В небе Молдавии - Григорий Речкалов

- Матвеев, я все знаю.

Начальник штаба развел руками, как бы утверждая этим жестом: знаете, так зачем об этом говорить, но все же добавил:

- У него другого выхода не было, инспектор подтвердит.

- Товарищ генерал, - решил высказаться Чупаков, - майору Матвееву хорошо известно, что в инструкциях обобщен опыт сотен людей. Многие параграфы в них написаны кровью, и тех, кто их нарушает, - он посмотрел на нас, - следует наказывать.

- Матвеев также знает, товарищ старший политрук, что это НПП писалось, когда мы начали летать на "И-5" и "Р-5", - метнув исподлобья сердитый взгляд, заметил командир полка.

- Довольно! За нарушение НПП и поломку самолета Речкалова арестовать на семь суток. - Он посмотрел на Комарова: - А тебе за то, что не мог ему указать пахоту, - трое суток ареста. Вы свободны.

- Благодари аллаха, легко отделался, - смеялся Паскеев, когда мы в подробностях передавали ребятам только что состоявшийся разговор. - Вон Столяров один десять суток отхватил, а за что? Окурки валялись у КП.

- Чего ты на меня тычешь! - недовольно огрызнулся стройный, пышноволосый младший лейтенант. - О себе лучше скажи.

- Я и не скрываю своих пять суток.

- За какие ж это грехи, Тима?

- Опять его телосложение подвело, - фыркнул Шульга, - голову-то в кабину всунул, а ноги наружу торчали.

Под общий смех Паскеев рассказал, как он не обратил внимания на подходившего генерала, а заметив его, растерялся. Вместо того, чтобы отрапортовать, вскочил на плоскость и нагнулся в кабину, - в общем, сделал вид, будто занят чем-то серьезным.

- Слышу, меня по ногам стучат, - довольный, что вокруг все гогочут, продолжал Тима. - Хотел было матюкнуться, - работать, мол, не дают, черти, - соскочил на землю, а командир дивизии вежливо так говорит мне: "Чтоб не прятался больше по кабинам от генерала, доложи своему командиру: арестовал я тебя на трое суток". "Есть доложить командиру", - повернулся я и хотел было уйти. "Постой, - говорит он ласково, - за то, что не умеешь от генерала отходить, еще двое суток даю"...

В тот день мои перипетии не закончились. В течение четырех часов я сидел у старшего лейтенанта и старательно писал объяснение. Один вопрос поставил меня в тупик:

- Куда вы дели слитый из мотора отстой масла?

- Я его и в руки не брал.

- Но вы же ехали всю дорогу в кабине шофера?

- Да.

- И масло стояло там же?

- Нет, масла я не видел.

Тут старший лейтенант прочитал вслух выдержку из объяснения инженера полка; Шелохович показывал, что сам лично ставил банку с отстоем масла в кабину шофера.

- Теперь-то, надеюсь, вы не станете отрицать, что банки в кабине не было?

- Повторяю вам, я ничего не видел, - уже менее уверенно забормотал я. - Может быть, шофер знает?

- Кто дозаправлял самолет маслом перед вылетом?

- Я. Ну и что же из этого. Все летчики помогают техникам.

- Вы лучше отвечайте за себя и свои действия, а не за всех.

Так, словно на свежих дрожжах, росло подозрение.

Я не буду приводить всех деталей этого допроса под расписку. Многое, действительно, оставалось неясным. Банку с отстоем масла инженер полка, как выяснилось, в кабину ставил - это подтвердил водитель. Я же ее там не видел, хотя, правду сказать, и не присматривался. Потерять ее в дороге мы не могли. Все же, когда на аэродроме начальник ГСМ попросил у инженера эту банку, ее нигде не оказалось.

Излишне говорить, какое тяжелое подозрение падало на меня из-за стечения случайных фактов. По-видимому, лишь бесспорная истина, что ни один летчик не стал бы играть в "кошки-мышки" со своей жизнью, да неоднократные случаи обрыва шатунов в полку и раньше не привели к трудно поправимым крайностям.

К сожалению, на этом дело не закончилось. Как говорят в народе: "Беда беду родит - третья сама бежит и бедой погоняет".

Обрыв шатуна в воздухе - большая беда. Она привела с собой вторую семь суток ареста ни за что ни про что. Третья сама прибежала необоснованное подозрение. И как венец всему, в тот же вечер ко мне подошел наш доктор:

- Знаешь, ваша эскадрилья на днях перелетает в лагеря, будет переучиваться на "мигах". Но тебе нельзя.

- Почему, товарищ военврач третьего ранга?!

- Ты должен пройти медкомиссию в Одессе. Приказ. Сколько времени "висело" на мне это страшное подозрение - трудно сказать, но, по всей вероятности, до самого начала войны.

Трудно определить, где проходит граница между детством, юностью и зрелостью. Но если это связано с каким-либо событием, то я могу уверенно сказать: в те дни мне пришлось распроститься с юностью.

* * *

Больше всех веселились за столом Петя Грачев и наш сосед по квартире танкист Иван Дрыгайло - высоченный парень с крупным горбатым носом. Вино и веселая музыка поднимали настроение, но усталость и события дня сказывались. Борис Комаров задумчиво смотрел в раскрытое окно на плывущие пушинки тополей. Постоянный запевала Тима Ротанов притих и о чем-то неслышно переговаривался с женой.

- Ах, черт возьми, не успел вчера деньги получить! - с досадой воскликнул Дрыгайло. - Отпускной-то уже в кармане. - Его черные с изломом брови подскочили кверху:

- Глядишь, махнули бы сегодня с тобой в Одессу. Грачев наполнил опустевшие рюмки:

- Ничего, брат, не горюй, завтра поедешь,

- А вы договоритесь в Одессе встретиться, - посоветовал Ротанов.

- Подождите, подождите, - перебил Петя, - еще по одной?

- За что? - Комаров начал загибать пальцы: - За упокой пили, за здравие и благополучное возвращение хозяина пили, за хозяйку пили...

Грачев почесал затылок, хитровато взглянул на танкиста:

- За отпуск Ивана Дрыгайло, а?

- Ишь, хитрюга якой, уже на завтра зарится. Ну что ж, давай! отозвался тот.

Смеркалось. Я взглянул на часы. Жена перехватила мой взгляд.

- Мне пора... на вокзал.

Фиса пригорюнилась, потом тихо спросила:

- Знаешь, чего мне больше всего сейчас хочется?

- Скажи, моя мамка.

- Чтобы у этого дня никогда не было вечера. Понимаешь - день без вечера...

- Как ты сказала? День без вечера?

- Да. И ты бы никуда не уехал.

- Здорово!

Я встал.

- Дорогие друзья, предлагаю выпить за день, у которого не будет вечера и, значит, разлук; всегда только одни встречи, радостные встречи любимых, родных, друзей...

Все выпили, зашумели, задвигались.

Вскоре под окном зацокали лошадиные подковы. Я подошел к детской кроватке. Сынишка сладко спал, растянувшись поперек постели и время от времени причмокивая губами. Я наклонился над ним, стараясь яснее уловить его чуть слышное дыхание. Валерик повернулся ко мне, глубоко вздохнул. Я осторожно прикоснулся губами к бархатному лобику и быстро вышел из комнаты.

Провожали меня на двух извозчиках. На вокзале вся компания без конца сыпала шутками, громко смеялась - создавала на дорогу веселое настроение.