Знакомьтесь, Черчилль - Синклер Маккей

из блестящих шуток Мела Брукса из фильма «Продюсеры»[48] — в эстетическом плане он, безусловно, превосходил акварелиста Гитлера. Например, картину Черчилля «Зимнее солнце, Чартвелл-хаус» — симфонию насыщенной охры и апельсинового и жемчужного цветов — можно охарактеризовать по жанру и как импрессионизм, и как экспрессионизм.

После Второй мировой войны Черчилль отправил свои работы на Летнюю выставку в Королевской академии — под псевдонимом «Дэвид Винтер», чтобы избежать обвинений в фаворитизме. Их отобрали для экспозиции. Как и в других сферах жизни, Черчилль был готов учиться и добиваться большего.

Пейзажи расплавленной лавы. Томас Эдвард Лоуренс, 1922 год

[49]

Линии, которые державы-победительницы провели когда-то на картах пустынь Ближнего Востока, продолжали вызывать там потрясения. В результате войны могущественная Османская империя распалась, обратившись в прах. Черчилль — теперь на посту в Министерстве по делам колоний — был среди политиков, которые яростно боролись за то, чтобы британское влияние и власть в странах от Ирака до Палестины и Египта не ослабевали.

С гипнотически харизматичным Т. Э. Лоуренсом — известным как Лоуренс Аравийский, — который сражался с османами во времена Арабского восстания под предводительством эмира Фейсала, Черчилль познакомился раньше. Лоуренс одевался полностью на арабский манер: для него, как и для Черчилля, внешний вид был чрезвычайно важен. К 1921 году Черчилль убедил Лоуренса помочь Министерству по делам колоний и ему самому попытаться собрать воедино осколки этих древних земель, что прежде всего подразумевало формирование Иорданского королевства и укрепление британского мандата в Палестине.

«Вы помните ту поездку на верблюде в Гизе, — писал Лоуренс Черчиллю в ходе довольно необычного взаимного обмена восхищениями, — когда вы измотали всех сопровождающих, кроме меня, но я тут вне конкуренции!» Этот образ — Черчилля — героя пустынь, почти такого же (хоть и не совсем), как этот молодой идеалист в арабских одеяниях и с горящими глазами, — явно несет в себе колониальный флер. Мог ли Черчилль не питать симпатии к человеку, чья жажда славы была даже больше, чем его собственная? Более того, к человеку, который так восхищался им, Черчиллем?

Стоит отметить, что некоторые строки из книги Лоуренса «Семь столпов мудрости»[50], в которой он рассказывает о своем опыте во времена Арабского восстания, до сих пор сохраняют актуальность. «Господин Уинстон Черчилль, которому наш измученный Кабинет министров поручил урегулирование ситуации на Ближнем Востоке, через несколько недель на своей конференции в Каире распутал весь клубок, найдя решения, выполняющие (я думаю) наши обещания по букве и духу (где вообще доступно человеку) и без какого-либо ущерба для интересов нашей Империи или каких-либо других заинтересованных народов».

В 1922 году Черчилль отдал приказ о воздушной бомбардировке арабов и курдов для подавления их ожесточенных протестов. Но даже теперь, сто лет спустя, очевидно, что эта «решительность» не устранила проблемы региона.

Как бы там ни было, даже когда Лоуренс решил отойти от своих обязанностей, связанных с Ближним Востоком, — теперь он зациклился на воздухоплавании и мечтал стать пилотом, — он постарался не ранить чувства Черчилля, чтобы его старший товарищ, не дай бог, не начал думать о нем хуже. Он писал одному из друзей: «Если мы сумеем с честью решить вопрос с ближневосточными мандатами, то только благодаря мосту, наведенному Уинстоном. Храбрости у него хватит на шестерых. Он добродушен, проницателен, уверен в себе и внимателен настолько, насколько может быть государственный деятель. Я неоднократно видел, как он переставал вести себя как чиновник и вместо этого поступал исключительно по совести».

В прошении об отставке со своей полуофициальной государственной должности в ноябре 1922 года — происходило это в очень неспокойный момент, когда правительство ушло в отставку, и Черчилль потерял место в парламенте от округа Данди, — Лоуренс хвалит Черчилля на разные голоса:

«Уважаемый господин Черчилль,

мне трудно писать вам, ведь это продолжение множества не написанных мной писем. Первым делом хочу сказать, что мне было невероятно печально услышать о вашей болезни и последующей операции. Мне следовало написать вам и выразить сожаление, когда правительство ушло в отставку. Я также хотел поздравить вас с выздоровлением, но, прежде чем успел это сделать, вы уже были в Данди и произносили блестящие речи.

Наконец, я должен сказать: сожалею, что подсчет голосов закончился не в вашу пользу. Но сейчас я хочу откинуть все эти упущенные возможности и обнадежить вас, сказав, что теперь вы сможете немного отдохнуть, скажем с полгода. Ваша книга воспоминаний не просто должна стоить 30 тысяч фунтов стерлингов, она будет иметь непреходящую ценность. Ваше жизнеописание лорда Рэндольфа наглядно показывает, на что вы способны как мемуарист. Вам надо продолжать писать картины, но, как мне кажется, вы это и так делаете… Это немного похоже на наставление, которое младший читает старшему (и, что еще хуже, младший — пилот-рекрут!), но у вас преимущество в двадцать лет почти перед всеми вашими политическими соперниками, и физически вы сильны, как любые трое из них… и в мужестве, и во власти, и в красноречии вы легко обойдете их всех, кроме Ллойда Джорджа; так что вам действительно некуда спешить (и не нужно).

Конечно, я знаю, что ваш боевой дух толкает вас вернуться в схватку в первый же подходящий момент, но было бы лучше, если бы вы отдохнули и подумали о перегруппировке. Немного отвлечься — отличная тактика. Народ вас быстро не забудет, и спустя какое-то время вы сможете более свободно выбрать для себя новый статус и образ действий. Мне нет нужды говорить вам, что я всегда в вашем распоряжении, когда у вас возникнет такая потребность, — если она вообще возникнет. У меня было много начальников, но никогда прежде никто из них не был моим начальником по-настоящему. Остальные нуждались в помощи всегда: вы же — только тогда, когда вам этого хочется; и позвольте мне сказать, что, используй вы в своей карьере сегодня инструменты такие, как мой темперамент, вы бы, скорее всего, были сейчас слишком велики для любого поста в нашей стране! Это моя скромная оценка, но вы же знаете, что подчиненный получает двойную пользу, если чувствует, что его шеф лучше него».

Они остались друзьями. В 1922 году Черчилль купил вожделенный Чартвелл-хаус в Кенте; Лоуренс был там частым гостем. По воспоминаниям многих, из всех гостей только он мог перебивать Черчилля и доминировать в беседе. Но Лоуренс использовал проверенный прием: он приезжал в Чартвелл-хаус на рычащем мотоцикле, поднимался наверх, переодевался и выходил к ужину в развевающихся восточных одеждах. Смерть Лоуренса в 1935 году в результате несчастного случая на дороге потрясла его старшего друга до глубины души. На похоронах необыкновенный ораторский дар Черчилля проявился во