Оноре Габриэль Мирабо. Его жизнь и общественная деятельность - В. Васильев

В это же время ему удалось достигнуть давней своей цели – низвергнуть Неккера. Четыреста миллионов ассигнаций издержаны были почти вполне, а нужда не уменьшилась. Для покрытия государственных издержек приходилось изыскивать новые меры. Комиссия Национального собрания ничего нового не придумала, а нашла, что выпущенные ассигнации ценою от двухсот до тысячи франков были слишком крупны, что при выпуске билетов меньшей ценности можно было значительно увеличить их число; поговаривали о выпуске миллиарда восьмисот миллионов; рядом с этим следовало продолжать продажу национальных имуществ. Неккер составил записку, в которой указывал на опасность подобных мер. Мирабо потребовал, чтобы его выслушали прежде рассмотрения записки Неккера, и собрание согласилось. Речь его встречена была шумными восторгами, единогласно решено было напечатать ее для распространения в стране. После этого целый месяц продолжались ожесточенные дебаты. Якобинцы окончательно стали на сторону Мирабо. Продажа национальных и конфискованных имуществ возбуждала всеобщий восторг в стране; имущества богатых людей переходили к бедным за бесценок, комплектовался класс крестьян – мелких собственников. Выпуск ассигнаций был настолько же популярен: он давал возможность покрывать государственные издержки и удовлетворять потребности народа, не возвышая податей. Рабочие не были достаточно дальновидны, чтобы понять, что таким образом цена денег падала и их заработная плата уменьшалась так, что покрывать государственные издержки возвышением податей было для них более выгодным. Уже самый способ удовлетворения государственных потребностей обуздывал бы в этом случае легкомысленную расточительность.

Мирабо, по природе своей склонный к самой безумной расточительности без всякой мысли о будущем, был именно тем человеком, который мог защищать подобную меру с беззаветным энтузиазмом. В эту минуту он был похож на певца с очень громким голосом, который взял ноту, покрывшую хор, оркестр и всех поющих. Вся страна говорила и кричала во всю мочь по поводу ассигнаций, речи, брошюры сыпались со всех сторон, но голос Мирабо заглушил их всех. Неккер должен был подать в отставку. Нелишне заметить, что Мирабо долго нападал на Неккера именно за то, что проповедовал теперь сам; тогда Неккер оказывался необходимым, а теперь, когда он вздумал честно противодействовать банкротству, – он пал. Мирабо торжествовал; он хотел принудить к отставке всех министров, но министры вовсе не желали оставлять насиженные места. Восстание матросов в Бресте дало ему случай сделать нападение на все министерство; он хотел, чтобы законодательное собрание выразило ему недоверие. С этой целью Мирабо соединил для общего действия четыре комиссии собрания, из которых в двух, в военной и дипломатической, он заседал. Сблизившись с якобинцами, он хотел создать министерство из их среды. Чтобы расчистить им путь к власти, Мирабо домогался отмены постановления 7 ноября, которое воспрещало народным представителям принимать министерские портфели. Достигнуть отмены этого закона ему не удалось: министерство подавало в отставку, но король принял ее только от морского министра, и его место было замещено сторонником Лафайета. Оказалось, что Мирабо работал на пользу злейших своих врагов. Блестящие с виду перспективы наполнили его жизнь такими неприятностями, что с ним случился припадок, едва не стоивший ему жизни. Мирабо советовал королю не дожидаться того времени, когда народ принудит его отставить министров, а распорядиться самому, но так как король его не слушал, то он задумал сделать последнюю попытку в пользу короля. Он отправился в якобинский клуб, где сочиняли петиции против министров с целью распространить по всей стране для подписи. Мирабо превзошел всех в резкости своих обвинений, но пришел к заключению, что самое верное средство погубить министров состоит в том, чтобы предоставить их собственному неразумию. Прежде чем министерство успело пасть, Мирабо наделал много шума своими речами о введении трехцветной кокарды во флоте. Между консерваторами ненависть к нему достигла высшей степени; священник Перети пытался в ноябре 1790 года заколоть его стилетом.

Крайне типично для революционного времени положение Мирабо: он действует то в пользу консерваторов, то в пользу радикалов, сближается то с теми, то с другими, в сущности же всех их одинаково ненавидит, причем все одинаково считают его изменником и за ненависть платят ему еще более жгучей ненавистью. В это же время случился с ним другой типический анекдот. Аристократ Кастри ранил на дуэли якобинца Ласкета, за что народ разнес его дом. Консерватор Малуэ уступил Мирабо свою очередь с тем, чтобы он за это дело пустил стрелу в Лафайета. Когда Мирабо вошел на трибуну, аристократы встретили его такими оскорблениями, что он внезапно переменил фронт и произнес одну из самых зажигательных своих речей, возбуждая общество против контрреволюционеров. Рядом с этим Мирабо в интригах своих против Лафайета дошел до того, что уверял королеву, будто Лафайет старается воскресить знаменитое дело об ожерелье, обвинить королеву в прелюбодеянии и достигнуть развода между ею и королем. За напоминание об этой истории королева должна была одинаково возненавидеть обоих, и все-таки Лафайет опять одолел. Когда Дантон явился в законодательное собрание во главе депутации от 48 секций Парижа и требовал удаления министров, король должен был повиноваться, но в составлении нового министерства он руководствовался советами Лафайета; в нем не было ни одного человека, который мог бы служить посредником между Мирабо и королем.

Глава XII

Последний период деятельности Мирабо. – Смерть

Король и королева так возненавидели Мирабо, что намеревались даже лишить его денежных пособий. Ультрамонтанская часть духовенства протестовала против распоряжений Национального собрания, касавшихся организации церкви. 27 ноября 1790 года Мирабо произнес речь, в которой заявлял, что ему приходится защищать католическую церковь против ее служителей; он проводил идею, о которой мы уже говорили и которая должна была превратить духовенство в государственных чиновников. Тут яснее всего обличался весь тот великий вред, который приносит обществу организация католического духовенства. Избрание духовенства верующими, исключительная его зависимость от них, вытекающая из свободы совести, имели в то время много приверженцев, но влияние коренной католической идеи было еще так сильно, что Мирабо мог лишь слегка коснуться этого воззрения. Вся его речь направлена была против ультрамонтанского духовенства и в пользу патриотического. Уже и то казалось большим выигрышем, если духовенство, совершенно независимое от народа и назначаемое иностранным государем, то есть папою, заменится хотя отчасти избираемым и вынуждено будет уважать учреждения своей страны, а не возбуждать против них народ. Французские короли сами не раз боролись с ультрамонтанством; по-видимому, в речи Мирабо не было ничего такого, что должно было вызвать гнев короля. Однако же оказалось, что и король, и королева до такой степени находились под влиянием ультрамонтанского духовенства, что именно эта речь вызвала в них мысль о разрыве.