Четыре сезона - Василий Романович Копытцев

— во сколько обошлась тебе эта красота. Ни за что не поверю, что хоть одна белая девушка, как бы это сказать, по доброй воле…

— Двадцать миллионов — буркнул Майерс.

— Она прелестна — проворковал Роджер. Его пластическая жена с возмущением покосилась на него.

— Слышал про огненную саламандру?

— Читал… лилия в консервной банке. Говорят, не выходит из своего аквариума… это твоя следующая цель?

Вайт протянул Амели стакан.

— Двадцать миллионов, повторил Майерс. Я купил лилию.

— Что? — непонимающе шепнул Роджер. Очки его сползли на лоб. Толстые складки лба сложились в лесенку.

— Это Амели. Поздоровайся, детка.

— Очень приятно — сказала Амели, протягивая руку — Амели Престейн.

— Что ж… — сказал Роджер — ты счастливчик. Признаюсь, я повержен. Восхищён вашей красотой, дорогая. — Японец извиняющеся поклонился своей жене.

— Любой ценитель почтёт за честь увенчать таким алмазом корону своей коллекции — раздался собачий голосок из-за спины именинника.

— Тихо там! — огрызнулся Роджер.

— Ну же, выпьем, Вайт!

— Да, скажите тост, босс!

— Тост? Что ж, так и быть!

Миссис Вайт фыркнула что-то унизительное и удалилась. На неё, впрочем, никто не обратил особого внимания. Все смотрели на хозяйский бокал в руке Роджера. Он был инкрустирован янтарными каплями и весь покрыт каким-то щедро орнаментированным жёлтым металлом.

— За двадцать миллионов!

— За дружбу — язвительно сказал Марк.

— За Амели!

Все разом запрокинули стаканы и бокалы. Марк осушил свой и довольно облизнулся. Амели. пребывая как будто в полусне, смотрела на хозяина снизу-вверх. Когда тот запрокинул голову, лакая пунш, она неуверенно приподняла свой бокал и… всплеск.

Раздался громкий хохот.

Амели всплеснула руками, пытаясь смыть с себя липкую жижу. Защитное стекло её скафандра было всё залито пуншем. Платье, туфли — всё было мокрым. Марк с секундным состраданием приобнял её за талию.

На белых щеках появились слёзы. Роджер рассмеялся ей прямо в лицо. На стекле появились капли чужой слюны. Японская кобра плевалась ядом. Амели не выдержала и рванула со всех ног прочь. Прочь — под крышу дома. Арка двери. Коридор. Лестница. Картины.

Марк оскалился, бросил стакан на стол.

— Руками не трогать! — злобно огрызнулся он и бросился за Амели.

XI

Стук туфель о мраморные ступени. Амели бежала по винтовой лестнице, не оглядываясь. Вбежав в первый попавшийся коридор, она принялась дёргать за ручки. Первая. Вторая. Третья. Все заперты. Позади послышалось грохочущее эхо. Марк ругался, нагоняя свою рабыню. Сердце Амели сильно-сильно заколотилось. Она рванулась вдоль высоких витражей к следующей двери. В глаза ей бросилась табличка «Гостевая». Повернула ручку в форме женской груди. Раздался щелчок и Амели нырнула в комнату.

Хлопнув дверью, она закрылась на толстую задвижку и облокотилась плечом на деревянные доски двери. В глазах её всё плыло. Дышать было трудно. Пальцы немели, кололись мелкими иголками.

Громкие шлепки огромных лап Марка разразились громом и пропали вдалеке. Наконец Амели отдышалась и успокоилась. Физически, не морально.

Отдышка пропала. Девушка прошла вглубь комнаты. Села на огромную кровать с двумя подушками и осмотрелась. Только теперь она заметила, что на высоких, под самый потолок, витражах изображены обнажённые парочки. Обнимающиеся. Целующиеся. Сношающиеся.

Розовые, фиолетовые и белые стёкла явно должны были настраивать гостей на близость. У Амели защекотало в глазах. Она еле сдержала слёзы. Роджер, сам того не зная, тыкал ей в лицо красной тряпкой. Тряс перед ней жизнью, которой у неё не будет никогда. Жизнью, полной удовольствий, любовных соков, самых разных вкусов. Мир этот был из мяса. Весь такой чувственный, тактильный. А она никогда не сможет коснуться любимого человека, никогда не сможет подарить ему свой горячий поцелуй. Не сможет завести детей. Даже пунша глотнуть вне своей камеры не сможет.

— Лилия в консервной банке…

— Амели, где ты? — голос Марка донёсся из-за нескольких стен.

— В банке было лучше.

Громкие шаги приблизились. Большая чёрная фигура расплылась в витражном окне. Шаги прекратились.

— Амели, ты здесь? — Марк дёрнул круглую ручку, снова и снова. — Дорогая, ты в порядке? — тут он запнулся. «Ты в порядке?» — когда ему стало не всё равно?

В ответ тишина.

— Я же знаю, ты тут!

Амелия подошла к запертой двери. Не дойдя пары шагов, она остановилась.

— Ну же, милочка, открой.

— Мне страшно.

— Всё будет хорошо.

— Они смеялись надо мной.

— Они своё ещё получат. Дорогая, ты впустишь меня наконец?

— Ты… ты не сделаешь мне больно?

— Зачем?

— Я вела себя неуклюже, я… я…

— Всё будет хорошо. Просто нужно привести тебя в порядок, ладно?

Амели шмыгнула носом, расправила испачканное платье.

— Я хочу побыть одна.

— Ну же, милая.

— Я не хочу быть здесь.

— Надо немного потерпеть. Открой дверь.

— Марк, я…

— Пожалуйста… я помогу.

Амели сдалась. Защёлка отодвинулась в сторону. Марк ураганом влетел. Сразу обхватил её, словно чёрное грозовое облако. Нервно трогал её руки, осматривал плечи, приподнимал платье. Пятна там и тут, там и тут. Девушка почувствовала себя в самом центре бури. Как ни странно, именно здесь её было спокойно… и даже приятно. Марк искал на ней повреждения.

— Хотя бы не подвернула лодыжку и ничего себе не сломала. Милая, милая, ты ведь такая хрупкая. Нельзя же на каблуках бегать. Ты могла разбить коленку или стекло скафандра.

— Марк, я такая грязная.

— Это только пятна.

Марк достал из нагрудного кармана платок и вытер подсохший пунш с её шлема. Он промокнул платком её грудь, всю красную. Огромное пятно расплывалось — точно сердце! — подумал Майерс.

— Как ты себя чувствуешь?

— Всё так ужасно, Марк.

— Больше пятен нет.

Он скомкал платок и швырнул его в торону.

— Я выставила тебя таким дураком. И была такой дурой.

— Обо мне не беспокойся. Меня этот гад надул гораздо страшнее. Но сегодня я ему отплачу.

— Как же?

— Он у меня за всё получит.

— Как, любимый?

— Я пришёл к ним не с пустыми руками. Не с пустым ртом уж точно. Мне есть, чем их рассорить.

— Правда? Чем же?

— В таких семьях всегда найдётся целый ворох грязи. Настоящий комок волос и разложившегося семени из ванной. И совсем скоро я подёргаю его за волоски. Вонь разлетится очень далеко.

— Охх, им будет не до смеха, любимый.

— Именно. Стоп, как ты меня назвала?

— Никак… Марк?

— Нет-нет, повтори это слово. То самое.

— Л… любимый.

— Надо же…

До Марка вдруг дошло, что они вот уже две минуты жмутся друг к другу, как…. Как…

— Как влюблённые школьники — пробубнил он.

— Что?

— Ты совсем как школьница.

— У меня никогда не было мужчины, который бы так заботился обо мне.

— Но я не сделал ничего особенного.

— Для меня