Журнал «Вокруг Света» №03 за 1970 год - Вокруг Света

Пепин идет навстречу быку, проделывает несколько торопливых пассов и отскакивает, каждый раз не завершив боя. Ему страшно. Вначале его подбадривали, затем из толпы стали кричать обидное, раздалось несколько свистков. А потом на площадь опадает молчание — публика поражена.

Пятнадцать раз — машинально я считал — он опускался с телеги и брал протянутую ему мулету. Пятнадцать раз он бежал с ристалища. Торо, единовластный хозяин площади, величественно фыркал, кося глазом на гроздья людей. Ребятишки, уцепившись за спицы громадных колес, шлепали его ладонью .по спине, когда он, рассекая воздух, проскакивал мимо.

Пепин уже ничего не видит и не слышит. Он вновь выходит, нетвердо ставя ноги. Торо, задев боком, бросает его наземь; Пепин поднимается, и руки односельчан тут же вытаскивают его, как утопленника, наверх, на телеги. Он не ранен, помят чуть-чуть. Ему остается лишь убить быка.

Приехавший с нами фотограф Куэвас опускает камеру.

— Торо убьет его, — шепчет он мне в затылок.

Рокот проносится по толпе, как раскаты далекой грозы. Деревенский парень, затянутый в зеленый костюм матадора, вытирает губкой лицо, секунду еще колеблется и, издав горловой всхлип, вырывает из руки пеона шпагу и делает шаг навстречу торо. «Это конец», — шепчет Куэвас.

Публика затаила дыхание. Напружинив стан, пристально глядя на своего мучителя, подняв шпагу к груди, тореро застыл словно изваяние... Чего он ждет, безумец! Чтобы бык напал первым? Может, он хочет, новичок, заколоть его на «ресибир»? (1 Ресибир — прием в корриде, когда матадор ждет, выставив шпагу, что бык сам наколется на нее. Очень опасный. — Прим. авт.) Неужели осмелится?!

Бам! Пепин падает, будто пораженный молнией, — не вскрикнув, не застонав, крестом сложив на груди руки, в одной из которых по-прежнему зажата шпага. Остос, прыгнув в круг, едва успевает чьим-то плащом отвести в сторону быка, который бросился было на упавшего, чтобы навек припечатать его к вытоптанной площади. Пепин не позировал для фото и не собирался брать быка на «ресибир»: члены его свела судорога.

Он упал в обморок от приступа страха. Никогда в жизни еще я не видел ничего подобного. Словно кукловод разом бросил все веревочки, и марионетка беспорядочной кучкой опала на сцене.

Эль-Кордобес, о котором столько говорят и пишут сейчас, всего лишь несколько лет назад дебютировал в глуши на такой же площади. Неудачно. На следующий год после провала, чудом не умерев от голода, он решил поехать искать работу во Францию. Здесь он вновь попробовал себя на корриде. Выдержав целый сезон выступлений, он вернулся, упрямец, в Испанию, решив либо вырваться в первый ряд, либо умереть на арене. Потрясенная пресса назвала его «тореро-самоубийца». Публика — избалованная испанская публика — кричала ему: «Довольно! Перестань!», устрашенная выходками этого парня с голубыми неиспанскими глазами... Выйдя из клиники, где ему зашили развороченный живот, Эль-Кордобес заявил журналистам, что будет продолжать выступать: он не боится в жизни ничего, кроме нищеты.

Пробило пять на старинной башне. Зазвучал мягко берущий за душу пассодобль. Торопливо перекрестился матадор. Первый бык выскакивает на солнце, тормозит, взметнув копытами песок, оглядывается и, наклонив голову, мчится на тореро...

Жан Ко

Перевел с французского М. Беленький.

Луксор

Перед восходом солнца Нил укутан белесоватым полотном тумана. Лодка бесшумно вспарывала это полотно, и капли воды, срываясь с весел, неслышно исчезли в нем. Берега не было видно: казалось, огромные, цвета слоновьей кожи колонны растут прямо из этого плотного тумана.

«И стоит звезда, как и сорок веков назад, над городом Рамессидов», — вспомнилась вдруг фраза из одной старинной книги.

Сорок веков назад, там, на правом берегу Нила, встали первые залы Карнака — храма, посвященного всемогущему богу Амону. Столетиями расширяли, перестраивали жрецы этот храм — пристраивались все новые и новые залы, высекались статуи, ставились колонны. Спустя пять веков рядом с Карнаком поднялось другое святилище Амона — Луксор, и оба храма соединились великолепной аллеей сфинксов с бараньими головами. А вокруг этих святилищ вырос огромный город, сменивший за тысячелетия много названий и который Гомер назвал «Стовратные Фивы».

И в предутренние мгновения, когда невидимое еще солнце своими лучами трогало серые камни Луксора и Карнака, «открывались ворота большого храма и выносили ладью из великого храма. Клики радости были слышны на небе и на земле. Люди и боги толпились, радуясь тому, что свершилось. Толпа громогласно ликовала, воздавая хвалу славному богу Амону-Ра...»

Луксорский и Карнакский храмы были не только местом молений Амону-Ра, «царю всех богов», куда древнеегипетские правители свозили со всего Египта и покоренных земель серебро, золото, драгоценности, статуи, не просто величественные сооружения, прославляющие мощь фараонов, чьими повелениями они строились в течение веков... В глазах всех, кто торжественно и медленно, с песнопениями поднимался аллеей бесстрастных каменных сфинксов, застывших у Карнакского храма, через гигантские ворота, чья ширина была 130 метров, а высота — 44, охраняемые четырьмя изваяниями фараона-бога, — это был символ мироздания.

Издали колонны храмов кажутся отстраненными от всего живого — величественные и строгие. Но колонны Луксора вблизи — словно просека в густых и тихих зарослях папируса. Каменные стебли тянутся в небо и словно готовы с первыми лучами утреннего солнца распустить созревшие и сочные бутоны капителей. Сейчас над ними лишь светлеющее небо, а когда-то они касались синего, покрытого нежной глазурью свода, на котором неподвижно сверкали золотые звезды. И даже центральный зал Луксорского храма — темный и прохладный, построенный так, что ни один луч солнца не мог проникнуть в него, пространство, отгороженное от жизни мира толстыми стенами, — был создан как гимн жизни. Только очень немногие имели право входить в этот зал, где хранилась священная ладья — подобие той, на которой бог солнца Ра ежедневно совершает свое путешествие по небу. И если Ра будет милостив к людям, он ниспошлет на землю прохладу и умерит силу своих лучей, чтобы не иссохла земля и не исчезла вода в Ниле.

Египетские ученые проводят сейчас грандиозную работу, в результате которой, как надеются исследователи, удастся реконструировать еще один храм этого города, храм, не существующий уже около... трех с половиной тысяч лет. Об этом перед отъездом из Москвы я услышала от советского востоковеда Натальи Евгеньевны Сентер.

...Около 1400 года до нашей эры фараоном Египта стал Аменхотеп IV. Опираясь на мелких и средних землевладельцев, он повел борьбу с засильем родовой и жреческой знати. Он отдал себя под покровительство бога солнца Атона, взяв имя Эхнатон, и рядом с храмами поверженного Амона — Луксором и Карнаком — повелел поставить храм Атона... Но со смертью фараона-мятежника фиванские жрецы разрушили его. О том, какое это было грандиозное здание, могут сказать одни лишь цифры: археологи находят детали этого здания, пошедшие на строительство других храмов, — и за 60 лет было найдено 25 тысяч блоков со всевозможными рельефными украшениями, изображающими сцены из жизни фараона Эхнатона, его жены Нефертити, ритуальные процессии, обряды.

Много лет египтологи всего мира мечтали о том, чтобы синтезировать эти разрозненные детали погибшего храма... Но, как признавали все, обычными способами археологического исследования эту работу выполнить было нельзя. И вот сотрудники Службы древности в Каире совместно с университетским музеем решили взяться за этот титанический труд, использовав электронно-вычислительную машину. Египетские ученые уже приступили к первому этапу этого исследования — кодированию всех двух с половиной десятков тысяч найденных блоков. Ученые учитывают все — и цвет на изображениях, выполненных более тридцати веков назад, и размеры человеческих фигур и предметов, и характеры иероглифов, и повторяемость ритуальных сцен, и повреждения блоков, и даже углы падения и отражения солнечных лучей. После этого результаты уникального в археологической практике исследования будут сведены в перфокарты и ЭВМ даст ученым варианты предположительных сочетаний этих блоков.

И из этих вариантов, которых, по-видимому, будет не одна сотня, предстоит выбрать один-единственный.

...На древнеегипетских рельефах эпохи Эхнатона у Солнца есть руки. Оно тянется к своим избранникам и касается священных голов фараонов и их жен.

Вот и сейчас Солнце словно отыскивает на остывших за ночь камнях их изображения.

И когда лодка легко и бесшумно коснулась черным своим бортом зеленых камней древнего причала, вершины колонн уже сменили свой серый цвет на розовый, н последняя звезда погасла над городом Рамессидов.