Волк в бабушкиной одежке. - Фредерик Дар

— Я тебя немного поимел, а, племянничек? — говорит он, дружески защемляя старикашке нос двумя пальцами.

Шутник он, наш Тотор.

— Слушая телефонный разговор, я понял, что ты ждешь специалиста по дешифровке, которого возьмешь с собой в Германию. Парень должен был вот-вот материализоваться, и послал его некий Бульбульхонар. Что же я сделал? Чтоб моя рожа стала похожа на кожу задницы при рожистом воспалении! Я дождался прибытия этого типа, некоего Марзана, как я понял.

Он вылез из такси и пока расплачивался, я спросил его, он ли это, он ответил, что да, тогда я ему выдал, что я его жду и что у нас дело в доме напротив. Я проводил его в хибару Фуасса…

Взрыв смеха со стороны Гектора, к которому присоединяется громогласный орган Берюрье.

— Еще не все! Я вырубил его и связал в кладовке. Затем присвоил его бумаженции и выдал себя за него. Вот так я смог отыскать вас, козлятки.

Он засовывает два пальца за ворот рубашки.

— Не хвастаясь, я думаю, что поспел вовремя, не так ли?

Пино, который открывает глаза, скромно просит развязать его. Ему хочется увериться, что он не умер и все это происходит в действительности!

— Чем займемся теперь? — требует Толстый. — Я бы заморил червячка, а вы?

— Заберем сначала то, что у господина, — говорю я, указывая на Обалдука…

Босс крутится, клянется, что у него нет половины формулы и т. п.

Но я-то знаю, что она у него. Если Артуро прихватил свою для сверки двух листов, Обалдук, у которого в черепе ни мыльная пена, ни стружки, наверняка принял такие же предосторожности. В этом деле обе команды работали под копирку…

Обыскиваю господина и в двойной подкладке бумажника откапываю лист, сложенный вчетверо, обтрепанный с одной стороны. Видимо, его отдалили от другой части с помощью разрезного ножа, который резал плохо. Отпечатанное на листе мне ни о чем не говорит. Расшифровка — это дело нашей спецсекции.

— Теперь попробуем добраться до Западного Берлина.

— Но пилота уже нет! — бормочет Пинюш. Я слегка бледнею. Серьезное препятствие. Двое, которые умели рулить, загибаются у наших ног в весьма жалком виде.

— Послушайте, ребята, — говорит Гектор, — вы же знаете, что я помешан на технике. Пока летели, я смотрел, как управляет усопший приятель, и я теперь могу справиться сам, без хвастовства. Только вот куда лететь?

— Не дрейфь, — перебиваю я, — я был штурманом в армии. В дорогу! Эта страна начинает мне надоедать!

— А они? — осведомляется Берю, указывая на Эльзу и Обалдука.

— Оставим здесь. У меня нет привычки добивать пленных.

— После того, что сделала эта девка?! — возмущается Толстый.

— Вот именно, у нее будет время поразмышлять! Пока их отыщут в этом забытом богом углу, сквозь их каркасы прорастут грибы, не так ли, мой ангел?

Я наклоняюсь и целую ее. Эльза в полной прострации. У нее нет сил даже протестовать.

— Хороша крошка, — оценивает Гектор, — если бы кусочек времени, я бы охотно…

— Целомудрие узницы так же священно, как ее жизнь! — возмущаюсь я. — Отваливаем!

Сильно болтает, и я в какой-то момент думаю, что карбюратор объявит развод коробке скоростей, но должен тем не менее признать, что Гектор выкручивается вполне прилично.

— Похоже, что он управляется с этой керосинкой всю жизнь! — признает Берюрье…

— Говорят, «управляет вручную ножным управлением», — исправляю я.

— Говорят так, как знают! — протестует его Толстячество, фыркая.

Чтобы скрыть презрение, он хватает французский еженедельник из бардачка жужжалки. Гектор объясняет, что это газета, которую он купил перед отъездом из Франции. Берю начинает листать ее и вдруг орет как резаный.

Требуем в чем дело и он указывает на маленькую рубрику в разделе брачных объявлений. Я читаю вслух:

«Дама за тридцать в процессе развода, но ненавидящая одиночество, рассмотрит предложения о новом замужестве с мужчиной от двадцати пяти лет, желательно зажиточным. Писать в газету на имя Берты Пуальфу».

— Ну и что? — удивляюсь я. — Тебя-то чем это касается?

— Так это же Берта, моя жена! — багровеет Величайший, у которого от натуги отскакивают четыре пуговицы на ширинке. — Ее девичья фамилия Пуальфу! Ах, с…, она не теряет время! Уже подала на развод и ищет себе голубка! Извините, возраст-то какой: двадцать пять годков! Мадам желает молочного поросенка! Лучше бы я стал папой римским, чем тащить в мэрию этот кусок жира с дерьмом.

— Утихомирься! — успокаиваю я его. — Аппарат и так перегружен. Если ему еще придется тащить на себе твой раж, мы все окажемся на газончике.

Глава двенадцатая

— Господа, это лучшее наше дело, достойное быть записанным в скрижали. Нейтрализация двух таких мерзопакостных банд, как Артуро и Обалдука, произведена в самый нужный момент. Пино, я имею удовольствие сообщить вам, что вы восстановлены в кадрах навечно.

Нужно ли уточнять, что мы находимся в бюробинете Старика и что сам он и квакает?

Старая Рухлядь разражается рыданиями! Восстановлен! Он! Целый год сожалений и упреков тут же испаряется.

Он рожден был легавым, наш Пино. И умереть должен легавым. Отставка хороша для генералов. Гектор, участвующий в разговоре, делает козью морду.

— Очаровательно, — говорит он, — если я правильно понимаю, агентство сваливается на мою шею?

— Оно остается в хороших руках! — сообщает Пинюш. — И потом, я буду помогать вам после работы.

— А почему это Берюрье не с вами? — интересуется Старый Хрыч. — Поскольку он разделял опасности, мне бы хотелось, чтобы он разделил и триумф.

— Он разводится, начальник!

Брови Хрыча вздымаются.

— Он!

— Его китиха начинает заново. Такова жизнь. Он был слишком добр и терпелив, когда-то это должно было произойти…

— Храбрый малый, надеюсь он нормально переживет трудное время.

Старик похлопывает пол-листа, лежащие перед ним.

— Жаль, что вы не смогли прибрать и вторую половину, — вздыхает он, — терпеть не могу неразгаданных загадок, но, в конце концов, то, что у нас есть половина, означает невозможность применения формулы, это основное. Господа…

Он поднимается с протянутыми руками. Пожимаем его двенадцать пальцев и эвакуируемся в кабак напротив в надежде застать там Берюрье. Но Берю там нет.

— Да не строй ты морду, — шумит Гектор, — можно подумать, что не получил только что поздравлений от старого Шпрунца!

— Не нравятся мне расследования, которые кончаются столькими вопросами, кузен. Ты же знаешь, у меня тонкий вкус.

— Где ты видишь вопросы? — интересуется Тотор.

— Примо, где вторая половина формулы?

— Ах, признаться…

— Хорошо, я хотел бы еще знать другие вещи: место, где Симмон прятал формулу; почему он покончил с собой, где папаша Фуасса держал свой куш (ничего ведь не нашли), и, наконец, почему команда Обалдука считала его виноватым после смерти дамы Ренар…

— Четыре вопроса, — улыбается Гектор. — Я могу убрать два.

— Что?

— Люди Обалдука знали про Фуасса, так как они следили за ним из павильона на противоположной стороне улицы. Они видели, как он убивал гувернантку, кузен души моей!

— Ты уверен?

— Сам Обалдук рассказал мне во время путешествия…

— Понятно! Осталось три вопроса.

— Минутку, сыщик!

Он выходит, и сквозь витрину я вижу, как он идет к своей «лянчии загато», припаркованной у входа. Берет изнутри коробочку и возвращается. Развязывает ленту, отгибает края картонки…

— Обозревай, душа моя!

Я смотрю. Она набита банкнотами по пятьдесят тысяч. Пиршество!

— Миллионы папаши Фуасса! — бормочу я.

— Да, бэби. Я их надыбал в погребе, когда загрузил туда типа, прибывшего к Обалдуку. Они были в старом шкафчике для провизии, подвешенном к потолочине; забавно, да?

— Почему ты их не сдал?

Он загибает края картонки.

— Кому сдавать, Тото? Это мистические бабки, они от команды, которая уничтожена.

— Гектор! — громыхаю я.

— Заткнись! — парирует красавец Гектор. — Эти бабки принадлежат агентству Пино. Теперь, если ты не возражаешь против своей доли пирога, как родственник, я тебе не откажу!

— Я полицейский на службе, и твое предложение может тебе дорого обойтись, родственник ты или нет, увы!

— Ну и хорошо, поделим мы с Пино.

— Это невозможно, — жалуется Пино, — я тоже стал полицейским!

— В таком случае я заглочу его целиком, я уже давно подумываю сменить мою «лянчию» на «мазерати»… Мне государство не платит и в этом деле, господа, я не получил повышения. Случай послал мне куш и я не откажусь от него! О, нет…

Я говорю себе, что в конце концов его точка зрения выдерживает критику. Плохо, но выдерживает.

— Отдай хотя бы часть на нужды полиции, — вздыхаю я.

Гектор кивает головой.