Империя депрессии. Глобальная история разрушительной болезни - Джонатан Садовски

внутрь. Другие психоаналитики более позднего времени дополнили ее. Одним из них был Отто Фенихель, венский последователь Фрейда, эмигрировавший в США[264].

Фенихель принял идею «гнева, обращенного внутрь». По его мнению, депрессии способствуют три вещи: 1) потери в детском возрасте; 2) потери в более сознательном возрасте, которые служат причиной депрессии, вызывая в памяти ту, раннюю потерю; 3) конституциональный фактор, то есть некая врожденная склонность[265]. Психоаналитики работали во времена, когда знаний о генетике было крайне мало, но, подобно сторонникам гуморальной теории, отмечали наследственный характер болезней.

Фенихель не разделял оптимизма Абрахама по поводу психоаналитического лечения депрессии. Работая в 1940-х годах, за десятилетие до изобретения первого препарата, названного антидепрессантом, он говорил в защиту метода лишь то, что «почти ничего больше и нет», с учетом рискованности шоковой терапии, – хотя признавал, что некоторым пациентам она помогает. Фенихель считал, что те больные, кому нельзя помочь на глубинном уровне, могут испытать облегчение после посещения психоаналитика хотя бы оттого, что смогут выговориться и частично снять груз со своей души.

В последние десятилетия XX века французский психоаналитик Андре Грин придал иную направленность наследию Абрахама. Грин разделял интерес Абрахама к матерям, эмоционально недоступным для детей. Он назвал их «мертвыми» – не в буквальном смысле, а в том, что дети проживают эмоции, связанные с отсутствием матери, аналогичные тем, что испытывают люди после смерти любимого человека. Это те самые матери, которые переживают страшную потерю, когда ребенок еще мал. Скорбь матери лишает детей реализации возможности радовать мать, какая есть у других детей. Во взрослом возрасте эти пациенты, даже обращаясь за лечением, непохожи на страдающих депрессией, хотя депрессивные тенденции могут проявиться в процессе.

Андре Грин считал, что депрессия матери вызывает «пустоту» в сознании ребенка[266]. Пустота возникает из-за беспокойства, испытываемого такими детьми из-за утраты материнской любви. От этого дети «отзывают» свою собственную любовь и замыкаются в себе. Тогда ребенок становится особенно уязвим для «зловещей черноты депрессии»[267]. После чего начинается поиск компенсаций. Скажем, возникает привязанность к отцу, хотя часто к этому моменту разрыв в отношениях с отцом тоже уже достаточно велик. Значимая для обычных детей деятельность, обычно вполне здоровая и интересная, становится чрезмерно навязчивой. Игра ощущается не как свобода, а как принуждение к воображению, а интеллектуальный рост становится мощным двигателем для свершений, а не дарит радость новых открытий. К таким людям может прийти внешний успех: достижения на работе, брак и дети, но при этом внутри у него – зияющая пустота. Оттого он и оказывается в кабинете психоаналитика.

Бестселлер швейцарского психоаналитика Алис Миллер «Драма одаренного ребенка и поиск собственного Я», написанный в конце 1970-х годов, также имеет родство с идеями Абрахама; но, скорее, в аспекте темы эмоционально холодных родителей, нежели «гнева, обращенного внутрь»[268]. Миллер видела множество пациентов, чьи родители уделяли им внимание, и даже хвалили и восхищались. Это делало их депрессию загадочной, но Миллер выяснила: такое внимание происходило по большей части из-за желания закрыть посредством достижений ребенка собственную неуверенность в себе, а не из потребностей самого ребенка. Подобно Абрахаму и Грину, она обнаружила, что часто сами родители страдали депрессией. Дети начинали чувствовать родительскую неуверенность в себе и делали то, что от них требовалось, служа своего рода живыми антидепрессантами. Такое отчуждение собственных потребностей приводило детей во взрослом возрасте к депрессии, сменяющейся чувством собственного величия как с защитой от нее же. Как мы позже увидим из мемуарной литературы о депрессии, это будет перекликаться с историями многих страдающих депрессией взрослых. Как писала одна мемуаристка после прочтения «Драмы одаренного ребенка…»: «Как многие трудоголики и достигаторы из семей среднего класса, я почувствовала, что Миллер написала обо мне»[269].

Альтернативные мнения и теории депрессии

Не все исследователи влияния подсознания на депрессию восприняли идеи Абрахама и Фрейда. Шандор Радо, проходивший психоанализ у Абрахама, полагал, что депрессия – удел тех, кто слишком зависит от любви других. Дети желают родительской любви, но неизбежно шалят, и понесенное за шалости наказание может ощущаться как лишение любви. Они могут научиться отражать наказание угрызениями совести и упреждающим самобичеванием. Начаться это может сознательно, но со временем стать подсознательной привычкой. Депрессия, согласно теории Радо, – это такой способ сказать миру: пощадите меня, я и так уже страдаю достаточно[270].

Эдвард Бибринг, еще один участник венского психоаналитического кружка, эмигрировавший в Соединенные Штаты, полагал, что не всякая депрессия предполагает аутоагрессию, равно как и не всякий случай аутоагрессии вызывает депрессию. Вместо этого Бибринг делал упор на беспомощности – чувстве, которое приходит, когда не исполняются желания. Оно может возникнуть от чего угодно: от того, что не получилось заинтересовать объект симпатии, до невозможности влиять на политические события. Эдвард, будучи еврейским психоаналитиком, стал свидетелем аннексии Австрии в 1938 году и глубоко прочувствовал беспомощность на себе. Но для Бибринга беспомощность, приводящая к депрессии, не являлась исключительно реакцией на жизненные перипетии. Депрессивные чувства обретали силу, вновь вызывая младенческий страх лишиться еды – это довольно распространенное явление: младенцы не могут добывать еду самостоятельно и часто не могут или не умеют получать то, что хотят[271]. Тема беспомощности так остро встает для Бибринга еще и потому, что во время написания работы он страдал от болезни Паркинсона. Психоаналитик умер в 1959 году в возрасте шестидесяти четырех лет.

Несколько лет спустя американский психолог Мартин Селигман применял электрический ток в опытах с собаками и установил, что те из них, кто не знал предсказуемого способа избежать удара током, испытывают нечто, схожее с человеческой депрессией. Как и Бибринг, он предположил, что чувство беспомощности, испытанное в детстве, может во взрослом возрасте сделать человека предрасположенным к депрессии[272]. Он назвал свою теорию «выученная беспомощность», и она стала очень популярной в науке о депрессии. Несмотря на глубинное сходство с теорией Бибринга, свои воззрения Селигман преподнес как неслыханную интеллектуальную смелость и радикальный отказ от господствовавшей в то время психоаналитической теории[273].

Эдит Джейкобсон также полагала, что ранние психоаналитические теории уделяли слишком много внимания чувству вины и нападкам на самого себя. Однако Эдит считала, что Библинг зашел слишком далеко, вовсе отрицая их важность, и что он чересчур упирает на беспомощность. Джейкобсон была еврейкой, родившейся в Германии в 1890-х годах, когда психоанализ только-только зарождался, и стала врачом тогда, когда в профессию могли попасть совсем немногие женщины. Она начала изучать психоанализ в 1920-х годах, и сама стала пациенткой Фенихеля. А в 1930-х годах Эдит уже была видным психоаналитиком и активной деятельницей левого движения. Нацисты давили на нее,