Ничейной земли не бывает - Вальтер Флегель

В Военной академии Генерального штаба Вернер изучал военное искусство, особенно период второй мировой войны. И все же он часто спрашивал себя: «А может ли полученное образование уберечь меня от неправильных решений и ошибок?» Задавая себе такой вопрос, Вернер имел в виду не такие качества, как личное мужество и смелость, а способность руководить огромным воинским коллективом в несколько тысяч человек…

Шанц бросил соломинку в воду и проследил за тем, как она медленно уплыла.

— Тебе приходилось слышать фамилию Виттенбек? — неожиданно спросил Шанц.

— Такую фамилию носит командир второго дивизиона артиллерийского полка. А что с ним? — поинтересовался генерал.

Шанц смотрел влево, где за сосновой рощицей начиналось село и виднелись дома, сараи, амбары и сады.

— Я хотел перевести его в штаб и назначить вместо подполковника Койнера начальником артиллерии, — продолжал Вернер. — Но этот Виттенбек оказался на удивление упрямым. Не меньше, чем Койнер. К июлю он отслужит свои двадцать пять лет и отправится на законный отдых. А Виттенбек, видите ли, не желает работать в штабе.

— Подумать только! — удивился Шанц.

— А почему ты о нем спрашиваешь? — спохватился генерал, не отводя взгляда от раскрасневшегося на свежем воздухе лица Шанца.

Полковник не спеша вынул из правого нагрудного кармана френча половинку фотографии дочери и протянул ее Вернеру со словами:

— Да вот хотел отдать ему…

Катрин и Фридерика совсем не были похожи друг на друга. И все же половинка фотографии напомнила командиру дивизии о его дочери. И на лице Катрин в семнадцать лот можно было обнаружить не только девичьи, но и женские черты. Не отводя глаз от фотографии, Вернер заметил:

— Ему можно только позавидовать.

— Он же женат, — проговорил Шанц и спрятал фотографию.

От лесочка, о котором они совсем забыли на время своего разговора, по рву шли несколько офицеров. Впереди шагал высокий майор в перепачканной землей форме, в сапогах, заляпанных грязью до верха голенищ. Вид у него был такой, будто он давно не спал. Сразу же за ним короткими, семенящими шагами, стараясь не отставать, следовал Бредов. Казалось, будто он подгоняет майора или пытается обогнать его.

Шедшим впереди оказался майор Хиршберг, один из офицеров разведки дивизии. У него даже лицо было испачкано грязью. Вдруг он споткнулся. Сделав несколько коротких шагов, он попытался сохранить равновесие, но, натолкнувшись на какое-то препятствие, начал медленно оседать на дно рва. Все это происходило почти беззвучно, только вода, протекавшая по дну рва, чуть слышно журчала под сапогами идущих. Казалось, майор заснет даже в этом неудобном положении таким глубоким сном, что его уже никто не сможет поставить на ноги, однако Бредову это удалось. Ухватившись правой рукой за поясной ремень Хиршберга, а левой за его плечо, он будто приподнял майора и помог ему сделать те несколько шагов, которые отделяли его от командира дивизии.

— Докладывайте! — приказал майору Бредов.

Майор вытянулся по стойке «смирно». Он выглядел смертельно уставшим, да к тому же еще и промерзшим до костей. Позади Бредова стоял командир саперного батальона, а замыкал эту маленькую группу начальник инженерной службы дивизии, широкоплечий высокий подполковник с тонкими губами. Хиршберг говорил медленно, делая паузы, во время которых он немного наклонял голову набок, словно прислушивался к собственным словам. Разведчик только что прибыл с берега реки, где всю ночь проводил разведку мест, удобных для переправы. На участке, на котором по плану наступления намечалось форсировать реку и захватить плацдарм на противоположном берегу, переправляться было невозможно, так как за последние сутки уровень воды поднялся на шестьдесят — восемьдесят сантиметров. Все луга и выгоны были затоплены, а грунт по берегам оказался настолько слабым, что тяжелые машины саперов не смогли даже подойти к берегу. Течение в том месте значительно усилилось, и о наведении понтонного моста нечего было и думать. Командир саперного батальона подтвердил слова Хиршберга.

Генерал Вернер уже догадался о том, что хочет предложить ему разведчик. И все же он спросил:

— Что же дальше?

На этот вопрос ответил не майор, а полковник Бредов:

— По предложению командиров некоторых частей он хочет просить вас не форсировать реку, а переправить дивизию на другой берег по имеющемуся в этом районе мосту. Я принципиально против этого предложения, так как подобные упрощения ничего нам не дают. При дожде и наводнении тоже воюют…

Командир дивизии жестом прервал Бредова, который потому и отстаивал вариант с форсированием, что ему был поручен контроль за его проведением.

Затем Вернер снова повернулся к Хиршбергу:

— Вы опасаетесь каких-либо осложнений или несчастных случаев?

— Я хотел бы… — с усилием начал майор, — может произойти так… как в прошлом году, когда солдата Дитмана пришлось спасать из перевернувшегося в воде бронетранспортера…

Вернер кивнул и перевел взгляд с одного офицера на другого, но они молчали, ожидая указаний командира дивизии. Он мог только спросить их совета, однако принимать решение должен был сам.

Вернер понимал, что Хиршберг внес свое предложение не потому, что боялся трудностей, а потому, что чувствовал огромную ответственность за судьбу каждого солдата. Но и полковника Бредова, первого заместителя, генерал Вернер не мог упрекнуть в безответственности, как бы он ни формулировал свое мнение. В жизни командира часто бывают ситуации, когда ему приходится делать выбор между двумя предложениями, каждое из которых в равной мере оправдано. Однако, какое бы решение ни принял командир дивизии, в любом случае может произойти что-то непредвиденное.

Вернер прекрасно знал, что командиры частей беспрекословно подчинятся, если он сейчас прикажет: «Форсировать реку на намеченном участке!» Но ему больше нравилось, когда его приказ совпадал с убеждениями офицеров, с их уверенностью в том, что форсировать водную преграду можно и на ранее запланированном участке, хотя и в более трудных условиях. А такого совпадения в данный момент не было. Аргументы грязного и утомленного майора сейчас оказались сильнее. С Хиршбергом Вернер еще поговорит, как только тот обсохнет и выспится. Офицер-разведчик нарушил одно из неписаных правил, которых зачастую придерживаются больше, чем тех, что зафиксированы в уставах и наставлениях: он проинформировал других командиров раньше, чем командира дивизии. Правда, не исключено, что заставил его это сделать полковник Бредов.

Посмотрев на Шанца, генерал поинтересовался его мнением.

— Я еще не был у реки, товарищ генерал, — ответил полковник, — и не хочу оспаривать мнение майора Хиршберга. Он пробыл на берегу всю ночь. Если уровень воды в реке за двадцать четыре часа поднялся на шестьдесят сантиметров, то к завтрашнему утру он ведь может и опуститься на столько же…

— Или подняться еще выше… — добавил командир саперного батальона.

— Это надо знать точно, — спокойно заметил полковник.

— Кроме того, вы не доложили о том, как ваши подразделения подготовились к форсированию водной преграды. Справятся ли они с поставленной задачей в конкретных условиях? В противном случае командование может принять и другое решение. Однако я согласен с полковником Бредовом.

Генерал Вернер посмотрел на часы и приказал всем находящимся здесь офицерам выехать с ним в пятнадцать часов в район форсирования, чтобы на месте принять окончательное решение, определив конкретные места и способы форсирования реки.

— Форсирование отнюдь не отменяется, товарищи! — проговорил Вернер. — А пока можете идти.

Когда офицеры удалились, Шанц и Вернер вылезли изо рва и направились к дороге, ведущей на полигон.

— Вот ты и получил один ответ, — заметил Шанц.

Вернер вопросительно взглянул на полковника.

— Тебе ведь не терпелось узнать, как поведут себя офицеры в настоящем бою. О поведении некоторых ты уже можешь сделать вывод. Если вода в реке поднимется еще выше, они остановятся и будут ждать, пока ее уровень снова не упадет, так как во время боевых действий мосты вряд ли уцелеют.

Вернер молча посмотрел вслед офицерам, которые вышли на дорогу. Свежая трава росла только возле рва, а в нескольких шагах от него она уже пожухла. Еще дальше, в какую сторону ни взгляни, лежала безрадостная местность.

Фихтнер отошел подальше от других солдат и уселся на землю, прислонившись спиной к стволу дерева, росшего на опушке леса. Сюда они прибыли час назад. Вчера, после обеда, подразделения вышли из района сосредоточения и двинулись в заданном направлении. Ехали очень долго, а Ульриху почему-то казалось, что они кружат на месте. Один лесной массив сменялся другим, и везде среди высоких елей и сосен изредка встречались лиственные деревья. А сами дороги, по которым они проезжали, были на удивление похожи одна на другую. То же самое можно было сказать и про селения, попадавшиеся на их пути: приземистые дома с красными черепичными крышами казались совершенно одинаковыми. Лишь кое-где вечером в окошках можно было заметить свет, поэтому все эти деревни и хутора походили на деревянные макеты, какие устанавливают на стрельбищах и полигонах. Ни одно из строений не напоминало гостеприимные домики Тюрингии, в любом из которых Фихтнер чувствовал себя непринужденно. За все время, пока они ехали из района сосредоточения в район учений, он не увидел ни одного человека. О том, что в этих селах жили люди, свидетельствовал только собачий лай, который разносился на несколько километров.