Без вести пропавший. Попаданец во времена Великой Отечественной войны - Корчевский Юрий Григорьевич

Погода хорошая. В другое время Михаил был бы солнцу рад. Но теперь в такую погоду немецкие бомбардировщики налеты делают. Однако до полудня неприятельская авиация не беспокоила. Зато в полдень пролетела «рама».

Михаил, пользуясь затишьем, вырыл окоп поглубже, полного профиля. Земля сейчас – главный защитник для красноармейца. Сосед-боец в окопе метрах в пятнадцати посмеивался.

– Все равно отступать придется, не рви пупок.

Михаил уже был под бомбежками и знал, насколько это страшно, видел убитых товарищей. Самое плохое, что вражеский самолет видишь, а предпринять ничего не можешь. Для зенитчика – морально тяжело.

«Рама» даже не успела улететь, прилетела девятка «лаптежников». Морально устаревшие, тихоходные, они наносили огромные потери обороняющейся Красной армии. Но после сорок третьего года, когда у нас появилось много самолетов новейших модификаций – Ла-5, Як-3, американских, поставленных по ленд-лизу, пикировщики сами стали нести большие потери. Если в начале войны юнкерсы летали без истребительного прикрытия, то во второй половине войны – обязательно с ним.

«Лаптежники» отбомбились. Причем не по окопам, а по позициям минометчиков и единственной полковой пушки. Практически все минометы и пушку вывели из строя, минометчики успели попрятаться по щелям, благо успели их вырыть, как и мелкие капониры для минометов.

Солдатский труд на войне – не только стрелять, идти в штыковую атаку, совершать марши, но и копать. Кому повезло остаться в живых, перекопали горы земли – окопы, траншеи, блиндажи, землянки, капониры и пулеметные гнезда. И наряду с винтовкой оружием была малая саперная лопата. Ею копали, ее использовали в рукопашном бою. Немцы-пехотинцы опасались ее не меньше винтовки. Им за атаку или рукопашный бой полагались специальные нагрудные знаки.

После авианалета обычно следовал артиллерийский налет. Сегодня немцы артиллерию не задействовали, сразу пошли в атаку. Несколько легких танков, бронетранспортеры, за которыми бежала пехота. Бронетранспортеры вели шквальный огонь из пулеметов. Танки с остановок палили из пушек. Наша пехота молчала. Бойцы экономили боеприпасы, а пулеметные расчеты раньше времени не хотели себя обнаруживать. У легких танков пушки 20-миллиметровые, но при стрельбе очередью мало не покажется. Подберутся на пятьдесят-сто метров и откроют огонь, безнаказанные за броней. Боец в такой момент чувствует себя беззащитным. Ни гранат нет, ни бутылок с коктейлем Молотова, ни противотанковых ружей, ни пушек. Полная безнадега. Один способ остановить атаку – пострелять пехоту. Без пехоты танки вперед не пойдут, опасаются гранат и поджогов. Откуда танкистам знать, что у бойцов нет средств для борьбы с танками?

Один из танков вперед выполз. Механик-водитель видел зеленую сочную траву. Не знал, что такая растет на землях заболоченных. И завяз. Крутились гусеницы, летела грязь, а танк закапывался все глубже, уже по брюхо сел. Второй ему на помощь подъехал. А трос зацепить не могут, для этого из танка выбраться надо. Стоило танкисту люк приоткрыть, туда сразу несколько пуль влетело. Больше попыток не делали, атака захлебнулась. Танкисты посчитали, что вся местность впереди для танков непроходима. У них оставался один выход – ждать темноты и под ее покровом завести буксирный трос на крюки, чтобы вытащить бронетехнику.

Из застрявшего танка периодически постреливали из башенного пулемета. Мешал он сильно. Траншеи на позициях роты не было, фактически передвигаться было невозможно, если только короткими перебежками от окопа к окопу. Ни на кухню сходить, ни к старшине за табачком, кто курит. В общем, обозлили немцы наших бойцов.

Михаил обдумывал варианты, как немцам насолить. Конечно не сейчас, надо ждать темноты. Танк недвижим и в этом его слабость. Эх, маленько бы бензина, керосина или других горючих жидкостей, но нет их. А как хорошо полыхнул бы Т-II! Когда стемнело, Михаил пополз к соседу.

– Давай к танку сползаем?

– Зачем?

– Там видно будет. К немцам помощь придет, а мы им выйти из танков не дадим.

– Не пойду. Была бы граната, другое дело.

Одному к танку лезть плохо, рискованно. Игоря бы прихватить, с ним надежно, да он на другом фланге отделения, дергать его оттуда бессмысленно… Эх, была не была, пойду сам! Очень уж танкисты досадили. Ни поесть, ни воды во фляжку набрать.

– Тогда с перепугу в меня не стрельни, когда возвращаться буду. Фамилия твоя как?

– Сапожников.

– Ладно, Сапожников, жди меня.

Михаил через ручей перебрался. За ручьем земля человека держала, но зыбко, ноги увязали. А танк не одну тонну весит, гусеницы узкие, рассчитаны на твердые грунты, европейские дороги. К самому танку подобрался. Предусмотрительно патрон в казенник загнал, чтобы у танка не выдать себя клацаньем затвора. В танке разговоры слышны через смотровые щели. О! Идет радиообмен! Михаил встал у гусеницы. До башни рукой дотянуться можно, танк на брюхо сел в трясину, ниже на полметра стал.

– Семьсот пятый, пора высылать тягач.

– Вилли, тягач не придет, у него вес больше, чем у твоего танка. Высылаю трактор.

– У него же нет брони!

– От русских вы прикроете, а пока сидите тихо.

– Сил уже нет, у меня заряжающий ранен в руку, ему в госпиталь надо…

– Конец связи!

Трактор легче танка, да и гусеницы у него шире, если это артиллерийский трактор. Такие применялись в вермахте и Красной армии для транспортировки орудий крупного калибра. Для полковой или противотанковой артиллерии применялись лошади или грузовики. Грузовик удобнее: расчет можно посадить, боеприпасы сложить. Только где столько грузовиков взять? С началом войны из предприятий, колхозов, мобилизовали всю технику. Трактора, грузовики, мотоциклы. Оставили только для оборонных заводов.

Михаил настроился на ожидание. Вскоре послышался грохот двигателя. Лязга гусениц не слышно, мягкий грунт глушил. На танке зажглись кормовые огоньки, обозначили себя танкисты. Трактор все ближе, но идет без фар. Остановился, кто-то из трактора спустился на землю, Михаил видел смутную тень. Когда человек приблизился, Михаил вскинул винтовку. Ни мушки, ни прицела не видно, стрелял по направлению. До немца метров восемь. Попал! Немец упал. В танке сразу заговорили тревожные голоса.

– Что это было, Вилли?

– Выстрел! Я знаю не больше тебя!

Михаил передернул затвор, стараясь движения делать медленные, чтобы не щелкало железо. Приоткрылся люк на башне.

– Эй! Ты жив?

Михаил сразу сообразил, ответил на немецком.

– Задело руку! Я не смогу зацепить трос. У меня идет кровь, и мне нужна перевязка.

В танке устроили совещание, в несколько голосов, но тихо, неразборчиво.

– К тебе на помощь Зигфрид идет. Не вздумай стрелять.

– Жду. Давайте быстрее, а то я истеку кровью.

Из башни выбрался немец. Черт! Темно, а на нем еще черная куртка танкиста. Смутно лицо виднеется. Зигфрид спрыгнул с моторного отделения на землю. От русских он прикрыт танком. Михаил поднял винтовку, выстрелил. Танкист молча рухнул. Гранату бы! Люк открыт, забросить – и весь экипаж угробить можно. Обычную гранату, не противотанковую, но нет ее! Передернул затвор, взобрался на танк, сунул ствол в открытый люк и выстрелил. Передернул затвор, повернул ствол в сторону и еще раз выстрелил. В ответ из двух пистолетов несколько выстрелов. Михаил присел за башню, чтобы не зацепило, крикнул.

– Советую выбросить оружие и сдаться! Вылезать по одному и с поднятыми руками!

Тишина.

– Сейчас брошу в танк гранату или подожгу. Живьем сгорите, у вас нет выбора. Считаю до трех!

У танкистов один убит, второй ранен, и танк обездвижен. Выбор невелик: погибнуть сейчас, здесь, либо сдаться. Немцы решили сдаваться. Все равно вермахт скоро дойдет до Москвы, война закончится и пленных освободят.

– Мы сдаемся! – крикнули из люка.

Выбросили пистолеты в кобурах. Потом нерешительно полез первый.

– С танка на землю, руки вверх и стоять неподвижно! – приказал Михаил.