След грифона - Сергей Максимов

Суровцев приказал разъездам поискать болото помельче, а еще лучше с островком, чтобы остановиться на дневку. Продвижение днем нужно было оставить. К тому же и люди и лошади после боя и ночного перехода валились с ног. Подходящее болотце быстро было найдено. Казаки окончательно прониклись уважением к Суровцеву. Между собой говорили:

– Однако их благородие – наш! Прямо казак. Башковитый.

– Генштаб – одно слово. Слыхал, как он с немцами по-ихнему балакает?

– Фамилия у него чудная какая-то.

– У дворян такие фамилии. Из дворян, видать.

– Понятно, что не нам чета. Главное, что удачлив. Когда командир с удачей в стремени, воевать оно как-то сподручней.

Выставив боевое охранение, сотня повалилась на землю. Лошадей не расседлывали. Лишь чуть ослабили подпруги, сняли уздечки и спутали передние ноги. На то они и казачьи кони. Конь у казака появлялся в четырнадцать лет. Подросток сам ухаживал за жеребенком. Сам его объезжал. А по достижении им призывного возраста вступал в строй с обученным зрелым боевым другом, который в отличие от других кавалерийских лошадей не знал даже, что такое шпоры. Он и без шпор, когда требовалось, легко переходил в аллюр.

Суровцев с детства отличался крепким сном. Уже на войне он всех поражал тем, что даже при обстреле не просыпался от грохота. Зная это, попросил Вострова разбудить, если случится что-то непредвиденное. Непредвиденное и случилось. Вахмистр долго тряс его за плечо, чтобы разбудить.

– Ваше благородие! Ваше благородие!

– Намаялся за вчера, видать. Может быть, водой его окатить?

– А ну геть отсель! – прикрикнул Востров на столпившихся вокруг спящего Мирка-Суровцева казаков. – Лучше свои хари ополосните. Ваше благородие!

Он наконец проснулся. Первое, что услышал, – это близкую канонаду. Скинул с себя бурку, которой ночью кто-то его укрыл. Быстро вскочил на ноги и увидел стоящих вокруг казаков. Кони были уже оседланы.

– Ваше благородие! В полуверсте отсюда бой идет. Я выслал разведку. Должны вот-вот вертаться.

Смутившись, он огляделся вокруг. Умылся болотной водой. Вытерся носовым платком с вышитой на нем монограммой. Показалось, что запах духов его Аси до сих пор сохранился в подаренном ему платке. У него была целая дюжина таких платков. Мысль о любимой приятно коснулась души. Голова стала свежей. Он достал топографическую карту. Некоторое время молча смотрел на нее. Нервно свернул карту и засунул обратно в планшетку. После ночного блуждания по лесам сориентироваться на местности не представлялось возможным. То, что Востров выслал разведку, наверное, хорошо, но в данной ситуации нужно своими глазами увидеть, что происходит.

Оставив вахмистра за старшего, он с двумя казаками отправился на шум боя. Со своими разведчиками столкнулись, не доходя метров трехсот до опушки леса. Из доклада он понял только то, что немцев много и что пушек тоже много. И еще то, что противник их не обнаружил. «И то хорошо», – подумал Суровцев. Он приказал всем остаться на месте, а сам отправился на опушку леса. Последние метры полз, чтобы не выдать себя.

Картина открылась следующая: перед ним в низине располагалась батарея немецкой полевой артиллерии, которая навесным огнем, через головы своих частей, обстреливала какое-то селение. Вот вам опять пример новой тактики. Во время Русско-японской войны японцы первыми стали применять навесной огонь. Первое время русские по старинке пытались размещать полевую артиллерию на господствующих сопках. Но если крепостная артиллерия, защищенная оборудованными капонирами, с отлаженной системой связи, со снарядными погребами и прочим, занимая господствующее положение на местности, представляла грозную силу, то полевая сама представляла собой прекрасную мишень. По всему было видно, что опыт Русско-японской войны немцы изучали. Кроме батареи в низине располагалось не менее двух рот пехоты. Солдаты сидели на земле. Это, надо полагать, резерв. Сплошной линии фронта не было. Теперь Сергей сориентировался по карте и долго в бинокль изучал расположение неприятельских частей, пытаясь обнаружить командный пункт вражеского, видимо, полка. Не обнаружил, но примерно предположил, где тот может находиться, и, исходя из этого, определил направление атаки, имея в виду объектом атаки именно штаб противника.

Вернувшись к разведчикам, послал вестового, чтоб вызвать остальных казаков. Собравшийся отряд он разделил на три составляющих. Небольшая группа казаков, как только они врубятся в расположение батареи, вместе с обозом должна будет прорываться к городку.

– Обязательно что-нибудь белое вместо флага возьмите, – напутствовал он. – Не дай Бог, свои перестреляют. Первому же офицеру, желательно старшему, доложите обстановку. Хорошо бы им контратаковать. Обоз с ранеными идет этим же путем, но посмотришь по обстановке, – обратился Мирк к старшему коноводов по имени Петро. – Как только врубимся, Востров крошит артиллерийскую прислугу, а я через немецкий резерв прорываюсь к штабу. Вы, вахмистр, – обратился он к Вострову, – делаете дело и присоединяетесь к нам. На батарее не задерживаться. Замки из орудий вынимать, только если будет возможность. Помните, дорога каждая минута. Возможно, на переднем крае у них размещены окопы или стрелковые ячейки, но не больше одной линии: немец сейчас в наступлении. В первую голову рубить пулеметчиков. Встретим ли заграждения – не знаю. Нужно смотреть на месте. Своим заместителем назначаю вахмистра Вострова. Немецкие карты и донесения у меня в полевой сумке и в планшетке. Что бы ни случилось, их нужно передать в штаб части, с которой мы должны соединиться. Ну, с Богом!

Командир корпуса, генерал-лейтенант Павел Иванович Епифанцев, с утра находился в передовых частях. Была потеряна связь с одной из дивизий корпуса. Вторая же – вернее, то, что осталось от второй дивизии, по численности не более полка, – только что отбила очередную атаку неприятеля. Положение было катастрофическим. Боеприпасы – на исходе. Артиллерийских снарядов не было вовсе. Сегодня прозвучали последние залпы корпусной артиллерии. На переднем крае офицеры отдавали самые неприятные на войне приказы: «Беречь патроны! Без команды не стрелять!» Еще одна атака, по его расчетам, закончится рукопашной схваткой и полным разгромом вверенных ему частей. Он собирался погибнуть вместе со своими солдатами и потому не покидал передовую. Отступить никто ему не запрещал, и обстановка требовала именно отступления, что было подтверждено одним из последних приказов из штаба армии. Но отступать именно сейчас было невозможно. Это только человек невоенный думает, что от наступающего неприятеля можно убежать. Бегство на войне – часто более верная смерть и разгром. Но разгром и смерть позорные, не достойные солдата.

Вражеский обстрел, едва начавшись, разом оборвался. Со стороны немецких частей доносились беспорядочные выстрелы и русское слабое, но дружное «ура!». Генерал вскинул руку с биноклем и увидел группу всадников с подобием белого флага, скачущих со стороны немцев. Приглядевшись, он различил, что это наши казаки. Судя по черкескам, папахам и газырям на груди, это были кубанцы или терцы – словом, кавказцы. В его подчинении таковых не было. Да какая теперь разница! До мозга костей человек военный, Павел Иванович скорее почувствовал, чем понял, что наступил леденящий душу и одновременно горячащий кровь момент принятия решения. Решение контратаковать родилось в одну-две секунды. Времени на отдание приказа не было. Нужно просто быстро действовать.

– Коня мне! – бросил генерал адъютанту.

Не прошло и минуты, как он верхом на лошади, в сопровождении адъютанта оказался перед окопами.

– Братцы, – кричал генерал, – не посрамим Отечество! В атаку! За мной! Ура!

Он спешился, передал коня адъютанту и, не дожидаясь, когда солдаты выберутся из окопов, пошел в направлении неприятеля.

Первая цепь контратакующих подразделений уже догнала своего командира корпуса. Офицеры выстраивали вторую цепь наступавших солдат. Со стороны немецких окопов раздались хлопки выстрелов, и с опозданием, но все же ударили пулеметы. В целом атака родилась от отчаяния и, вероятно, захлебнулась бы, но казаки Мирка, изрубив немецкую батарею, обратив в бегство батальон резерва, почти одновременно ворвались на командный пункт немецкого полка и на передовую. Сразу же порубили пулеметчиков, и наступающая русская пехота стала быстро продвигаться навстречу кавалеристам. Офицеры немецкого штаба оказали серьезное сопротивление и были все до единого убиты. Вместе со своим командиром полка. Пока Мирк-Суровцев набивал полевые сумки штабными документами, в отместку за своих убитых казаки перерубили всех раненых и пленных немцев. Мирку ничего не оставалось делать, кроме как отвернуться от кровавой картины и в очередной раз выругаться в адрес казаков, которым его ругань не принесла и доли беспокойства. Они уже поняли, что их благородие казаков уважает. А чем казака на войне накажешь, кроме как не самой войной?