Журнал «Вокруг Света» №02 за 1978 год - Вокруг Света

Он тщательно продумал это решение, перед тем как принять его, поскольку знал, что больше не имеет права терпеть неудачу, чтобы не лишиться уважения дочери. Поэтому он сказал:

— Было ошибкой пытаться поймать такого большого зверя. На сей раз убью его ради шкуры. Так я решил.

Девочка не могла понять, почему, но она не разделяла его замысла; на душе у нее скребли кошки. Она нерешительно напомнила отцу:

— А как же деревья, которые мы должны сосчитать?

Урубелава широко развел руками.

— Гевеи останутся на том же месте. Деревья от нас не убегут. — Он решил, что очень остроумно пошутил, поэтому расхохотался и продолжил: — Только животное может убежать от меня, а деревья никуда не денутся и будут ждать, пока я их сосчитаю. Они не убегут, они не умеют бегать.

Он так захохотал, что его крошечные глазки утонули в морщинках...

Зоркие глаза Бишу уловили легкое движение на высоком дереве, стоявшем в том направлении, откуда надвигалась опасность; обезьянка, затаившаяся на верхушке дерева, смотрела вниз; значит, там...

Вскоре Бишу увидела людей. Они двигались с величайшей осторожностью — впереди мужчина, а за ним девочка, — останавливаясь и выжидая после каждого шага. Мгновение, и они уже пропали за кустами. Но Бишу наконец учуяла их запах, и это был тот же запах, который исходил от куска измочаленной веревки, завязанной у нее на шее...

И вдруг они оказались прямо под ней...

Бишу посмотрела вниз. Это был самый подходящий момент для нападения, для того, чтобы раз и навсегда положить конец беспощадному преследованию. Испытанные охотничьи инстинкты, все, чему ее обучали с детства, подсказывало ей, что настал этот момент: быстро и легко спрыгнуть вниз на зеленый мох спиной к солнцу и свету, метнуться к горлу, молниеносно рвануть разящими задними лапами, затем развернуться и броситься на другого человека...

Бишу начала медленно приседать на задних лапах, готовясь к прыжку. Но боль снова пронзила тело, и Бишу вспомнила свой прыжок через реку с крокодилами, вспомнила, как лежала без сознания. Это было напоминанием. Пока она пребывала в нерешительности, оба незваных пришельца отошли в сторону, и момент был упущен.

Долгое время Бишу лежала, почти не шевелясь, лишь время от времени поворачивая голову и кидая по сторонам быстрые взгляды. Наконец она начала осторожно спускаться по стволу дерева, стараясь не делать слишком резких движений.

На момент Бишу остановилась, вытянув свое гладкое длинное тело и слегка приподняв голову. В солнечных бликах и пятнах тени шкура ее переливалась яркими коричневыми, желтыми и черными красками. Казалось, что вся красота леса отразилась в облике ягуарихи. Если бы ее в это мгновение увидел человек, он бы подумал, что на всем свете не может быть более прекрасного создания.

Бишу снова начала спускаться и вдруг ощутила удушающую боль в горле — в шею вгрызлась веревка, обрывок которой застрял, заклинился между сучьями. Она бешено рванулась, оскалив зубы, с горящими глазами, сражаясь всем отчаянно извивающимся телом, и... сорвалась.

Бишу повисла в воздухе, раскачиваясь из стороны в сторону и рассекая передними лапами воздух. В глазах помутнело и заполыхали огненные багровые тучи, в которых зелень леса становилась все темнее и темнее; потом засверкали яркие искорки и вспыхнули ослепительные огни, пока не разлилось пугающее давящее красное марево, постепенно становившееся серым, потом наступила тьма.

Когда солнце заскользило к горизонту, в лесу поднялась вечерняя какофония.

Сначала послышались пронзительные крики попугаев, громко перебранивавшихся злыми хриплыми голосами. Постепенно к их нестройному гомону присоединились и другие пернатые.

Вскоре обезьяны начали возбужденно прыгать по верхушкам деревьев, на ходу срывая и тут же съедая сочные мясистые побеги.

Среди них была крошечная, не более десяти дюймов в длину, желтая тамарина, игрунья, которую иногда называют львиной обезьянкой за ее пышную гриву; она прыгала среди просвечивающей листвы и злобно визжала на других — пушистый комочек со скверным характером. Похрюкивали пекари, вскапывая землю в поисках личинок и кореньев; безобразный тапир тихо ржал как. лошадь, продираясь сквозь сельву и разыскивая кокосовые орехи, он сам прокладывал себе дорогу, а не шел протоптанными тропами, как остальные животные.

Тысячи белых цапель парили над водой, и их пронзительные крики присоединялись к общему гаму; когда птицы садились на землю и затихали, начинали реветь лесные хищники, так что джунгли не замолкали ни на мгновение.

С заходом солнца наступила прохлада; после удушающей дневной жары это принесло облегчение. Но от шума спасения не было...

Целый день индеец искал потерянный след.

Когда он понял, что окончательно сбился, то невозмутимо разжег костер, присел на землю рядом с дочерью и уставился на пламя.

Наконец индеец сказал, не глядя на дочь:

— Возле высоких деревьев, вот где я потерял след. Животное направляется к горам, но оно знает, что я его преследую, и поэтому намеренно уклоняется в сторону, чтобы меня запутать.

Девочка вскочила на ноги и, смущенно улыбаясь, спросила:

— Пойдем считать гевеи?

Он пожал плечами:

— Гевеи могут подождать. Мы возвращаемся назад.

Они повернули обратно, только теперь индеец шел зигзагами — сто шагов в одну сторону, потом в другую, срубая своим мачете попадавшиеся на дороге лианы и ветви.

Солнце висело низко над горизонтом, и его косые желтые лучи проникали в гущу деревьев, отбрасывающих причудливые тени. Заметив, что девочка испуганно поежилась, Урубелава сказал:

— Не бойся, здесь нечего бояться.

Урубелава знал, что дочь страшится темноты, поэтому, когда они подошли к огромной стофутовой сейбе с многочисленными стволами, растущими из основания в пятьдесят футов в поперечнике, он сказал:

— Здесь. Мы проведем ночь здесь...

Намокшая от вечерней влаги веревка все больше растягивалась.

Индеец сплел ее очень давно из льняных прядей, которые переплетал, связывал, вымачивал, натирал пчелиным воском, и все время испытывал веревку на прочность, зажав ее между большими пальцами ног и натягивая изо всех сил руками. Закончив свою работу, он обвязал веревку вокруг дерева и начал с силой дергать, накрепко связывая ее потом в местах разрыва. Работа отняла у него целых три дня.

Но это было давно. Теперь же веревка истрепалась, а часть воска выели насекомые. Там, где воска не было, роса размягчала и растягивала веревку; здесь и возникали слабые места.

Бишу, когда к ней возвращалось сознание, грызла ненавистную веревку. Вскоре ей удалось прочно зажать узел коренными зубами, и Бишу ожесточенно вгрызлась в него. Насекомые плотной массой облепили ее рану, и вдруг одно из них жестоко ужалило Бишу. Она беспомощно заметалась, пытаясь разорвать веревку когтями.

Внезапно веревка лопнула.

Бишу свалилась на мокрую землю и мгновенно откатилась под прикрытие темной тени на прохладный мох. Лишь отлежавшись, она поняла, что наконец свободна и что опасность миновала. Боль была нестерпимой, но страх был еще сильней. И Бишу, собравшись с силами, медленно прихрамывая, побежала прочь.

Она убегала от страха перед неведомым, но вскоре в привычной обстановке сельвы вновь обрела мужество.

Лесной сурок пил воду из речушки и даже не успел опомниться, как Бишу яростно обрушилась на него. Утолив голод, Бишу снова побежала вперед.

Она проползла под поваленным деревом, продралась сквозь спутавшиеся лианы, обогнула рощицу высыхающих бамбуков, вскарабкалась на небольшое дерево, соскользнула вниз, перебежала через ручеек и поползла по влажной траве...

Вскоре она увидела огонь. Он был почти незаметен — всего лишь кучка тлеющих углей. Над углями, скорчившись, сидел индеец.

Бишу затаив дыхание следила за ним... Затем с величайшей осторожностью попятилась назад, под прикрытие листвы. Она прекрасно знала, куда идти — к небольшой пещере, которую высмотрела по пути. Пещера была длинная и такая узкая, что Бишу могла лишь с трудом протиснуться в нее. А в конце длинного извилистого хода находилось второе отверстие. Бишу пролезла в пещеру и медленно повернулась головой наружу, чтобы иметь возможность наблюдать за происходящим.

Как и другие индейцы аразуйя, Урубелава был хорошим следопытом. А в упорстве и упрямстве ему не было равных, что и означало его имя.

Долгое время они шли широкими зигзагами.

Внезапно индеец резко остановился, поднял с земли порванную петлю и изумленно сказал:

— Это моя веревка...

Бросив оружие, он присел на корточки и начал рассматривать петлю, вертя ее в руках. Разобравшись, в чем дело, он задумчиво произнес:

— Зверь натянул завязанную вокруг шеи веревку и перегрыз ее. — Поднявшись на ноги, он прошел вдоль цепочки следов, тянувшихся вдоль лужи, и с удивлением сказал: — Здесь и здесь... следы четырех лап. А здесь снова три лапы. Животное выздоравливает.