Улыбки уличных Джоконд - Александр Михайлович Пензенский

тщательно выверенный щегольской наклон, и покинул свою скромную обитель.

Догнав медленно ползущий трамвай, юноша на ходу запрыгнул на подножку, сунул монету начавшему было возмущаться на такое нарушение правил кондуктору, поднялся на заднюю площадку и прижался лбом к прохладному стеклу. Ехать было довольно далеко, но это не тяготило Николая Владимировича. Перед глазами его стоял милый сердцу образ, он опять проговаривал про себя слова, уже тысячу раз в мыслях сказанные Зине. Все непременно сбудется. Надежду никогда не следует предавать. Она, конечно, все уже поняла – всякая женщина знает, когда ее любят. Она непременно примет его чувства, разделит его мысли и стремления, и он больше не будет одинок.

Словно укором на эти чаяния на миг возникло перед внутренним взором другое лицо, нахмурило тонкие брови: «Одинок?» Но он тряхнул головой, прогоняя видение. Все не то, все ложь, бред, морок ночной. Она примет. А не сумеет – да и черт с ней.

Он вышел на Инженерной, на сей раз дождавшись полной остановки вагона, купил у уличной торговки букетик фиалок, почти бегом вылетел на Невский, дернул ручку стеклянной двери.

Внутри никого не было, кроме буфетчика. Пока тот упаковывал пирожные, Николай Владимирович выбрал из стопки открытку, замер с пером над белым квадратиком картона, задумался на мгновение.

– Барышне? – понимающе кивнул буфетчик. – Надо бы из романса какого слезливого написать, они это дюже уважают.

Нейман вежливо кивнул, а после аккуратно вывел: «Надежду никогда не следует предавать».

* * *

Зина стояла перед стеклянной витриной «Квисисаны», не обращая внимания на недоуменно оглядывающихся на застывшую посреди тротуара девушку прохожих. Она сама не могла себе объяснить, почему не пересела на Садовой на нужный трамвай, а пошла вверх по Невскому пешком. И вот уже минут пять она вглядывалась в темень зеленоватого стекла, будто надеясь высмотреть сквозь собственное отражение Катин силуэт. Те же темные волосы, те же карие глаза. Но только Кати больше нет. Опять подкатил к горлу ледяной комок, по щекам полились слезы. Тренькнул дверной колокольчик, девушка вздрогнула от удивленного возгласа:

– Зинаида Ильинична!

В дверях ресторана стоял Николай Владимирович Нейман в своей обычной светло-серой паре. В одной руке он держал небольшой букетик фиалок, в другой – перевязанную бечевкой белую картонную коробку, судя по всему, с пирожными, и всем своим видом показывал, как сильно он сожалеет, что у него нет третьей руки, чтобы снять в приветствии шляпу.

– Здравствуйте, Николай Владимирович. – Зина поспешно вытерла слезы. – Что-то часто мы с вами в последнее время случайно встречаемся.

Молодой человек все-таки ухитрился перехватить рукой с букетом коробку, стянул с головы серую шляпу и поклонился, лихо тряхнув почти казачьим чубом:

– Так ведь сегодня и впрямь случайность – я-то рассчитывал вас на Мойке повстречать.

Зина улыбнулась:

– Значит, случайности были не случайны?

Обычно застенчивый юноша в этот раз не смутился, а протянул букет:

– Пирожные тоже вам, но их, видимо, мне все-таки придется донести до места самому.

Зина с грустной улыбкой приняла букет, оперлась на галантно предложенный локоть, и они направились вверх по проспекту.

– Простите мне мою дерзость, Зинаида Ильинична, но мне показалось, что вы плакали – там, у «Квисисаны»? Это опять из-за вашего жениха? Вы не помирились?

Зина укоризненно покачала головой:

– Мне кажется, Николай Владимирович, что у вас нет права задавать подобные вопросы. Но нет, дело не в Константине Павловиче.

– Простите, – кашлянул в кулак юноша, – надеюсь, все устроится наилучшим образом.

Из-за этой наивной попытки приободрить из Зининых глаз снова пролегли две мокрые дорожки.

– Увы, милый Николай Владимирович, есть вещи, которые уже не смогут никоим образом улучшиться.

Они поравнялись с Екатерининской базиликой[11], и Зина вдруг остановилась.

– Николай Владимирович, вы же немец? Как Катя?

– Немец? Какая Катя? – Нейман растерянно обернулся на собор. – Вы же не про святую?..

– Ах, нет. Идемте. – Она схватила юношу за руку и потащила к тяжелым церковным воротам. – Моя подруга, Катя. Она была немкой. И вы немец. Помолитесь за нее. Ее убили, сегодня как раз девять дней.

Николай Владимирович встал как вкопанный:

– Как убили? Постойте… Это не про нее писали в «Петербургской газете»? Какая-то немецкая фамилия?

Зина нетерпеливо топнула ножкой:

– Да, ее звали Катя Герус! Идемте же!

Но молодой человек не тронулся с места.

– Но как она могла быть вашей подругой? Она же была… – Он смущенно замолчал, не решаясь продолжить.

– Да, – вскинув подбородок, почти прокричала Зина. – Да! Она была проституткой! Но она же была живым человеком! Еще поживее некоторых! Так вы мне поможете?!

Николай Владимирович неуверенно сделал шаг по направлению к ступеням собора.

– Но я, собственно говоря, не очень-то верующая особа, – попробовал все-таки отвертеться Нейман, но Зина вцепилась в его рукав и все-таки затянула под каменные своды.

– Я, признаться, тоже не богомолка, – прошептала Зина. – К тому же не католичка. Но я не знаю, к кому еще обращаться в этом случае. Константин Павлович с коллегами ловят убийцу, а о бедной Кате и пожалеть некому.

– Константин Павлович – это ваш жених? – тоже шепотом ответил Нейман. – Что значит – он ловит убийцу?

– Он служит в полиции. Не отвлекайтесь.

Они сели рядышком на последнюю скамью, оба почти синхронно сложили молитвенно руки и замолчали. Зина закрыла глаза и зашевелила губами. Из-под прикрытых ресниц снова полились слезы. Николай Владимирович украдкой бросал взгляды на прекрасную – в его глазах и вовсе лучшую на земле – молельщицу, но так и не решился прервать ее разговор с высшими сферами и предложить платок. Он попытался собраться, даже нахмурил брови, подбирая слова. Подумал о Зине, об убитой девушке, почему-то вспомнилась матушка, и мысли медленно стали принимать форму молитвенного монолога.

* * *

– Да уж, история жуткая.

Они стояли напротив входа в арку дома, в котором квартировал Маршал. По пути из церкви до Мойки Зина рассказала Николаю Владимировичу все, что знала об убийстве Катерины, а заодно и о первом преступлении на Калашниковской набережной. Слушателем тот оказался очень внимательным, не перебивал, ограничившись в конце повествования этой короткой репликой.

Пришло время прощаться, но Нейман медлил, не отдавая Зине коробку со сладостями. Видно было, что он хочет сказать что-то еще, но никак не отважится. Зина же, в очередной раз пережив ужасные воспоминания, этих терзаний будто не замечала, глядя куда-то поверх серого рябчатого покрывала воды.

Наконец очнувшись, Зина протянула для прощания руку, Николай Владимирович осторожно сжал тонкую ладонь, но так и не отпустил. Он решительно сделал шаг навстречу девушке, притянул ее руку к своей груди