Похититель снов - Мишель Жуве

Две другие картины (из четырех мне известных) также очень знамениты, но представляют исключение из этого правила. Первая выставлена в музее Академии Венеции. Это «Сон святой Урсулы» Карпаччо (1495), где голова спящей расположена в нижнем левом углу, а ангел возникает в нижнем правом. Наконец, в музее Орсе можно увидеть «Сновидение» Пюви де Шаванна. Путешественник спит в нижнем правом углу, а три ангела (или гения) летят к нему в верхнем правом углу. Означает ли это, что Карпаччо и Пюви де Шаванн были левшами? Вот было бы хорошее название для статьи, которую я представлю профессору К.! Я предложил бы гипотезу, согласно которой на уровне различных зрительных зон коры существуют нейроны «бога и дьявола», предназначенные для распознавания и расшифровки посланий, содержащихся в снах. Разумеется, профессор К., большой специалист по зрению, воспринял бы мой текст как розыгрыш. Он бы потребовал, чтобы моя теория опиралась на добрую сотню картин! А для этого нужно, по меньшей мере, несколько месяцев работы. Должен ли я, в самом деле, рассказывать о том, что со мною происходило в течение двух-трех дней и ночей, когда я внезапно взглянул на верхнюю левую область своего зрительного поля, дабы узреть там некоего ангела или демона? Это бесполезно. Боюсь, что такое признание лишь заставило бы усомниться в моем психическом здоровье. Лучше все же написать письмо с извинениями профессору К. и свалить все на органические нарушения. Как можно писать, если сильно страдаешь?

Утро прошло, и приближение экскурсии на Эвганейские холмы вызывало нарастающее оживление отдыхающих и персонала. За завтраком метрдотель украдкой разъяснил мне, что было принято решение подготовить столы в соответствии с национальностью участников. Каждая группа должна была быть собрана у стола со своим государственным флажком. К сожалению, я оказался единственным французом, и было сочтено неприличным оставлять меня за обеденным столиком в одиночестве. Тогда решили украсить каждый стол букетиком из флажков всех стран, чьи граждане здесь присутствуют.

К трем часам дня большинство отдыхающих дисциплинированно расселись в два автобуса «мерседес». До последнего момента я надеялся, что Людвиг Манн поедет с нами.

— Однако вы сильно изменились за прошедший год, друг мой, — воскликнул он, когда мы повстречались. — То у вас галлюцинация в виде целого клона юных дев нордической внешности в Венеции, а теперь вами, похоже, овладел стадный инстинкт любопытства! Неужели вы надеетесь понять и оценить Эвганейские холмы, проскочив их на автобусе в компании всех этих курортников? Нужно перемещаться по ним медленно, пешком или на велосипеде, наслаждаясь закатом солнца и слушая колокольные звоны церквей, доносящиеся из долин. Я уже давно не участвую в увеселительных поездках моих коллег и бывших вояк… Счастливого пути, однако! Завтра вы мне расскажете о своих приключениях с этой прелестной блондинкой, чешкой или русской… какая разница. Auf Wiedersehen!

Наташа (я не буду больше называть ее «Марлен») заняла мне место рядом с собой. К счастью, несмотря на бесчисленные повороты дороги, неприятное ощущение «качки на твердой земле», предшествующее приступам дежа вю, не возвращалось. Первые два часа поездки шум мотора заглушал разговоры. Программа предусматривала привал возле небольшой траттории на вершине холма. Нам предложили asti spumante и местное шардонне к сосиске с перцем и прошутто. Эффект алкоголя ощущался потом в автобусе в виде чрезмерно громкого смеха и шуточек. Чтобы еще больше согреть атмосферу, водитель поставил кассету с популярной австрийской музыкой: «Am Bierfest», «Tiroler Jodelmarsch» и т. п. Кое-кто из сопровождавшего нас персонала гостиницы подпевал. Один из австрийцев смог извлечь тирольские звуки йодль из своей глотки, и тем заслужил аплодисменты соседей. День клонился к вечеру, пора было спускаться с холмов по более узкой западной дороге. Следующая остановка позволила насладиться красным заходящим солнцем над районом Виченце. Наконец мы прибыли в ресторан для большой трапезы. Большинство столиков было уже сервировано. Их украшали букетики из австрийских, немецких, швейцарских, бельгийских, итальянских и французских флажков. Странно, что Наташа не обратила никакого внимания на отсутствие чешского или русского флажка! В большом камине потрескивали горящие поленья, так как в это время года на холмах было уже довольно холодно.

Вино лилось рекой — мы запивали antipasti[72] в ожидании знаменитой porchetta — молочного поросенка, зажаренного целиком на вертеле, местного блюда провинции Умбрия. Разговоры за столиками становились всё громче и громче, но когда внесли двух зажаренных поросят, на мгновение воцарилась мертвая тишина. Затем засверкали вспышки фотокамер, раздался восторженный свист, аплодисменты, здравицы в честь шеф-повара и его помощников.

Внезапно из громкоговорителей раздался «Марш Радецкого». Все участники пиршества, за исключением Наташи и меня, вторили ритму, хлопая в ладоши. Мой сосед, австриец в тирольской куртке, увешанной разными значками, сделал мне знак присоединиться.

Почему бы и нет! Я безо всякого стеснения принял участие, сопроводив завершение марша легким прихлопыванием в ладоши. Одна Наташа оставалась неподвижной. Затем я поднялся, чтобы подышать свежим ночным воздухом на веранде ресторана. Проходя через кухню, я обратил внимание на старика, нарезавшего на большой тарелке тонкие ломтики колбасы. Он спросил меня:

— È tedesco?

— No, io sono francese[73].

Он рассмеялся.

— Что вы тут делаете со всеми этими австрийцами и немцами? Надеюсь, вы не хлопали под «Марш Радецкого»? Вы знаете, кто был Радецкий?

— Австрийский генерал, насколько я помню.

— Фельдмаршал. Сначала он сражался против Наполеона. Под Ваграмом или Лейпцигом, точно не помню. Но в 1849 году он завоевал Венецию. Он стал губернатором Венеции и расстрелял много итальянских патриотов. Эти проклятые Tedeschi и Austriaci должны быть скромнее, нечего тут торжествовать! Это все равно как если бы английские туристы во Франции взяли, да заиграли марш Веллингтона, если бы такой существовал.

— К счастью, у англичан не было такого гениального музыканта, как Штраус, — ответил я.

Старик на минутку задумался.

— Знаете, ведь история Австро-Венгерской империи и Венеции только-только закончилась. В 1917 году после ипритовой атаки австрийцы стояли всего в пятнадцати километрах от Венеции. Если хотите увидеть шрамы от этой войны, то поднимитесь на гору Граппа. Нужно успеть до восхода солнца. Вы поймете, о чем я говорю, когда побываете на вершине. — Он сплюнул. — Пусть играют что хотят, только не «Марш Радецкого»! Сходите, поднимитесь на гору Граппа ранним утром! — продолжил он. — Нужно добраться до вершины к шести утра. Завтра будет хорошая погода. И северный ветер. Это не так трудно, нужно лишь выехать из Монтегротто в четыре утра. Ночь, машин мало…

— Вы воевали? — спросила меня Наташа, когда я вернулся на место.

— Да, служил в альпийской дивизии и в Эльзасе.

— Ваш сосед слева — тоже, — сказала она.

Это был тот самый тиролец, который пригласил меня похлопать в такт «Марша Радецкого». Он также хорошо говорил по-английски.

— You, alpine troops in 1944, where? — обратился он ко мне.

— In the Queyras, around Saint-Veran. It was a damned cold winter.

— Were you an officer?

— Of course not. I was too young. Just a corporal, and you?

— Feldwebel. In the same area. Only ski patrols. Yes, it was very, very cold winter. The French troops had not a very good equipment in the beginning[74].

«Mein Gott, — подумал я. — Температура опускалась порой до минус сорока. Мы открывали бутылки с вином — пилой или топором. Сколько ног было отморожено, пока мы не получили нормального обмундирования! Вначале у нас не было даже белого камуфляжа! Четверо моих товарищей были убиты в засаде, и их нашли совсем одеревеневшими. Кто это сделал? Не этот ли проклятый тиролец?»

— Prosit, — произнес он, протягивая бокал.

— Ваше здоровье, — откликнулся я, добавив про себя: и да здравствует Европа.

Наташа чувствовала себя немного не в своей тарелке, так как фельдфебель обращался к ней на немецком, который она недостаточно хорошо понимала.

— Наташа, — сказал я, — вы мне говорили, что еще не бывали в местах к северу от Венеции. Хотите завтра совершить восхождение на Граппу? Я встретил на кухне одного старого итальянца, который мне посоветовал идти утром, как можно раньше. Мы можем отправиться из отеля в четыре утра. Я отменю мой сеанс фанго в три ночи и массаж в девять утра.

— А как туда добраться? — спросила она.

— На вашей машине. Вы поведете ночью час-другой, так как в темноте я плохо вижу. А на обратной дороге, если хотите, я могу сесть за руль.

Наташа не ответила. Она оставалась задумчивой и казалась чем-то раздосадованной.

— Ну, не знаю, буду ли я завтра свободна…

Потом отошла в сторонку, чтобы поговорить по мобильному телефону, и вернулась с улыбкой на лице.