завет есть памятник нашего — христианского — религиозного прошлого. Он "ветх", т. е. стар, но в нем есть и вечно юные элементы. Никто не требует от христианина равного отношения к Евангелию и к книге Иисуса Навина. Но христианство есть религия историческая: оно не висит в воздухе, а родилось, как результат Богочеловеческого процесса. В этом процессе человеческой стороной была история Израиля, отображенная в Библии без фальшивой елейности, а с беспощадной правдой в своем конкретном развитии от первобытного национального монотеизма до пророков и апокалиптиков…. Не надо забывать, что откровение никогда не давалось людям в готовом виде, а постепенно раскрывалось их огрубевшему сознанию. Этот закон необычайно ярко виден на примере истории богоизбранного народа. Религия Авраама — это не религия Моисея, религия Моисея — не религия эпохи судей, религия Давида — это не религия Амоса или Исайи, религия Торы, Закона — это не религия апокалипсисов и уж, конечно, не религия Евангелия"…