Побелевшие нивы - Александр Борисов

Что же касается второго пути — ухода от храмового богослужения, то, конечно, легче всего отмахнуться, что–де «много званых, но мало избранных». Но спросим себя: так ли проповедовал Евангелие Сам Иисус? Была ли его проповедь сложным ритуальным действием, понятным лишь для посвященых? Разумеется, нет. «Придите ко Мне все нуждающиеся и обремененные, и Я успокою вас». Этот призыв звучал в самой простой, обыденной обстановке. Люди шли к Иисусу, привлекаемые не пышными одеяниями или сложными и таинственными священнодействиями, а той духовной силой, которая исходила от Него и исцеляла душевные и телесные недуги человеков. Иисус на протяжении 30 лет жил с людьми их каждодневной жизнью, три года ежедневно проповедовал и только один раз совершил евхаристию[1] До недавнего времени наши священнослужители ежедневно совершали евхаристию, раз в неделю проповедовали (некоторые) и никогда не жили бок о бок с людьми — их работой, их каждодневной жизнью.

Как раз именно профессионалов — книжников, фарисеев и саддукеев — проповедь Иисуса не устраивала и возмущала: «Что это ваш учитель ест и пьет с мытарями и грешниками?»; «Не от Бога этот человек, раз он не соблюдает субботы!» На что Иисус отвечал: «Я пришел призвать не праведных, но грешников к покаянию… об одном таком грешнике на небесах больше радости, чем о 99 праведниках, не имеющих нужды в покаянии».

Без такой обращенности ко всем дальним и ближним, ко всем ищущим утешения, поддержки, истины, без обращенности ко вновь пришедшим со словом именно о Христе и Его Благой Вести, Евангелии, наша служба — страшно сказать эту правду — порой превращается лишь в пышный, торжественный спектакль и для очень многих становится не поддержкой, облегчающей путь к Богу, а п р е г р а д о й на этом пути. Складывается совершенно парадоксальная ситуация: Церковь, самый смысл существования которой проповедовать в с е м людям об Иисусе Христе, напоминает о Нем до тех пор, пока человек далек от нее. Когда же человек приблизится, войдет в храм, то внешняя, обрядовая сторона церковной жизни становится барьером, загораживающим Христа от многих ищущих его.

Парадоксальным образом Церковь наша долгие годы проповедовала не столько об Иисусе Христе, сколько о Самой С е б е: проповедовала свой устав, предания, иконы, ритуалы, песнопения и пр. Имеем ли мы в таком случае право утверждать, что с нашей Церковью все в порядке, что кроме того, как сохранить «древлее благочестие», мы больше ни о чем и помышлять не должны? Не даем ли мы в этом случае ожидающим «хлеба жизни», наставления и духовной помощи «к а м е н ь вместо х л е б а»? Не становимся ли мы пастырями, которые пасут самих себя и десяток прибившихся к ним овец, в то время как миллионы их блуждают в горах? Не стоит ли нам повнимательнее прочесть слова, обличающие таких пастырей?

Так говорит Господь Бог:

Горе пастырям Израилевым,

Которые пасли себя самих!

Не стадо ли должны пасти пастыри?

Вы ели тук и волною одевались,

Откормленных овец закалали, а стада не пасли.

Слабых не укрепляли, и больной овцы не врачевали,

Пораненной не перевязывали,

Угнанной и потерянной не искали…

И рассеялись они без пастыря.

И, рассеявшись, сделались пищею всякому зверю.

…Вот Я на пастырей, и взыщу овец Моих от руки их

И не дам им более пасти овец,

И не будут более пастыри пасти самих себя…

В самое последнее время стало возможным для священнослужителей посещение больниц, домов престарелых, тюрем. Правда, делают это пока лишь единицы наиболее активных священников. Большинство же предпочитают по–прежнему ограничивать свою деятельность лишь богослужением. Надежда на то, что новое поколение духовенства, нынешние и будущие воспитанники семинарий, будут подбираться и наставляться иначе. Уже сейчас патриарх сделал указание о том, чтобы такого рода деятельность священников расценивалась на приходах как равноценная несению богослужебных обязанностей в храме, однако пока это мало где учитывается, и посещение священником, например, дома престарелых, расценивается коллегами и настоятелями как его личное дело — богослужебная нагрузка при этом остается неизменной. Конечно, сейчас проблема еще и в малом числе духовенства, по сравнению с теми задачами, которые неожиданно открылись перед нашей Церковью. Поэтому сейчас особое внимание обращено на служение мирян и восстановление должностей диаконов и диаконисе (от греч. слова «диакониа» — «служение»). Следовало бы уточнить, что эти должности могут быть работой, за которую исполняющий ее будет получать некоторое вознаграждение, поскольку рассчитывать только на пенсионеров и на энтузиазм людей, совмещающих такую работу с основной, было бы неправильным. Такая деятельность нередко требует отдачи всего времени и всех сил.

Предостережение

Разве катастрофа, пережитая нашей Церковью в связи с падением самодержавия, поддерживающего Ее, не грозное для нас предостережение против всякого стремления видеть церковный идеал в жизни Русской Церкви XIX в. и предшествующих веков, против всякого стремления реставрировать жизнь и быт дореволюционной Церкви? Разве это не призыв к поиску новых путей проповеди Христа? К поиску новой, живой связи Церкви и верующего народа со Христом? К пробуждению? Если бы все было так хорошо в нашей дореволюционной Церкви, как склонны думать многие, то почему же произошло крушение огромной Российской империи, которая, подобно многим империям прошлого, оказалась колоссом на глиняных ногах? Почему вслед за этим последовала жесточайшая братоубийственная война с невероятными зверствами с обеих сторон? Почему произошел такой быстрый и массовый отказ от «веры отцов», так что, несмотря на героические усилия многих тысяч верующих, многие миллионы отвернулись и от Церкви, и от Бога? И все это не в результате «нашествия иноплеменных», а действиями нашего собственного народа, того самого «стада», которое должны были пасти пастыри Русской Православной Церкви. Ведь все и крещены были…

В этом отношении характерен случай, о котором рассказывает В. Ф. Марцинковский. Это было в 18–м году. В Ф. ехал из Москвы в Тулу с религиозными лекциями. Места в вагоне, естественно, не было, приходилось довольствоваться тамбуром, также забитым солдатами. По дороге, разумеется, разговор про всякие события войны. Один солдат особенно усердствовал в описании своих «подвигов» — грабежей и насилий. В. Ф. не выдержал и, хотя это было довольно опасно, стал увещевать рассказчика: «Как вам не стыдно похваляться всем этим! Разве Евангелие этому учит?» — «А что нам Евангелие? — отвечал нимало не смутившийся солдат. — Мы только яво крышку целовали, а што в ем написано — этого мы не знаем!»

Уместно будет напомнить, что даже такой горячо православный человеку как отец Сергий Булгаков, сразу же после выезда из России в январе 1923 г. писал в дневнике о необходимости присоединения Русской Церкви к Риму. Крушение империи, полная неспособность Церкви противостоять братоубийственной войне, упрямство иерархов, не желавших ничего менять и продолжавших спорить о привилегиях, — все это пошатнуло веру отца Сергия в Православие. Он писал о необычайном душевном богатстве русского народа, о том, что оно нуждается в определенной форме, которую могло бы дать, соединение с Римом. Это богатство должно быть поставлено на «камень», «скалу» — Римский Престол апостола Петра. Без этого, как писал о. Сергий, Русское Православие превратится в «этнографическую» Церковь по типу Антиохийской и Александрийской, без всякого влияния на народ.

Позже, не найдя поддержки и сочувствия со стороны эмигрировавших русских иерархов, о. Сергий преодолел католический «соблазн» и стал одним из лидеров Русской Православной Церкви в эмиграции. Вспоминая о «католических колебаниях» отца Сергия, автор совсем не хочет сказать, что они правильны и что именно по этому пути надо идти. Нет, речь идет лишь о той опасности, которую предвидел о. Сергий для Русского Православия, — превращении его в этнографическую экзотику.

Шаги к этому сделаны. Так, недавно выпущена новая экспортная водка под названием «Золотое Кольцо». На этикетке гербы русских городов: Владимир, Суздаль, Загорск и т. д. — все архитектурные церковные памятники. Какой иностранец не раскошелится на такую «клюкву»! Места паломничества — Кижи, Киево–Печерская Лавра, Соловецкий монастырь, Троице–Сергиева Лавра — где больше, где меньше превращаются в «достопримечательности» для туристов. А надпись у входа в Троице–Сергиеву Лавру (на мраморной доске, золотыми буквами) звучала как явная ирония: «Государственный историко–архитектурный м у з е й — з а п о в е д н и к (разрядка моя. — А. Б.). В таком «заповеднике» можно позволить и монахов, и богослужение как каких–то редких, диковинных зверей, занесенных в «Красную книгу».