Вуду в мегаполисе - С. Блэк

Я был поражен: этот рационально мыслящий материалист на самом деле верил в сглаз! Когда я покидал бар, мой новый знакомый чуть не со слезами на глазах умолял меня не заниматься «черной магией».

Второй мой рассказ — о том, как много лет тому назад я гадал на картах Таро для своего друга, который хотел знать, будут ли продолжаться его отношения с девушкой. Ответ карт был однозначен: «нет» (так в конце концов и сбылось). На гадании присутствовал наш общий друг. Он заявил, что ни во что подобное не верит, но извинится за свои слова, если предсказание окажется правдой. Как я уже говорил, гадание подтвердилось, но извинений не последовало. Позже я обнаружил, что этот «рационалист» всем рассказал, будто я сглазил отношения тех двоих и, кроме того, натворил немало других черных дел. Потом эти сплетни дошли до моих друзей. Вот так усилиями «рационалиста» я из легковерного чудака одним махом превратился в существо, обладающее зловещей властью, почти равной власти Бога. Ни тогда, ни впоследствии, он не предпринял никаких усилий хотя бы обсудить этот вопрос со мной.

Такое случалось со мной не раз. Надеюсь, что хотя бы молоко в округе из-за меня не скисает.

(Я снова передаю слово доктору Хайатту:)

Первое, чему вы учитесь в журналистике, — это задавать вопросы: «кто?», «что?», «где?», «зачем?», «когда?» и «как?». И получать на них ответы, естественно. Эти шесть вопросов помогут определить недостающее звено в любом повествовании или споре.

Прежде всего выясните, кто говорит, что говорит (можно ли это привязать к каким-либо фактам), где все происходит, зачем, когда и как человек вам это рассказывает. Затем спросите себя: когда человек стремится найти защиту? Где он пускается в предположения? Когда он превращается в метафизика? Как далеко он уходит в метафизику?

Христианин всегда просто утверждает что-либо, а затем «подтверждает» сказанное новыми утверждениями, призывами и запугиваниями.

Чем же отличаются утверждения христианина от утверждений вудуиста, который тоже верит и в Бога, и в духов? Прежде всего я отвечу, почему я предпочитаю вудуизм христианству. Во-первых, религия вуду возбуждает меня; она живая. Во-вторых, она доставляет радость. В третьих, она мне интересна. В четвертых, в ней я чувствую силу. В пятых, я видел и ощущал некоторые вудуистские феномены, которые невозможно объяснить сточки зрения простой психологии или веры.

Когда я попробовал на себе христианство, то ощущал лишь временное избавление от страха, удовольствие от кое-каких приятных фантазий, превосходство над теми, кто не с нами, принадлежность к большой общине и, наконец, скуку. Кроме того, у меня было больше друзей.

Отказаться от христианства было непросто. Легче было веровать. Особенно положительно сказывалась принадлежность к христианской общине в кризисные моменты. Мне практически ничего не нужно было делать для облегчения. Я мог быть одновременно боязливым и ленивым, но все равно чувствовал себя лучше.

Христианство было мне выгодно, но эта выгода не придавала ему истинности. Понятие истины неприменимо к тому, что невозможно опровергнуть. Точно так же истиной не может быть ни наслаждение, ни страдание. То же самое, конечно, можно сказать и относительно вуду.

К сведению читателей, я в целях эксперимента пробовал быть иудеем, нацистом, буддистом, телемитом, поклонником «Золотой Зари», рационалистом, коммунистом, экзистенциалистом, атеистом, демократом, республиканцем, материалистом, психотерапевтом и т. д., и т. п.

Между вудуизмом и христианством есть одно безусловное сходство — наличие пантеона духов. Впрочем, хотя африканские рабы смогли отождествить христианских святых с духами вуду, на этом сходство и заканчивается. С таким же успехом африканских духов можно отождествить с греческими богами. Вудуисты активно используют духов для «хороших» и «плохих» целей, причем один и тот же дух нередко может творить как добро, так и зло; христианин же может молиться своему святому, но не может использовать этого святого для своих целей. В христианстве результат молитвенного обращения всегда зависит от воли Бога или святого. Кроме того, христианин даже помыслить не может, что «хорошего» святого можно использовать для «злых» деяний. Христианин живет в мире абстрактных и абсолютных категорий.

Христиане верят в одержимость и почти всегда считают это явление злом. Как правило, сами они не стремятся стать одержимыми — разве что в отдельных сектах. Впрочем, даже в этих сектах Бог использует христиан, а не наоборот. Верующий христианин никогда не использует Бога для своих нужд. Во время радений «духовных христиан» (в России их яркими представителями являются т. и. хлысты и скопцы) Святой Дух нисходит на верующих и защищает их. Христиане, которые «говорят на языках» (т. е. пятидесятники и другие секты, практикущие глоссолалию) утверждают, что Святой Дух глаголет их устами. Нечто подобное можно обнаружить и в вудуизме, хотя различия здесь куда более очевидны: вудуист одновременно руководит и является руководимым. Христианином же руководят всегда.

Происходящий в вуду обмен между духом и человеком нередко является обменом материального на нематериальное. Грохочут барабаны, начинается танец, бурлит кровь и ром — и вот в участника ритуала вселяется дух. Вначале вудуист привлекает духа к себе, и только потом дух овладевает им. Вудуист осознает: духу необходимо что-то получить от него. Отдав духу требуемое, он взамен получит то, что нужно лично ему. Он питает духа, а дух питает его. Вудуист осознает, что мир между духом и человеком прозрачен. У христианина же существует практически непреодолимый барьер между ним и его Богом.

В христианстве «обменивается» пассивность на помощь, причем этот так называемый обмен осуществляет священник практически без участия верующего. Что более важно, в христианстве кровавое жертвоприношение уже произведено раз и навсегда — Иисус расплатился своей плотью и кровью. Все заранее сделано и оплачено кем-то другим, так что верующему остается только одно — верить. Жалкая участь в сравнении с жизнью вудуиста!

Кроме того, для христианина святотатственна сама мысль о том, чтобы управлять Богом, питать или подкупать его. Во многих христианских сектах вера в то, что Бог нуждается в конкретном человеке, считается святотатством (естественно, за исключением случаев, когда Богу необходимо исполнить свою «Волю»). В христианстве и в западной цивилизации вообще к людям, объявляющим себя агентами Бога или какого-нибудь святого, принято относиться с подозрением — как к мошенникам или сумасшедшим.

Христианин убежден, что чудеса творит Бог; но этот Бог, даже если он на самом деле не мертв, то, по меньшей мере, импотентен.

В вуду «чудеса» творят как духи, так и сами люди. Они являются соучастниками в магии.

Христианам не позволяется заниматься магией, как, впрочем и прорицанием — ведь на все воля Божья. Бог активен, а человек пассивен. Человек сотворен для того, чтобы славить Бога. Вудуисты считают, что человек создан не только для поклонения Богу, но и для самого себя.

С вудуистской точки зрения, мертвые являются частью сообщества живых. Они не уходят навсегда. Мертвые всегда рядом, чтобы отвечать на вопросы, направлять живых и мстить.

У вудуиста совсем другое понимание расширенной семьи. Позиция вудуиста холистична и всеобъемлюща. Это диалектический, вовсе не лишенный возможности примирения дуализм.

Дионис — не просто выдумка древних греков. Большинство исследователей сходится во мнении, что многие окружающие Диониса ритуалы и понятия существовали еще в догреческом мире под другими именами. Некоторые считают, что культ Диониса просто вобрал в себя ранние формы папизма.

Одни исследователи, основываясь на древнегреческой истории, полагают, что культ Диониса появился около 8 в. до н. э., но прочно утвердился лишь к 7 в. до н. э. Другие ученые считают, что религия (культ) Диониса гораздо старше и что Дионису поклонялись еще до Аполлона. В любом случае мы можем быть уверены, что религиозный культ Диониса был хорошо развит и оказывал значительное влияние как на интеллектуалов, так и на простолюдинов не только в ту эпоху, но и в более поздние времена.

С христианской точки зрения Дионис был высшим воплощением зла. Эту точку зрения очень удачно сформулировал Ницше: «Христианство с самого своего начала, в сущности и основе своей, было результатом неприятия жизни и отвращения к ней, скрывавшегося под личиной… веры в «другую», «лучшую» жизнь. Ненависть к «миру», осуждение страстей, страх перед красотой и чувственностью, загробная жизнь, придуманная для того, чтобы опорочить эту жизнь, основанная на стремлении к ничто, к концу, к упокоению, к «субботе суббот» — все это всегда поражало меня (наряду со слепым стремлением христианства признавать исключительно моральные ценности) как самая опасная и жуткая форма «воли к упадку» из всех возможных…» («Рождение трагедии»). Восприятие христианской религии как более «прогрессивной» по сравнению с древними греческими я римскими религиями вызывает сомнение в уровне интеллекта тех мыслителей, которые оказались под влиянием христианства Взрастившие Диониса кормилицы были необузданными вакханками, игравшими важную роль в ритуалах этой религии. В культе Диониса использовались ритуальный секс (в том числе содомический (Согласно мифу, Дионис хотел спуститься о Царство мертвых, но не знал пути, ведущего туда. Некий Просимн пообещал Дионису показать этот путь в обмен на плотские утехи. Согласившись с требованием, Дионис пообещал отдаться Просимну, если тот укажет ему путь, н подтвердил свои слова клятвой. Итак, узнав дорогу в Царство мертвых, Дионис отправился туда. По возвращении он узнал, что Просимн умер. Дабы исполнить клятвенное обещание, Дионис вошел в гробницу и совершил извращенный половой акт: отрубив ветку фигового дерева, он вырезал из нее подобие деревянного фаллоса для мертвеца и сел на этот фаллос. В память об этом событии по всему миру начали воздвигать ритуальные фаллические скульптуры, посвященные Дионису. См. об этом: Артур Иване. «Бог Экстаза». Нью-Йорк, 1988)), одурманивающие снадобья и жертвоприношения животных. Одного этого было достаточно, чтобы новая христианская религия объявила культ Диониса греховным (впрочем, каждая новая религия-завоевательница обязана, с одной стороны, обнаружить ошибки более старых религиозных божеств, а с другой — использовать для себя отдельные их аспекты. Этим занимались не только христиане).