Стеклянный дом - Кристина Ульсон

Действительно, несколько мгновений спустя в трубке снова раздался его голос:

– Стало быть, вы из полиции.

– Я звоню по поводу организации кураторов.

– И… что?

Он произнес это медленно, словно сомневаясь, правильно ли расслышал. Полиция звонит по поводу организации кураторов, которая может ввести безвестного студента в сферы, о каких тот и не мечтал.

– Мы расследуем убийство Ребекки Тролле, а данная организация фигурирует в материалах следствия. Было бы здорово, если бы вы могли ответить на несколько вопросов.

– Хорошо. Хотя я не был тогда председателем студенческого совета.

– Но вы помните, что Ребекка участвовала в программе?

– Конечно. Я в этом котле варился с самого начала, – собственно, я и затеял всю систему с кураторами.

В голосе звучала гордость, отдававшая прямым самодовольством – не слишком приятное сочетание.

– У Ребекки куратором был Вальтер Лунд.

– Помню. Его многие хотели заполучить.

– Не странно ли, что Ребекке, учитывая ее специализацию, достался именно он? Похоже, она училась не для того, чтобы стать финансовым воротилой.

Фредрика изо всех сил старалась говорить нейтральным тоном, словно это интересовало ее лишь мимоходом.

– Тогда все было по-другому.

– И как?

– В тот год мы только создали эту организацию. По нашему замыслу, роль куратора должна была состоять в том, чтобы вдохновлять и поддерживать, вести по жизни, так сказать, в универсальном плане. Когда мы подбирали пары студентов и кураторов, мы не учитывали специализацию обучения и планы на будущее – напротив, старались создать как можно более необычные комбинации. То есть избегали ставить в пару мужчину с мужчиной, женщину с женщиной, предпринимателя со студентом-экономистом, а художника со студентом художественной академии.

– Смело!

– И притом ерунда получилась. Все это совершенно не работало, потому что все рассуждали, как и вы. Студенты искали образец для подражания, а кураторы – подобие самого себя в молодости. – До Фредрики донесся тяжелый вздох. – Поэтому на следующий год мы все переделали.

– Но тогда Ребекки уже не было.

– Да. Но если бы она у нас еще числилась, то Вальтер Лунд точно не остался бы у нее в кураторах.

– Вы знали Ребекку?

– Знал, но не особенно близко. Мы виделись на встречах организации, обменивались иногда парой слов. Она была симпатичная. И чертовски энергичная.

– Вы обсуждали ее сотрудничество с Вальтером Лундом?

– Только об этом и говорили.

Само собой…

– Как, на ее взгляд, – это было успешное сотрудничество? Они часто встречались?

– Однажды он пригласил ее на обед в безумно дорогой ресторан. А в другой раз пришел послушать, как она поет в церкви, – кажется, он верующий. Вроде она говорила, что потом они зашли выпить кофе. Вообще-то, она мало рассказывала о своем общении с ним. У меня сложилось впечатление, что она не воспринимала все это всерьез.

Фредрика попыталась воскресить в памяти ежедневник Ребекки. Кажется, сокращение «В. Л.» фигурировало более чем в двух местах.

– А вы беседовали с Вальтером Лундом о его впечатлениях в роли куратора?

– Нет, лично с ним я никогда не разговаривал. У нас была встреча – подведение итогов для кураторов, но он не участвовал. Кстати, сейчас я вдруг осознал: после первого года он ушел совсем.

– И с тех пор больше не имел подопечных?

– Нет. Он ведь очень занятой человек. Еще несколько кураторов ушли по той же причине.

Однако подопечных других кураторов потом не убивали…

Фредрика завершила разговор с каким-то неясным подспудным чувством. Просмотрев старые материалы дела, она убедилась, что Вальтера Лунда допрашивали всего один раз.

Почему так мало?

В списках фигурантов прежнего расследования, кого пробила по базам Эллен, Вальтера Лунда не было. Удивившись, Фредрика послала электронное сообщение Эллен, попросив ее проверить его, как и остальных.

Из бульварной прессы Фредрика знала, что Вальтер Лунд – один из самых привлекательных холостяков в городе. Не мог ли он оказаться новым увлечением Ребекки? Это объясняло бы, почему личность бойфренда и беременность были окутаны такой таинственностью.

Беременность. Ребекку пугало намерение отца оставить ребенка. Мог ли Вальтер Лунд выражать подобные убеждения? Нужен ли ему был ребенок от студентки вдвое моложе?

А если желал – мог ли он настолько выйти из себя по поводу ее решения избавиться от ребенка, чтобы убить ее? Судя по всему, Ребекка сама не знала, кто отец. Может быть, она думала, что это Вальтер Лунд?

Убил, расчленил и закопал.

Фредрика опустила голову на руки. В этом уравнении поведение убийцы следует учесть как важнейший фактор. Расчленением нельзя пренебречь, оно должно получить какое-то объяснение. Снова вернулись мысли, не дававшие спать по ночам. Тот, кто поднял бензопилу над телом Ребекки и хладнокровно распилил ее напополам, не в первый раз совершил убийство. Это просто невозможно себе представить. Неопытные убийцы совершают ошибки. Бросают тело там, где его легко найдут, оставляют следы, попадаются на глаза свидетелям. Люди не исчезают просто так почти в центре города на людных улицах, чтобы всплыть два года спустя – по частям и в мешках. Такое может происходить только в очень страшных сказках.

В комнате старушки было, как всегда, тихо. Малена Брумберг постучала в дверь:

– Теа, вы читаете?

Она приблизилась к кровати едва слышными шагами, словно подкрадываясь. Теа опустила книгу, которую держала в руках, посмотрела на Малену и снова вернулась к своему занятию.

Малена растерялась. Подняла огрызок яблока, который Теа бросила рядом с кроватью вместе с несколькими скомканными бумажками, отнесла мусор в корзину и снова вернулась к кровати, разглядывая пожилую даму. Та ее полностью игнорировала. По данным истории болезни, Теа не разговаривала с 1981 года. Чем вызван этот добровольный обет молчания, Малена понятия не имела. В каком-то смысле Теа находила свои плюсы в том, чтобы не замечать окружающих. Так спокойнее – никто не будет ждать от тебя участия. Однако Малена не могла не видеть: за это молчание приходится дорого платить.

Теа считали болезненно асоциальной. Она никогда не участвовала в общих мероприятиях дома престарелых и всегда ела только в своей комнате. Эти странности поначалу поражали персонал, так что даже обращались за консультацией к врачу. Врач предложил было выписать антидепрессанты, но, услышав историю Теа, передумал. Человек, тридцать лет не желающий говорить, не начнет играть в лото с другими пенсионерами только потому, что его накачали антидепрессантами. Он дал Теа свою визитку и сказал, что она может связаться с ним в любой момент. Малена потихоньку заглянула в ящики письменного стола Теа: визитка была на месте.

В конце концов Малена придвинула к кровати стул для посетителей, села и стала молча наблюдать за старушкой. Через некоторое время та потеряла терпение, опустила книгу и устремила на Малену умный и проницательный взгляд голубых глаз. Он словно говорил: «Если я не хочу общаться, это не значит, что я слабоумная».

Малена несколько раз с усилием сглотнула.

– Мне нужна ваша помощь, – проговорила она.

Теа смотрела на нее.

– Если вы не хотите говорить, помогите мне как-нибудь по-другому, – прошептала Малена.

Она осеклась, а когда начала опять, то тщательно подбирала слова.

– Вы прекрасно знаете, о чем я хочу с вами поговорить, вы ведь тоже следите в последние дни за новостями.

Теа отвернулась и закрыла глаза.

– Ребекка Тролле, – произнесла Малена. – Мне нужно знать, что вам известно.

Петер Рюд вдыхал свежий воздух через опущенное окно. В машине, которую много использовали и редко убирали, висел неприятный запах. Коллега, сидевший рядом, озяб, судя по виду, но молчал. Петер не сводил глаз с подъезда Густава Шёё возле Марияторгет.

Они уже поднимались и звонили в квартиру, но никто не открыл. Петер звал хозяина, приподняв крышку щели для писем, но безрезультатно. Существовала вероятность, что Шёё находится на своей даче в Нючепинге, поэтому Петер связался с местной полицией и попросил их послать машину на его адрес. Вскоре коллеги отрапортовали, что в доме, судя по всему, пусто и свет не горит.

Петер откинулся на сиденье. Человек уровня Густава Шёё не может взять и запросто поселиться на улице. Где-то он сейчас находится и скоро вернется домой.

Позвонила Ильва. Он не забыл, что вечером пятницы обычно играет с мальчишками?

Он ответил, что не забыл, но сегодня, возможно, задержится.

– Сильно задержишься?

– Я позвоню.

Новые семейные порядки изменили многое и в нем самом. Когда Ильва проявляла терпимость к его работе, он испытывал чувство вины, ранее ему неизвестное. Ранее он тратил все силы на то, чтобы защищаться, отстаивать свой стиль жизни, – и потому у него не оставалось сил на то, чтобы чувствовать себя виноватым. Если разговор не заканчивался ссорой, он расстраивался и горевал. Уловить логику он сам не мог.