Журнал «Вокруг Света» №02 за 1978 год - Вокруг Света

— Где?

— В Наполеоне...

— Черт возьми, да неужели вы не знаете? Никакого Наполеона больше нет... Река Арканзас прорвалась через него, разбила все на куски и унесла в Миссисипи. — Унесла целый город? Банки; церкви, тюрьмы, редакции газет, театр, пожарное депо, здание суда, извозчичий двор — все?

— Все. За каких-нибудь четверть часа — не больше. Не осталось ни клочка, ни тряпки, только обломки лачуги да кирпичная труба. Наш пароход проходит сейчас как раз там, где был центр города; вот там кирпичная труба — это все, что осталось от Наполеона. Тот густой лес, справа, был когда-то за милю от города. Посмотрите-ка назад, вверх по реке. Ну что, теперь начинаете узнавать местность, а?

— Да, теперь узнаю. Первый раз слышу такую историю! В жизни не слыхал ничего более удивительного — и неожиданного!

...Город, бывший центром обширной и значительной области; город с большим флотским госпиталем; город бесчисленных драк — каждый день шло следствие; город, где я знавал когда-то прелестную девушку... Города больше нет: он проглочен, исчез, пошел в пищу рыбам...»

Так Марк Твен рассказал об уничтожении рекой города Наполеона. Так в XIX веке мог исчезнуть целый город...

* * *

— Хотите сейчас увидеть Ветлугу?

— Здесь, в Горьком, на улице Минина?

— Именно здесь. — Ростислав Данилович Фролов, заведующий кафедрой водных путей Горьковского института водного транспорта, сделал приглашающий жест.

Мы спускаемся в подвал института. Длинный зал, облицованный белой плиткой, пахнет сыростью и влажным песком. На специальной площадке змеится сухое русло реки.

— Это и есть Ветлуга — наш сегодняшний пациент...

— Пациент?

— Да, в своем нижнем течении река намыла большие перекаты, деформировала русло, в результате чего изменились структура потока, его характер. Все это стало серьезно мешать судоходству и лесосплаву. И вот теперь, как видите, есть две Ветлуги. Эта, крохотная, течет здесь точно так же, как и большая. Сейчас увидите.

Мини-Ветлуга производит впечатление чего-то игрушечного. Еле заметные бугорки — перекаты, мели. Серые, покрытые тонкой цементной корочкой дно и берега реки выглядят слишком уж несерьезными. Лишь приборы, закрепленные над площадкой — микровертушки, счетчики импульсов, водослив Томсона, — напоминают, что я вижу не изделие миниатюриста-декоратора, который зачем-то решил уместить на площадке копию всамделишной реки.

Открывается самый обычный водопроводный кран, и вот забурлила, двинулась к своему устью «Ветлуга». Все здесь выверено с необычайной точностью — и рельеф дна, и скорость течения. В воду брошена горсть конфетти. Белоснежные бумажные кружочки постепенно выстраиваются в тонкие ниточки, выявляя структуру потока. Включается микровертушка, щелкает счетчик импульсов — множатся данные для расчетов. Меняется перепад воды — снова щелкают приборы, записываются новые цифры...

Река, начинающаяся из водопроводного крана! Где-то это действительно смахивает на игру. Но при взгляде на тома отчетов, заполненные графиками, формулами, расчетами и выводами, это впечатление пропадает. Месяцы наблюдений, сложные математические расчеты и, наконец, научно обоснованные рекомендации: как вылечить тот или иной недуг реки.

Питаемая от крана река, объясняет поведение своей сестры — той, многосоткилометровой!

Однако река... ведь это все же река! Она способна и менять направление своего русла, и превращаться в необузданный поток, уничтожающий все на своем пути, и мирно нести на своей поверхности пушинку... Да и живет река по своим сложным законам, — это же все-таки не поток из водопроводного крана!

Некоторые гидрологи так и считают: не следует человеку вмешиваться в речной организм, надо закрывать глаза на русловые деформации и прочие капризы реки. Если она их делает, значит, это не случайно.

Другие убеждены, что вмешиваться в живой организм реки необходимо, но делать это надо очень и очень деликатно. Здесь, как говорится, не семь, а много больше раз надо примерить прежде, чем отрезать. Иначе можно испортить реку. Вот, к примеру, печально знаменитый Кайсинский узел под Тобольском. Иртыш в этом месте описывает двенадцатикилометровую петлю, перерезанную в самом узком месте протокой. Густые хвойные леса спускаются к самой воде. «Удавка» — зовут эту петлю речники. И не напрасно. Много неприятностей этот мелководный извилистый фарватер доставил капитанам и штурманам! Местные речники энергично «взялись» за Кайсинский узел. Чтобы повысить глубину, они решили частично перекрыть протоку дамбой из камня. К работам приступили, однако появились сомнения: будет ли достигнут ожидаемый результат? Мнения разделились. Что же делать?

Тогда и обратились к горьковчанам. В гидравлической лаборатории ГИИВТа появился Кайсинский узел. Начались исследования. Изучался режим реки при частичном и полном перекрытии протоки, исследовались варианты улучшения основного русла.

Все было сложным и подчас противоречивым — и традиционные представления о целесообразности перекрытия проток дамбами, и многие кубометры камня, уже отсыпанные в протоку. И только одно — «характер» реки, те скрытые от глаз течения, размывающие берега и создающие новые мели, — могло внести ясность в вопрос.

Когда в Иртышском бассейновом управлении узнали, что протоку надо не перекрывать дамбой, наоборот, следует проложить в ней судовой ход, разгорелись жаркие споры. Чтобы доказать свою правоту, Фролов дважды вылетал в Омск.

— Это нереально, — говорили там. — Что делать с начатой дамбой?

— Очевидно, разобрать. Потери? Они неминуемы. Но лучше потерять тысячи сегодня, чтобы сохранить миллионы завтра.

С рекой не посвоевольничаешь. Она действительно живет по своим законам, вопреки им ничего сделать нельзя.

— А еще о себе настойчиво напоминают экономические и экологические факторы, — Ростислав Данилович задумчиво протирает очки. — Там же, на Иртыше, есть Загваздинские излучины. Река нарисовала в этом месте двадцатикилометровую приплюснутую латинскую букву S, к которой прибавила еще два переката. Теперь, когда по рекам стали ходить крупные секционные караваны, это место стало опасным для плавания. Мы рекомендовали последовательно соединить каналами узкие перешейки, это сократило бы путь между Омском и Тобольском на 15 километров. И вдруг вопрос! После «операции» полуострова превратятся в острова. Что с ними делать? Конечно, это не полевые угодья колхоза — мелкий лес, кустарник, — но они издавна использовались для выпаса скота. Перевозить по воде скот нерентабельно. Сделать землю бросовой — бесхозяйственно. Вот какие порой возникают уравнения...

— Ростислав Данилович, очень хотелось бы увидеть результаты вашей работы на настоящей реке. Это возможно?

Задаю этот вопрос и ловлю в себе не то чтобы недоверие к опыту ученых, но как бы желание все «потрогать своими руками».

— Конечно. Завтра вы можете посмотреть Телячьи перекаты. Это место Волги мы моделировали одним из первых.

Плывем вниз по Волге на маленьком служебном катере. Мимо идут длинные баржи с лесом, щебенкой, песком. Пахнет ивняком и арбузной свежестью речной воды. Остался позади крутой правый берег и город, так красиво и уютно обживший его.

Белые песчаные пляжи еще пустынны — рано! — и на мокром песке хозяйничают кулички. Следы их лапок тут же слизывает зеленоватая волна.

Телячьи перекаты издавна беспокоили волжских капитанов. Старики утверждают, что в начале века телята переходили здесь Волгу вброд. Отсюда и повелось название. Телячий остров, буйно заросший лесом, делит Волгу на два рукава.

Стоп! Мы стали на том месте, где некогда Волга подверглась «хирургической операции», но тщетно я пыталась разглядеть ее след. Берег, под ним глубокая вода.

— Глубокая, — подтверждающе кивает Ростислав Данилович. — А еще двадцать лет назад глубина в этом рукаве едва доходила до 2,3 метра. Мы исследовали, помнится, восемь вариантов улучшения русла. Пробовали разные выправительные сооружения и прорези в русле, прикидывали даже перенос судового хода в левый, более узкий рукав. Наконец, остановились на грунтовой дамбе. Вон она — видите? Теперь глубина Волги здесь, у Телячьих перекатов, доходит до четырех метров. И суда больше не садятся на этой старой волжской мели.

— А как же было в прошлом? Ведь за реками наблюдали и раньше? Вероятно, и об исправлении русла думали?

— Мы очень ценим опыт речников прошлого. И каждый раз, моделируя тот или иной отрезок реки, обязательно пользуемся гидрологическими ежегодниками, паспортами перекатов или излучин. Но документы, к сожалению, дошли до нас не все... Паспорта перекатов Волги, например, велись только с 1870 года. А нам известно, что наблюдение за рекой проводилось с петровских времен. Правда, довольно примитивное. Представьте себе: убогая, населенная волжскими лоцманами и рыбаками деревня. Длинный зимний вечер. Просторная изба, наполненная разместившимися на лавках чинными бородатыми мужиками. Сумеречно. Огонь потушен, чтобы в темноте яснее думалось. По очереди лоцманы подробно описывают фарватер своего плеса, подробно вспоминают, где и как лежит вода, как располагаются пески, косы, какие у них приметы. И хотя память у лоцманов удивительная — они накапливали обширные запасы знаний изо дня в день и никогда ничего не теряли, — только этого недостаточно, нельзя на такой основе браться за «лечение рек». Ни топографических съемок, ни геологических исследований тогда не велось, а они необходимы. Ну а о таких помощниках, — Ростислав Данилович кивает в сторону земснаряда, — старые лоцманы и мечтать не могли. Пятьдесят тысяч кубометров грунта в сутки с речного дна! Но если на таких мощных машинах работать без знания руслового режима, то и эффект от такой дноуглубительной работы окажется ничтожным.