Журнал «Вокруг Света» №11 за 1978 год - Вокруг Света

Находимся мы здесь уже четвертый день. Раз в неделю, по пятницам, мимо Андрофари проходит грузовик, и мы сможем на нем уехать.

Меня эта задержка, давшая возможность заглянуть в будни лесной деревеньки, обрадовала. Когда же, в хижину, где нас поселили, начал наведываться старый Р., привлеченный звуками маленького транзистора, жизнь в Андрофари стала просто интересной. (Я называю обитателей деревни только первой буквой их имен по причинам, о которых вы узнаете позже.) Р. оказался подлинным кладезем мудрости. Он знал все, но не мог понять лишь одного: зачем и почему мой транзистор говорит и поет по-мальгашски, в то время как его хозяин явно предпочитает говорить на других языках. — А знаешь ли ты, вазаха (1 Вазаха (мальгаш.) — «белый», обращение к европейцу. — Примеч. авт.), зачем петух кричит по утрам? — спрашивает он, усаживаясь на окне.

— Чтобы мешать мне спать.

— Совсем даже нет, вазаха. Петух умный и раньше жил не на земле, а на небе вместе с красавицей цесаркой. Однажды они вместе пили пальмовое вино — туаку. Когда же вся выпивка кончилась, цесарка послала петуха принести еще. «Нет, цесарка, ты моложе, тебе и идти», — ответил петух. Спорили они, спорили и попросили рассудить их Солнце. «Спуститесь на Землю, — сказало им Солнце. — Тот, кто первым увидит, как я взойду из-за океана, тот, значит, умнее и старше». Цесарка, чтобы выйти победительницей из спора, пошла пробираться через лес поближе к морю. А петух проспал всю ночь, а перед самым восходом залез на дерево, увидел восходящее солнце и закукарекал. С тех пор он и кукарекает каждый день, напоминая всем, что он старше и умнее.

А раздосадованная цесарка так расстроилась, что спряталась в поле. Так она стала дикой, хотя раньше жила с петухом и даже пила туаку. А ты, вазаха, пьешь по утрам туаку? — неожиданно спрашивает Р.

— Нет, ранхаги (1 Ранхаги (мальгаш.) господин. — Примеч. авт.), по утрам я пью сок.

— Это хорошо, вазаха, — глубокомысленно говорит старик и, резво спрыгнув с окна, удаляется.

Я закрываю глаза, потягиваюсь на свежей, еще пахнущей листвой циновке и вновь бросаю взгляд на мир.

На окне вместо Р. уже сидит большой белый лемур и своими огромными немигающими глазами, занимающими две трети его кроткой морды, смотрит вперед — то ли на меня, то ли на транзистор.

Произойди эта встреча в лесу, без свидетелей, я бы не испугался, поскольку нет в мире создания более кроткого и безобидного, чем лемур. Но отношение мальгашей к лемурам очень своеобразно, их то чтят, то боятся, и поэтому, как будет принято явление лемура ко мне, я не знаю. Если он плохой, то меня обязательно обвинят в приваживании злого лемура с помощью транзистора и, чего доброго, выгонят из деревни.

Поэтому я ретируюсь от греха подальше. Сажусь на гнилое бревно, валяющееся у хижины, и с независимым видом смотрю в сторону приближающегося Р. Старик тащит мне большую бутылку с соком.

— «Кажу». Сок кажу с утра придает силы на весь день, — говорит он и протягивает мне бутылку. Но в этот момент старик замечает лемура и, расплывшись в улыбке, направляется к нему. — Здравствуй, сифака (1 Сифака — мальгашское название лемуров из рода хохлаток индри, или пропитеков, ведущих дневной образ жизни. — Примеч. авт.), — кланяется старик лемуру. — Здравствуй, хороший наш сифака, спасибо, что посетил нашу деревню с самого утра. Угостись соком, тебе весь день будет хорошо.

Старик наливает на ладонь сок, обмазывает им горлышко бутылки и наклоняет ее к лемуру. Тот умиленно смотрит на старика, осторожно лижет горлышко и, убедившись, что ему предлагают стоящее питье, принимается сосать его прямо из бутылки.

— Спасибо тебе, — продолжает старик. — Сифака очень хорошее фади, и то, что он пришел в твой дом, вазаха, говорит, что и ты хороший человек. На, попей кажу.

Я допиваю оставленный мне лемуром сок и пользуюсь случаем, чтобы выяснить уже давно интересующий меня вопрос.

— Ранхаги Р., а почему сифака — хорошее предзнаменование?

— Почему? — удивился старик. — «Лемур» — значит «дух усопшего»; в них переселяются умершие или те, кто когда-то покинул людей и ушел жить в лес. Посмотри на этого сифаку повнимательнее, и ты сам все поймешь. Он очень похож на человека и никому не делает никакого вреда. Поэтому сифака — очень хорошее фади. А если он хорошее фади, обижать его — грех.

Меж тем сифака и впрямь вел себя вполне по-человечески. Смело спрыгнув в комнату, он сначала уничтожил с полдюжины бананов; а затем опорожнил недопитую банку пива. После этого сифака заметно окосел, потерял всякий интерес к жизни и, прислонившись к стенке, задремал.

— Все мы пьем, — философски заметил Р. — Раньше плохие люди ставили под деревья, где живут лемуры, плошки с кокосовым вином. Те напивались и без труда давали поймать себя. Плохие люди продавали их в город вазахам подобно тому, как раньше продавали людей в рабство. Но мы никогда не разрешали таким людям охотиться на наших землях.

Р. подошел к лемуру и, ласково погладив его по шелковистой оранжеватой спине, взял на руки.

— Когда кто-нибудь напьется у соседа, друзья должны отвести подгулявшего домой, — сказал он. — Подымайся и давай отнесем сифаку в лес.

Не вызвав ни у кого ни малейшего любопытства, мы прошли через деревню и по еле заметной тропке-туннелю углубились в заросли. Старик шел уверенно, несколько раз сворачивал и наконец вышел к старому, заброшенному полю. Посреди него, став на задние лапы и занятно растопырив передние, стояло целое семейство сифак: пятеро взрослых и трое малышей.

— Они наслаждаются утренним солнцем? — догадался я.

— Они молятся солнцу, вазаха, — вздохнул моей неосведомленности Р.

При виде нас лемуры, очевидно, полностью поверившие тому, что в этих местах им нечего опасаться человека, и не подумали прерывать свою утреннюю молитву. Однако, когда Р. положил нашего пьяницу на землю и тот недовольно застонал, сифаки пришли в неописуемое возбуждение. Малыши моментально вскочили на деревья и подняли визг, похожий на плач грудного ребенка. Взрослые, изящной комплекции лемуры, скорее всего самки, оставшись на прежних местах, издавали жалобное, протяжное завывание, прерываемое чем-то вроде собачьего лая. Что же касается самого большого сифаки, то тот, недовольно урча, без всякого страха несколькими прыжками приблизился к нам, обнюхал выпивоху и, успокоившись, уселся рядом с ним. Пройдя несколько шагов, я вновь начал приставать к Р. с вопросами.

— Ранхаги, а о чем молились лемуры на старом поле?

— Лемуры живут рядом с нами, знают все наши нужды и просят о наших заботах.

— Откуда же известно, что они просят об этом?

— А о чем же им еще просить? Рассуди сам, вазаха. Недавно у меня очень долго болела жена, кричала и стонала от боли. Мы несколько раз просили, чтобы к ней из Анталахи прислали доктора, но он долго не приезжал. И тут как-то вечером у моей хижины появился валуви — очень редкий лемур, который живет ночью и за всю мою жизнь попался мне на глаза всего третий раз. Валуви держал в лапе неведомый нам корешок. Сначала он сосал этот корешок сам, затем зашел в хижину, взял лежавший рядом с женой кусок манго, а жене положил корень. Мы решили, что это духи предков прислали жене из леса редкое лекарство, заварили корень и дали пить больной. Через неделю она поправилась.

— А доктор так и не приехал?

— Добрый валуви позвал и доктора. Тот приехал на следующее утро после визита лемура и тоже оставил жене какие-то лекарства.

— Неужели же среди множества лемуров нет плохих фади? — усомнился я.

— Вазаха, вазаха, не ищи иголку в сухой траве! — покачал головой Р. — Во-первых, в каждой деревне, у каждого рода свои фади. В соседней Антакофако, например, валуви боятся и считают плохим фади. А почему? Потому что ни один валуви даже на памяти стариков в деревню эту никогда не показывался. А тут — дело было лет тридцать тому назад — пришел среди ночи и остался на деревне на целый день. А вскоре — тоже впервые за жизнь стариков — в деревню нагрянули французские солдаты, убили трех юношей, сожгли хижины и...

Коричневый зверек с длинным хвостом выскочил прямо из-под наших ног и, издав отрывистый звук, ловко побежал по отвесной ветке. Я отскочил в сторону, чуть было не сбив Р., но тут же в сердцах рассердился собственной пугливости. То была фосса, эндемичный мадагаскарский хищник, который, хотя и слывет крупнейшим зверем великого острова, не представляет никакой опасности для человека.

Р. же, напротив, с тропинки никуда не отскакивал, но от встречи с фоссой, видимо, расстроился.

— Вот тебе, ранхаги, плохое фади, — несколько успокоившись, вновь заговорил он. — Главный враг добрых лемуров — по ночам нападает на них прямо на деревьях. Душит кур, загрызает поросят и всегда больше, чем сможет съесть сам. Плохой зверь. Надо поворачивать домой. Нельзя пересекать тропинку, по которой пробежало такое плохое фади...