Без вести пропавший. Попаданец во времена Великой Отечественной войны - Корчевский Юрий Григорьевич

Караульные старшим лейтенантом предупреждены, пропустили.

– Будем возвращаться, сдуру не стрельните. Давайте я назовусь «Москва», – сказал Прилучный караульным.

– Годится.

Сначала шли в полный рост. Направление известное, только как далеко немцы, где часовые? И тут враги себя сами обозначили, метрах в ста впереди заработал пулемет. Трассирующие пули веером. Бойцы без команды залегли, но звякнуло железо.

– Тихо ты! – шикнул Сарычев на Гаврилова. Шепотом, не в голос.

В стороне немцев раздался хлопок, и к советским позициям полетела осветительная ракета. Прилучный, Гаврилов и Сарычев – все впервые на линии фронта, и ракету все трое видели в первый раз. Страшно осознавать: позади, в окопах, жиденькая цепь красноармейцев, а за ними – вся страна. И вся страна полагает и надеется, что фронт есть, как положено – с траншеями, минными полями и заграждениями колючей проволоки, с пулеметами, пушками. Но нет ничего, и оттого жутко.

Гаврилов прошептал в ухо Михаилу:

– Чего далеко ходить? Надо пулеметчика взять или этого, осветителя.

– Старлей сказал – офицера.

– А самого Гитлера ему не надо? – прошипел Гаврилов.

Немцы, надеясь на дальнейшее наступление, позиции не оборудовали. Ни мин, ни колючей проволоки. Для пулемета устроили гнездо по полной программе – окоп полного профиля на двоих. В стороне, в полусотне метров, – окоп для ракетчика. Он постреливал каждые пять-десять минут. Пулеметчики и ракетчик сами выдали свои позиции, чем и определили свою участь.

– Как брать будем?

Заранее план не разрабатывали, не знали, с чем придется столкнуться. На расчете – стальные шлемы на головах, потому бить даже прикладом бесполезно, кроме шума ничего не получится.

Гаврилов предложил:

– Давайте я одного ножом зарежу. А уж вы второго берите. Лучше бы придушить слегка, чтобы не крикнул, да потащить вдвоем.

– Принимается. Ползем левее, как бы с фланга зайдем.

Поползли, медленно, почти не дыша. Опять хлопок, и в сторону нейтральной полосы полетела осветительная ракета. Повиснув на парашютике, она несколько минут заливала поле мертвенно-белым светом. Бойцы сразу замерли, уткнулись головами в землю. Если держать глаза открытыми, потом в темноте не видно ничего. А еще человек замечает в первую очередь движущиеся объекты, потому лежать необходимо неподвижно, даже если в лужу попал.

У немцев тоже траншей нет. Пулеметное гнездо уже позади осталось. Пулеметчик снова дал короткую очередь веером. Михаил даже позавидовал – вот житуха, патроны жгут в никуда. А у них в полку сегодня патроны раздали – по паре обойм на пехотинца, в обойме – пять патронов.

Медленно подползли с тыла к пулеметчикам. Сарычев прошептал:

– Подождем, пока очередь дадут, они тогда слышать плохо будут. Тогда и бросаемся дружно, в полный рост.

– Действуем как договорились.

Михаилу показалось, что ждать пришлось долго. На самом деле – не больше десяти минут. Вновь очередь. Первым вскочил Сарычев, за ним Михаил, большими скачками их обогнал Гаврилов. Всем весом прыгнул на второго номера расчета, всадил ему нож в спину, ударил еще несколько раз, хотя и после первого удара немец сник. А Сарычев с разбегу другого немца поперек спины прикладом ударил. Крепко приложил, немец хекнул, попытался вздохнуть, а не получается. Да еще Михаил в кадык вцепился мертвой хваткой. Фриц руками и ногами задергал, как в агонии. Михаил хватку ослабил, немцу в ухо шепчет:

– Только пикни – нож в сердце всажу.

По-немецки, конечно.

Не было ножа у Михаила, блефовал, но немец не видел, что сзади творится. Врага связать надо, а никто не предусмотрел прихватить веревку. Михаил рукой немца обыскал. На поясном ремне – кобура с пистолетом. Рванул за клапан, потом за ремешок, вытащил. Люггер, к себе в карман определил.

– Лезь на бруствер и ползи в сторону русских. Только без резких движений.

Сам – за ним. А Гаврилов шепчет:

– Разреши ракетчика прирезать, не то засветит, не уйдем.

– Действуй! И потом сразу за нами.

Впереди полз немец. Периодически замирал, постанывал. Видимо здорово его огрел Сарычев, как бы не сломал чего. Лишь бы до своих добраться, пулеметчика командиру сдать. В темноте да на поле, где ориентиров нет, сложно определиться с дистанцией – сколько преодолели. Пора бы и Гаврилову с ракетчиком разобраться и группу догнать. Видимо, получилось у сапера, потому что ракеты не взлетали. Через какое-то время сзади послышался шум.

– Гаврилов, ты? – спросил Михаил.

– Еще кого-то ждете? Я ракетчика в плен взял.

Немец впереди полз, Гаврилов – за ним. Стоило немцу замереть, сапер его ножом колол. Вдруг все услыхали окрик на русском.

– Стой, кто идет?

– Свои, в разведку ходили.

– Никто не ходил. Встать и поднять руки, оружие на землю!

Тут Гаврилов взъярился.

– Сейчас доберусь и сопатку разобью! Зови командира!

Но группа все равно медленно продвигалась. Очень уж неуютно на нейтральной земле. Обнаружат немцы своего убитого и исчезновение двух человек, закидают нейтралку минами. Все же добрались до окопов. Тут и командир подоспел.

– Кто такие?

– Разведка. Направлены старшим лейтенантом Нарочницким.

– Приплутали вы, позиция его роты правее метров на сто.

Уже в рост поднялись, Гаврилов с сожалением вернул финку Сарычеву.

– Знатный нож.

Добрались до расположения своей роты. Старлей обрадовался. В душе не чаял увидеть бойцов снова, когда отправлял на задание смертельно опасное. Все трое вернулись, да еще пленных двое, удача. Комроты сразу же обратился к Михаилу:

– Допросить сможешь? Ну, переводить?

– Так точно.

– Тогда вперед!

Землянку оборудовали в большой воронке от авиабомбы. Подровняли стены да соорудили накат из бревен в один слой. Такой не выдержит даже попадания из миномета. Зато свет не демаскирует.

Завели одного пленного, с ним зашел Михаил. Второго остались охранять Сарычев и Гаврилов. Старлей уселся на патронный ящик.

– Спроси у него, из какой части.

Михаил перевел, получил ответ.

– Говорит – пятый армейский корпус, пятая пехотная дивизия, четырнадцатый пехотный полк.

– Велики ли потери в полку?

– «Мне неизвестно, я рядовой солдат, но в моей роте с начала кампании одиннадцать человек».

– Что он может сказать о планах?

– Говорит – неизвестно. Офицеры отдают приказы и ставят цели перед атакой. А еще он спрашивает, что с ним будет.

– Отправим в штаб полка, если будет отвечать, поместят в лагерь для военнопленных.

– Я австриец, не немец, – добавил пленный.

– Давай второго.

И второй ничего важного сказать не мог. Рядовой солдат, знает командира отделения, взвода и роты. И никаких планов командования на ближайшие сутки. Впрочем, в Красной армии ситуация аналогичная. Старлей допросом обескуражен.

– Ладно, вы немцев пленили, вы и ведите в штаб полка.

Попытались выяснить, где он расположен, потом плутали в темноте. Пленных допрашивал капитан, а переводил младший лейтенант. Допрос короткий, толковых ответов капитан не получил. В завершение приказал пленных расстрелять. Михаилу показалось – ослышался.

– Товарищ командир, они же пленные. Их в лагерь надо.

– Кормить за народный счет? И где он, этот лагерь? Отведите в овраг и шлепните. Об исполнении доложить.

Тяжело стало на душе у Михаила. Он пленному про лагерь говорил, надежду дал, а получалось – обманул. Об обмане никто не узнает, а все же скверно. Хотя разумом Прилучный понимал: прав капитан, нет сейчас надлежащих условий. Вышел, сказал бойцам:

– Велено пострелять пленных. Отвести в овраг и уничтожить.

Тяжелое молчание. Воевать с врагом на равных, когда и у него оружие, и у тебя, – это по-мужски. А стрелять в безоружного? Не палачи же они!

Такой приказ получали впервые, еще не привыкли к жестокостям войны. Повели пленных. Те почувствовали недоброе, оборачивались на конвоиров. Вот и овраг. Пленные о своей участи догадались. Один, кому Михаил обещал лагерь, попросил время помолиться.