Пришельцы в Гусляре - Кир Булычев

– Леокадия, – произнес он тихо, потрясенный страшным подозрением. – Где пятно?

Он показал пальцем на шею жены, и тревожные мысли побежали в его мозгу: это не его семья! Его семья не такая. Его дом не такой… Он машинально поднес ко рту ложку с борщом и понял, что и борщ не тот – такого вкусного борща ему в жизни не приходилось есть. Его семью подменили!

– A-a-a! – закричал Семенский, в ужасе вскакивая из-за стола. – Пустите меня! Это не вы!

Никто не поднялся вслед за ним. Печальными взглядами семейство проводило его до дверей. В дверях Семенский остановился.

– Возражайте! – закричал он. – Вы мои родственники или космические пришельцы, засланные, чтобы уничтожить нас изнутри?

– Если ты о родимом пятне, – спокойно объяснила Леокадия, – то мне его удалили, потому что со временем оно могло превратиться в злокачественное образование.

– А мне аппендицит вырезали, – сообщила Сашенька. – И гланды. Хочешь посмотреть, папочка?

Семенский вернулся в комнату и посмотрел в широко открытый ротик дочери. Ничего там не увидел, но это действие и теплая доверчивость ребенка немного развеяли тревогу.

– А зачем? – спросил он. – Кто им позволил?

– Ты садись, Коля, остынет, – напомнила Марья Степановна. – Мы от тебя ничего не скроем.

Семенский послушно ел борщ и наслаждался его вкусом после столь долгой и нервной голодовки. А Марья Степановна с помощью Леокадии рассказывала:

– Мы сначала очень испугались. Даже плакали. Живем на Земле, ждем тебя с работы, а вдруг нас уносят в небо. Мы сначала даже не сообразили, что к чему.

– Но нам объяснили, – вмешалась Леокадия. – С нами лично имел беседу Поколвух.

– Кто?

– Поколвух, их начальник, очень культурный человек, – ответила Марья Степановна. – Он искренне полюбил Леокадию.

– И я его полюбила, – сообщила Леокадия.

– Еще чего! – воскликнул Семенский. – Еще этого не хватало.

– Папочка, не ревнуй, – проговорила Сашенька. – Он зеленый, мне по плечо и на трех ножках.

Это немного успокоило Семенского. Если его дочка – его дочка, а не обман, она врать не будет.

– Они к нам прилетели, – сказала Марья Степановна, – для изучения нашей жизни.

– Кто их звал? – сопротивлялся Семенский. – Что это за манеры?

– Ученые они, понимаешь, папочка. Им очень интересно, как мы живем, к чему стремимся.

– Сашенька права, – поддержала Марья Степановна, снимая с плиты восхитительные котлеты. – Мы сначала сопротивлялись, а потом с нами побеседовали, все объяснили.

– И мы поняли, – заключила Сашенька.

Собака Тренога вежливо тявкнула из-под стола.

– Вопрос был принципиальный, – продолжала Марья Степановна. – Доросли ли люди до контактов с межзвездной цивилизацией или еще нет? Тогда они выбрали самый обычный дом в самом обычном городе и взяли нас на время, поглядеть…

– Мы очень сначала расстроились, – перебила Леокадия. – Ох, как много оказалось в нас всякой требухи, всяких родимых пятен, мещанства, суеверий, злобы и сварливости.

– Особенно во мне, – улыбнулась Марья Степановна.

– И во мне тоже, – призналась Леокадия.

– Нам показали возможности, которые открываются перед человечеством в галактическом содружестве, показали счастливый мир общемировой дружбы и потом спросили, не возражаем ли мы, если они попробуют избавить нас от недостатков как физических, так и моральных, – сказала теща.

– Мы их сначала не поняли, – добавила Леокадия. – Мы думали, что в нас нет недостатков, что все недостатки в окружающих.

«Ох, – подумал Семенский, – как она гладко говорит. Может, это все-таки подставная жена?»

Но тут Леокадия кинула на него ласковый взгляд, какого не кидала со времени свадьбы. Этот взгляд Семенский ни с чем бы не спутал.

– Их интересовало, – сказала Марья Степановна, – можно ли нас от недостатков избавить? Наносные ли они или неисправимые? Если неисправимые, то придется объявить на Земле карантин на тысячу лет. А если в основе своей люди не так уж злы и плохи, то еще, как бы сказать, не все потеряно.

– И вы согласились?

– Мы несли ответственность за всю планету, – серьезно ответила Марья Степановна.

– Зато когда нас отпускали обратно, то жали нам руки и очень радовались, что теперь не надо карантина. Все исправимо. Ты кушай, кушай. Я там краткий курс всемирной кухни прошла, буду тебя баловать разносолами…

Ночью, нежась в сладких объятиях жены, Семенский испытал большое чувство благодарности к зеленым исследователям. Правда, это чувство несколько уменьшилось, когда Леокадия шепнула ему:

– С завтрашнего дня будем с тобой, мой драгоценный, готовиться к институту. За нашей семьей налажено деликатное космическое наблюдение. Нам бы не хотелось тебя стыдиться…

– Надеюсь, ты не обидишься за нашу прямоту, – сказала утром Марья Степановна. – Но человеку свойственно стремиться к прогрессу, к свершениям.

– По большому счету, – закончила Сашенька, подняв пальчик.

Давно не плакал Семенский. Даже потеряв семью, он не проронил ни слезинки. Но сейчас что-то горячее заструилось по его щекам. Семенский зарыдал. Семенский с душевным трепетом и глубокой радостью вступал в новую жизнь…

Соседи и знакомые завидуют Семенским. Загляните к ним домой, пусть даже невзначай, не ко времени. Даже если в этот момент Семенский повторяет неправильные глаголы, Леокадия погружена в тайны интегрального исчисления, Марья Степановна пишет очередное эссе об охране животного мира, а Сашенька, закончив уроки, дышит по системе йогов. Даже в такой момент вам будут рады. Любой гость – награда для этой скромной семьи. Марья Степановна, с помощью родных, быстро приготовит скромное, но вкусное угощение, остальные будут развлекать вас интересным разговором об Эрмитаже, о новых археологических открытиях и моральном совершенствовании. И если вы не укоренившийся в отсталости человек, вы уйдете от Семенских душевно обогащенным, удовлетворенным и чуть подросшим.

Сам Семенский за прошедшие полгода сильно изменился в лучшую сторону. Он пополнел, но не чересчур, от хорошей калорийной пищи и обязательных утренних пробежек рысцой. Во взгляде его присутствует светлая задумчивость, даже увлеченность. Семейное счастье, буквально обрушившееся на него с неба, требует ответных действий. Он отличный работник, передовик, после работы всегда успевает забежать в магазин, купить картофель или стиральный порошок, уделить час, а то и больше общественной деятельности – и торопится домой, где его ждут занятия и добрые улыбки ненаглядных родственников.

Вот именно в такой момент его и встретил недавно старшина Пилипенко. Семенский тяжело ступал по мостовой, потому что нес на голове телевизор «Горизонт» из починки, в правой руке сумку с бананами, в левой портфель, набитый научными монографиями.

– Здравствуй, Коля, – сказал ему старшина. – Не трудно тебе? Может, помочь?

– А кто будет бороться с трудностями? Кто будет закаляться? – спросил Семенский.

– Ты прав, – вздохнул старшина. – Тебе сказочно повезло. Ведь могли другой дом захватить. И оставался бы ты со злой тещей и отрицательной женой, как другие несчастливцы.

– Могли. – Коля осторожно опустил на землю тяжелые сумки. – И все было бы как у людей.

– Тебе, наверное, теперь на нас смотреть противно, – предположил старшина.

– А я не смотрю. Некогда.

– Может, пива выпьем?

– Пиво вредно, – ответил Семенский.

– Ты прав, – согласился старшина. – Вредно. Но я уже сменился. Приму кружку.

И вдруг, к своему удивлению, старшина увидел, как глаза Семенского наполняются слезами.

– Ты чего?

– Ничего, все в норме… Пройдет… Ну хоть бы разок тявкнула!

– Ты о ком?

– О собаке своей, Треноге. Знаешь, Пилипенко, она со всей улицы бездомных котят собирает к себе в конуру. И облизывает.

– Смотри-ка…

– А теща их шампунем импортным моет. А у жены ни одного родимого пятна не осталось!

– Да, приходится соответствовать, – сказал Пилипенко. И не знал уже, радоваться за Семенского или…

Вдруг телевизор на голове Семенского покачнулся, рухнул со всего размаха в пыль – Пилипенко его подхватить не успел – и вдребезги. Семенский обратил тоскующий взор к небу, где висело одинокое вечернее облако, и спросил:

– Наблюдаешь?

– Ты чего? – удивился Пилипенко, который стоял в пыли на коленях, сгребая в кучу остатки телевизора. – Это же просто облако.

– А вдруг не просто?

Стояла вечерняя тишина, даже собаки молчали. И в этой тишине к небу несся усталый голос Семенского:

– Может, возьмете их обратно? Хоть временно…

Соблазн

1

Ипполит Иванов возвращался домой по Пушкинской. Шел бесконечный дождик, к которому за неделю все уже привыкли. Воздух так насытился водой, что зонт не высыхал и пропускал воду. Ипполит смотрел под ноги, потому что встречались глубокие лужи.