Тень твоей улыбки - Мэри Кларк

«Не иначе корону, – съязвила про себя Эстер, когда они прошли мимо ее стола. – Они собираются купить дорогое ювелирное украшение на деньги бедного малого, который, вероятно, только что пообещал отдать в управление Грегу свое состояние».

Она твердо решила, что этому не бывать. По пути в кафе Эстер зашла в аптеку и купила бумагу и простой конверт. Печатными буквами она написала: «ПРЕДОСТЕРЕЖЕНИЕ. НЕ СОТРУДНИЧАЙТЕ С ГРЕГОМ ГЭННОНОМ. ПОТЕРЯЕТЕ СВОИ ДЕНЬГИ». Подписалась: «Друг», приклеила марку, надписала адрес и отправила конверт с главного почтамта.

33

После того как Монике удалось реанимировать Салли, она несколько часов не отходила от кроватки ребенка. Легкие девочки продолжали наполняться жидкостью, и держалась высокая температура. В конце концов Моника опустила боковую загородку кровати и, наклонившись, взяла Салли на руки.

– Давай, малышка, – прошептала она. – Надо постараться.

В голове проносились слова монсеньора о том, как сестра Кэтрин молилась над больными детьми.

«Сестра Кэтрин, – думала она. – Я не верю в чудеса, но знаю, многие верили в то, что ты спасала жизни, и не только стоящих на пороге смерти детей, как Майкл О’Киф, но и других тяжелобольных. Салли так ужасно не повезло. Матери на нее наплевать, а отца нет. Этот ребенок запал мне в душу. Если она выживет, обещаю, что позабочусь о ней».

Был уже вечер, и в семь часов Моника решила, что теперь можно уйти. Температура у Салли снизилась и, хотя на лице по-прежнему была кислородная маска, дыхание стало ровнее.

– Если будут изменения, позвоните мне, – сказала Моника медсестре.

– Обязательно, доктор. Я не думала, что нам удастся ее спасти.

– Я тоже.

Выдавив из себя улыбку, Моника спустилась из педиатрического отделения вниз, а потом вышла на улицу. Похолодало, и она застегнула пальто, решив пройтись до кабинета пешком. «Просмотрю сообщения, – подумала она, – и проверю, как Нэн переназначила прием пациентов. На воздухе, может, голова немного прояснится».

Повесив сумку на плечо, она засунула руки в карманы и обычным быстрым шагом пошла на восток по Четырнадцатой улице. Теперь, когда она была почти спокойна за Салли, ее мысли обратились к смерти Оливии Морроу, так подействовавшей на нее. Мысленным взором Моника видела каждую черточку исхудавшего лица женщины, мертвенную бледность кожи, морщинки вокруг глаз, зубы, прикусившие нижнюю губу.

Она явно была утонченной натурой и необычайно чистоплотной, подумала Моника. Квартира обставлена с таким вкусом, и все в безупречном порядке. Бедняжка либо умерла сразу, как легла спать, либо вообще не шевелилась во сне. Верхняя простыня и ватное одеяло были гладкими, без морщин. Даже подушка, на которой покоилась ее голова, выглядела совершенно несмятой.

«Подушка. Она была розовой, а простыня и другие подушки персикового цвета. Почему-то это бросилось мне в глаза, – подумала Моника. – Но какое это имеет значение? Никакого. Теперь единственное, что я могу сделать, – это попросить, чтобы доктор Хэдли дал мне список ее друзей. Вдруг она говорила обо мне с кем-то из них».

Моника стояла на шумном углу Юнион-сквер и Бродвея около заполненной народом автобусной остановки. Сигнал светофора сменился с желтого на красный, и она с неодобрением смотрела, как несколько человек устремились через улицу наперерез мчащимся машинам. К остановке подъезжал автобус, и в этот момент кто-то с силой толкнул ее вперед. Она перелетела через бордюр и оказалась на проезжей части. Послышались крики и визг зевак. Монике удалось выкатиться из-под надвигающегося автобуса, однако под колеса попала сумка, слетевшая ее плеча.

34

Питер Гэннон смотрел на сидящую напротив бывшую жену Сьюзен. Он пригласил ее поужинать с ним в «Иль Тинелло», одном из любимейших ресторанов на протяжении их двадцатилетнего брака.

Со дня развода четыре года назад они не разговаривали и не встречались, пока она не позвонила, чтобы выразить сожаление по поводу провала его новой постановки.

Теперь он, остро нуждаясь в поддержке, смотрел на нее через стол. Ей уже исполнилось сорок шесть, в волнистых волосах появились седые пряди, большие карие глаза по-прежнему завораживали… Он спрашивал себя, как вообще позволил ей уйти. «У меня не хватало ума понять, как сильно я ее люблю, – думал он, – и как хорошо она ко мне относится».

Марио, владелец ресторана, приветствовал их словами:

– Добро пожаловать домой.

После того как принесли заказанную бутылку вина, Питер сказал:

– Я знаю, Сью, это звучит сентиментально, но с тобой за этим столом я действительно чувствую себя как дома.

Она криво улыбнулась.

– Зависит от того, как ты понимаешь слово «дом».

Питера передернуло.

– Я забыл, какая ты резкая.

– Постарайся вспомнить. – Ее непринужденный тон смягчил упрек. – Мы сто лет с тобой не говорили. Как у тебя на любовном фронте? Ведешь активные действия?

– Никаких активных действий, и уже очень давно. Зачем ты мне позвонила, Сью?

Теперь она отказалась от насмешливого тона.

– Потому что когда я увидела твое фото после тех ужасных рецензий, я поняла, что смотрю на отчаявшегося человека. Дорого тебе обошлась эта постановка?

– Я собираюсь объявить о банкротстве, а это означает, что многие очень хорошие люди, верившие в меня, потеряют кучу денег.

– У тебя есть порядочные активы.

– Были. Сейчас уже нет.

Перед тем как ответить, Сьюзен отпила вина.

– Питер, в этой финансовой обстановке многие люди, не рассчитавшие своих сил, оказываются в подобном положении. Это выбивает из колеи. Это унижает. Но такое иногда случается.

– Сью, компания может оправиться от банкротства. А потерпевший неудачу театральный продюсер не может, во всяком случае долгое время. Кто, по-твоему, теперь вложит хотя бы грош в мои постановки?

– Помнится, я советовала тебе заниматься драмой и избегать музыкальной комедии.

– В таком случае можешь радоваться. Последнее слово всегда остается за тобой! – не сдержав злости, выпалил Питер Гэннон.

Сьюзен быстро осмотрелась по сторонам. Посетители за соседними столиками, очевидно, не прореагировали на громкий голос Питера.

– Извини, Сью, – поспешно сказал он. – Это глупо. Надо было сказать, что ты всегда права, и я это понимал, но просто выпендривался.

– Согласна, – дружелюбно откликнулась Сьюзен.

Гэннон поднял бокал и залпом выпил вино. Поставив бокал на место, он приступил к главному:

– Сью, после развода я по соглашению оставил тебе пять миллионов долларов.

Брови Сьюзен поднялись.

– Я это прекрасно знаю.

– Сью, умоляю тебя. Мне нужен миллион долларов. Если я его не достану, мы с Грегом можем попасть в тюрьму.

– О чем ты говоришь?

– Сью, я знаю, насколько осторожно ты вкладываешь деньги. Меня шантажируют. Как-то я напился и проболтался о деньгах, которые мы изымаем из фонда, а также об инвестиционной фирме моего брата. Я сказал одному человеку, что Грег занимается инсайдерскими торговыми операциями и я, мол, в этом уверен.

– Что-что ты ему сказал?

– Сью, я был пьян. Я знаю, Грег пытается выпутаться из трудного положения. Если тот человек сообщит об этом прессе, Грег может оказаться в тюрьме.

– Кто же этот человек? Полагаю, женщина. Одному Богу известно, сколько у тебя их было.

– Сью, ты одолжишь мне миллион долларов? Клянусь, что отдам.

Сью отодвинула свой стул и встала.

– Не знаю, обижаться мне или радоваться. Наверное, и то и другое. Прощай, Питер.

С отчаянием во взгляде Питер Гэннон следил за элегантной фигурой бывшей жены, поспешно выходившей из ресторана.

35

В шесть часов доктор Райан Дженнер позвонил в дверь кабинета Моники и стал ждать. Может быть, она в одной из задних комнат, подумал он, и позвонил снова. Но после третьей попытки, самой настойчивой, он решил, что Моника совершенно позабыла о своем обещании передать ему папку мальчика О’Кифа.

Он предвкушал, как проведет вечер за изучением всех результатов обследования, чтобы понять, существует ли какое-нибудь объяснение внезапному исчезновению прогрессирующего рака мозга.

С досадой дернув плечами, он подошел к краю тротуара, чтобы поймать такси. По пути домой он спрашивал себя, найдет ли там Алису Хэллоуэй. Он не смог ответить отказом на просьбу тети, когда та сообщила ему, что на Манхэттен приезжает в командировку Алиса, «одно из ее любимейших существ на целом свете», и что она попросилась остановиться в ее квартире. И не возражает ли Райан?

– Это твоя квартира, как я могу возражать? – спросил тогда Райан. – Она может даже выбрать одну из твоих спален.

Он представлял, что Алиса Хэллоуэй – сверстница его тети, лет семидесяти – семидесяти пяти. Но оказалось, что это очень хорошенькая женщина лет тридцати с небольшим, которая приехала на Манхэттен на конференцию редакторов женских журналов.

Конференция длилась два дня, но Алиса не уехала после ее окончания. На днях она пригласила Райана в театр, сказала, что ей удалось достать два билета на возобновленную постановку «Нашего городка». После спектакля они пошли перекусить и вернулись домой, по мнению Райана, чересчур поздно – ведь на следующий день в семь утра ему предстояло оперировать.