Улыбки уличных Джоконд - Александр Михайлович Пензенский

– Слава богу, есть мужчины, знающие, какие слова нужны девушке! Жаль, что это не вы. Не провожайте меня!

И снова вышла вон, а через мгновение хлопнула и входная дверь.

* * *

Слезы хлынули сразу, как только закрылась дверь. Преодолев два пролета, Зина бросила на подоконник коробку и истрепанный букетик, прижалась лбом к холодному стеклу. Окно было в крупных каплях – видно, за то короткое время, что она провела в квартире, по Петербургу успел прогуляться дождик. Она все ждала, что вверху скрипнет дверь, что по ступеням застучат торопливые шаги. Но на лестнице было тихо.

Рядом с подоконником, на сером полу, белел маленький бумажный прямоугольник. Зина наклонилась, подняла сложенную вдвое картонную открытку – судя по надписи «Квисисана», та отлетела от коробки с пирожными. Развернула. Внутри аккуратным почерком было выведено: «Надежду никогда не следует предавать». Слезы снова покатились по щекам. Зажав записку в руке, Зина бегом бросилась по лестнице к выходу.

Выбежав из парадной, Зина пролетела через двор и нырнула в темень арки. Из-за слез все плыло перед глазами и искрилось фонарными бликами, поэтому она не разглядела таившегося в тени человека, налетев на него со всего маху. Что-то звякнуло о булыжник, а Зина, испуганно охнув, присела на мостовую, одной рукой утирая глаза, а другую прижав к животу. Но кто-то уверенно и притом осторожно подхватил ее за плечи и бережно поднял.

– Зинаида Ильинична, что случилось?

– Ник-николай Ан-типович, – всхлипывая, удивилась Зина. – Вы к Константину Павловичу? Так по-поздно?

Отрепьев, продолжая удерживать девушку, обеспокоенно смотрел на мокрое лицо.

– Почему вы плачете, Зинаида Ильинична? Вас кто-то расстроил? – Делиться причиной своих слез с Отрепьевым Зина вовсе не собиралась, потому дернула плечами, высвобождаясь, достала из рукава платочек и приложила к глазам. – Зинаида Ильинична, простите мою дерзость, но я не в силах больше спокойно взирать на ваши мучения, – опустив руки, пролепетал Отрепьев. – Ведь я же вижу, как вы страдаете, и сердце прямо рвется на куски. – Зина в удивлении подняла глаза на молодого человека. Тот смотрел под ноги, теребя обеими руками пуговицу на пиджаке, и продолжал, все более горячась и иногда проглатывая слова: – Зачем вы так к себе? Зачем вы роняете себя? Ведь вы такая… Такая… Светлая. Такая красавица… Да, именно, вы – красавица! Вы же… Вы же… Да я за вас… Если бы только вы посмотрели в мою сторону… Хоть в десятую, в сотую часть так, как на него смотрите… Ведь он же сухарь! Застегнул душу на все пуговицы, килька балтийская!

Зина в изумлении прикрыла рот рукой с платком:

– Господи, вы что же?.. И вы тоже?..

Она сочувственно смотрела на готового разрыдаться юношу, уже было протянула руку, чтобы погладить того по щеке, подбирала слова, понятные, но не обидные, но тут взгляд ее споткнулся о сверкающую металлическую полоску, лежащую в полутора аршинах от них в косо освещенном дворовым фонарем углу арки. Это был финский нож. Она в ужасе прижала платок ко рту, не в силах отвести округлившихся от испуга глаз от селедочного блеска заточенной стали. Николай Антипович перехватил ее взгляд, шагнул в сторону ножа, быстро поднял его и спрятал в карман.

– За-зачем вам нож? – пятясь обратно во двор, прошептала Зина.

– Ох, боже мой, Зинаида Ильинична, что за ужас вы нафантазировали! – вскрикнул Отрепьев, картинно взмахнув длинными руками. – Вы меня уже в маниаки записали?

Зина сделала еще один осторожный шажок назад.

– Жуть ведь какая творится на улицах, а мне по должности никакого оружия не полагается. Вот и приобрел нож – револьвер мне не сильно по средствам. Теперь ношу всегда при себе, а как в подворотню или арку входить, так достаю. Зинаида Ильинична!

Он дернулся навстречу Зине, широко раскинув руки, но та проворно поднырнула под левую, толкнула письмоводителя локтем и скрылась в арочной темноте. Отрепьев ударился спиной об угол проема, скорее от удивления и неожиданности осел на булыжник, попытался тут же вскочить, поскользнулся, больно ушиб колено, взвыл, уже аккуратнее, опираясь на стену, поднялся, рванул за Зиной, но, выскочив на набережную, увидал лишь болтающийся позади удаляющегося экипажа фонарь.

Глава 12. Смерть красавицам!

Традиционный пеший променад перед службой, позволявший обыкновенно окончательно расстаться с сонливостью и настроиться на рабочий лад, в этот раз не очень-то помогал. Все мысли Константина Павловича были обращены во вчерашний вечер и к очередному неудавшемуся объяснению с Зиной. Видно, стоило уже попросить у кого-либо совета, чтобы люди более опытные обучили излишне прямолинейного полицейского премудростям ловли юных и гордых девиц в брачные сети. Но в который раз перебирая в воображении кандидатуры из близкого круга общения, Маршал одну за другой их отметал. Так уж вышло, что друзей, помимо службы, он нигде не заимел, а ни Владимира Гавриловича, ни доктора Кушнира способными что-либо присоветовать он не находил. Оба были старше него, оба женаты давно, оба благополучно избегли взошедших ростков эмансипации. Ведь куда как проще было по-старому, по-домостройному: заслал сватов, сговорился с родителем – и все, в богатстве и бедности, в болезни и здравии, да убоится жена мужа своего. Вспомнив слова из Послания святого Павла, хмурый Константин Павлович невольно улыбнулся: представить себе Зину, «убоявшуюся» мужа, было крайне сложно.

Пускать дела на самотек деятельный Маршал тоже не привык, но тут уж даже его рациональный разум недоумевал. Оставалось лишь уповать на высшие силы, с коими у Константина Павловича отношения не складывались вовсе из-за абсолютной атеистичности последнего.

Так и не найдя никакого решения и не выбрав ни единого советчика, Константин Павлович свернул с оживленной даже в этот утренний час площади на Вознесенский проспект, зацепился носком штиблета о выщербину в тротуаре и упал прямо на руки приказчика в малиновой бархатной ливрее.

– Сударь, сама судьба направила вас в нашу ювелирную лавку! – заученно гаркнул зазывала. – Обручальные и венчальные кольца по парижским образцам, колье и ожерелья, серебряные венки и диадемы, имеются часы и портсигары. Цены самые необременительные во всем Петербурге!

Опешивший от напора Константин Павлович поднял глаза – на него с зеленой вывески смотрели золотые буквы «Вержбицкий Г. и Ко. Поставщикъ Высочайшего Двора».

Похоже, фатум все-таки снизошел до неверующего Маршала – более явный знак сложно было себе представить. Сотни раз проходил он этим путем, сотни раз видел эту вывеску и блестящие украшения в надраенной витрине – и не обращал на них внимания, а тут будто кто ладонью хлопнул по лбу незадачливого жениха. Ну конечно! Кольцо! Всякое девичье сердце смягчится