Очерки Фонтанки. Из истории петербургской культуры - Айзенштадт Владимир Борисович

А 26 декабря 1826 года в доме на Тверской звучала музыка в честь Марии Николаевны Раевской-Волконской, уезжавшей к мужу-декабристу в Сибирь. «В Москве я остановилась у Зинаиды Волконской, моей третьей невестки, – вспоминала Мария Николаевна в своих «Записках», – она меня приняла с нежностью и добротой, которые остались мне памятны навсегда… Зная мою страсть к музыке, она пригласила всех итальянских певцов, бывших тогда в Москве…»[65]

Удручающее впечатление этого вечера передано очевидцем, который был в числе приглашенных. Мария Волконская не появилась в гостиной, где было много гостей, и сидела в другой комнате за дверью, куда беспрестанно уходила хозяйка дома, думая только о ней и стараясь ей угодить. Отрывок из арии Агнессы был прерван, потому что невольное сближение несчастья Агнессы и отца ее с положением Марии, отняло голос у Волконской и бедная слушательница в соседней комнате залилась слезами. Остаток вечера был печален, как ни старались нарушить печальное молчание шутливыми дуэтами[66].

Не забыла этого вечера и Зинаида Александровна, как видно из ее посвящения, где, обращаясь к несчастной жене декабриста, она пишет: «Я знала тебя всего три дня. Назвала другом, ты слушала нас, когда мы составляли хоры, просила не прерывать пение: еще одну арию, еще, – повторяла ты, – ни завтра, ни после, никогда более я не услышу музыки снова».

Впечатление, производимое пением Зинаиды Волконской, прекрасно выражено в стихах Козлова «Княгине З. В.», с которых мы начали этот очерк. Эти стихи были напечатаны в «Дамском журнале» с эпиграфом из Петрарки.

В июле 1829 года за границу отправился А. Мицкевич. Паспорт на выезд из России ему выхлопотала княгиня Волконская.

Поклонение двух великих поэтов, Пушкина и Мицкевича, немало способствовало той известности, которой пользовалась княгиня в русском обществе 1820-х годов. Молва о ее уме, красоте и разнообразных талантах привлекала к ней и возбуждала любопытство. Русская путешественница, рассказывая о Москве и ее достопримечательностях в 1827–1828 годах, пишет: «Видеть картину, водопад, обломки барельефа любопытно, видеть гения – есть счастье, свыше ниспосланное, но некоторым лишь дано судьбою уметь ценить это счастье. Я видела мельком кн. Зинаиду Волконскую, считаю это за величайшую благосклонность судьбы».

Эти впечатления опубликовали в журнале «Сын Отечества» за 1831 год, когда З. А. Волконская уже жила в Италии.

В последние годы жизни в Москве она вела интенсивную переписку с европейскими учеными по поводу нового, задуманного ею, общества под названием «Патриотическая беседа». Главная цель нового общества, по ее мнению, должна была заключаться в том, чтобы «знакомить Западную Европу с достопримечательностями нашего Отечества, собирать сведения о русских древностях всякого рода и доставлять пособия к сочинению и напечатанию достойных уважения творений касательно русской истории, археологии, древней географии, филологии славянских и других племен…»[67].

Предложение Волконской обсуждалось на заседании Общества истории и древностей российских 28 апреля 1827 года. Но, как видно из протокола, никакого решения о «Патриотической беседе» тогда не было принято.

Только много лет спустя за решение подобной проблемы взялись Павел Петрович Вяземский и Сергей Дмитриевич Шереметев[68].

Московский период жизни Зинаиды Волконской стал событием в музыкально-литературной жизни России…

В мае 1827 года Пушкин посылает ей экземпляр только что вышедших «Цыган» и свое знаменитое посвящение:

Царица муз и красоты, Рукою нежной держишь ты Волшебный скипетр вдохновений, И над задумчивым челом, Двойным увенчанным венком, И вьется и пылает гений.

А тем временем в Москве стали носиться упорные слухи о том, что княгиня Волконская тайно приняла католичество. «Когда известие о совращении кн. Зинаиды Волконской в католичество дошло до императора Николая Павловича, – пишет ее племянница В. Н. Репнина, – его величество хотел ее вразумить и посылал ей с этой целью священника. Но с ней сделался нервический припадок, конвульсии. Государь позволил ей уехать из России, и она избрала местом жительства Рим…»[69].

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Слухи эти на тот момент были ложными. Впоследствии она действительно приняла католичество, но это случилось только в 1833 году в Италии.

Однако в связи с предстоящим отъездом в Италию у Волконской возникала проблема с воспитанием единственного ее сына Александра. Ему исполнилось 17 лет. Она предложила Степану Петровичу Шевыреву, впоследствии профессору Московского университета, ехать с ними в качестве воспитателя сына, чтобы подготовить его к вступительному экзамену в Московском университете. Шевырев сомневался, но его друзья считали эту поездку очень для него полезной и уговаривали принять предложение. «Мы все обрадовались, – пишет М. Погодин, – этому счастливому случаю и убедили Шевырева оставить архивную службу и принять предложение княгини. Жизнь в Италии, в таком доме, который был средоточием всего лучшего и блистательного по части наук и искусств, казалось нам счастьем для Шевырева, который там мог кончить свое собственное образование»[70].

Степан Петрович Шевырев

Шевырев, уступая советам своих друзей, отправился с Волконскими за границу весной 1829 года. В Лейпциге они встретили одного из своих московских знакомых – Н. М. Рожалина, друга умершего поэта Дмитрия Веневитинова. Княгиня Волконская уговорила Рожалина и Шевырева ехать вместе с нею в Веймар, чтобы повидаться с Гёте. По прибытии в город они отправились по указанному адресу, при этом Рожалин, переводчик «Вертера», настолько взволновался, что, дойдя до квартиры знаменитого старца, просил оставить его в передней. Зинаида Александровна была неумолима и насильно потащила его. Гёте, несмотря на свою светскость, был, видимо, смущен таким неожиданным посещением. Но «если Гёте нас робел, – пишет Шевырев в письме от 29 мая 1829 года, – как же мы-то должны были его бояться. Мы все молчали и смотрели; княгиня своею любезностью загладила нашу скромность; с большим участием слушал он, как княгиня говорила ему о том, как ценят его в России»[71].

Шевырев вместе с Волконской побывал в разных городах Италии: в Неаполе, Болонье, Венеции, Милане, Генуе, Пармо, Турине… Волконская писала оттуда члену Российской академии И. А. Гульянову: «Читала я письмо твое, любезный Гульянов, и где же? В доме отца моего, под кровлею родной в сем давнем прибежище всего изящного, где я росла под сению искусства греческого, египетского, итальянского, где юные взоры мои приучились к формам идеальным. Картины, древние бронзы, мраморы – всё мне так мило, все они мне как братья, как друзья, всё составляло со мной семью моего родителя»[72].

Гульянов занимался изучением египетских древностей. В 1830 году он написал стихи и послал их анонимно Пушкину, который ответил ему известными стихами «Ответ анониму»:

О, кто бы ни был ты, чье ласковое пенье Приветствует мое блаженству возрожденье, Чья скрытая рука мне крепко руку жмет…

В Риме княгиня Волконская поселилась близ площади Иоанна Латеранского в роскошной купленной ею вилле, которая была построена на развалинах древнего римского дворца, окруженного виноградниками и цветниками. Она вскоре возобновила свои музыкальные вечера, в которых принимали участие все известные артисты, приезжавшие в Рим. В числе наиболее частых посетителей этих вечеров были Торвальдсен, Камуччини и русские художники Бруни, Брюллов и др. Здесь Шевырев действительно очутился в самых благоприятных условиях, ее богатая русская библиотека давала ему возможность продолжать свои ученые занятия. Здесь познакомился он с языком русских летописей, русскими песнями в сборнике Кирши Данилова и перечитал несколько раз «Историю» Карамзина в занятиях с сыном княгини. Он изучал итальянский язык, читал Шекспира под руководством англичанина и выучился испанскому языку.