Из зарубежной пушкинианы - Фридкин Владимир Михайлович

Ни в это время, ни позже друзья не понимали Пушкина, не знали, что творилось в его душе. И Пушкин не хотел и не мог ничего им объяснить. Объяснить — означало опозорить и жену, и себя. Он должен был один справиться со своим горем. Сейчас, после чтения писем Дантеса, мы это понимаем лучше, чем когда-либо. П. А. Вяземский позже скажет: «Пушкин был не понят при жизни не только равнодушными к нему людьми, но и его друзьями. Признаюсь и прошу в том прощения у его памяти». Добавим от себя, что он не был понят и после смерти, и только сейчас, 160 лет спустя, мы начинаем лучше понимать, что пришлось ему пережить.

В свете происходит то, что С. Л. Абрамович назвала жужжаньем клеветы. Все теряются в догадках об истинных причинах свадьбы Дантеса. Идут разговоры о том, что Дантес жертвует собой ради спасения чести любимой женщины. Ведь о его любви к прекрасной Натали только и говорили в свете. Геккерны, разумеется, поддерживают эту версию. И уже 21 ноября хрупкий мир мог взорваться. В этот день Пушкин пишет крайне оскорбительное письмо Геккерну (отрывок из него мы приводили), а также письмо Бенкендорфу, где доводит «до сведения правительства и общества», что анонимное письмо — дело рук голландского посланника. Жалобой это не было. Не в характере Пушкина было жаловаться. Можно считать достоверными предположения о том, что Пушкин намеревался отправить письмо Бенкендорфу уже после дуэли. Ведь отправь он тогда это письмо Геккерну, дуэль была бы неминуема уже в ноябре. Но опять вмешался Жуковский. Узнав от Соллогуба о письме, он заставил Пушкина отказаться от отсылки письма. На следующий день Жуковский рассказал царю об анонимном пасквиле, вызове Пушкина и последовавшем после этого сватовстве Дантеса. На аудиенции 23 ноября царь взял с поэта слово, что в дальнейшем он ничего не предпримет без его ведома. Пушкина опять связали по рукам и ногам.

Свадьба Дантеса и Екатерины Гончаровой состоялась 10 января 1837 года. То, во что сам Пушкин не верил, свершилось. Молодые делают свадебные визиты (в доме Пушкина им отказано), принимают гостей в своей роскошно обставленной квартире в Голландском посольстве. Казалось бы, наступил мир, и у друзей Пушкина нет причин для беспокойства. Но есть много наблюдений, которые настораживают. Так, вскоре после помолвки Софья Николаевна Карамзина пишет: «Натали нервна, замкнута, и когда говорит о замужестве сестры, голос у нее прерывается». По этому поводу С. Л. Абрамович роняет в книге верное замечание: «И это, вероятно, было для Пушкина самым мучительным: видеть, как сильно волнуют его жену отношения с Дантесом».

Или то, что происходило на балу у Баранта 14 января, о чем Дантес, находящийся под судом после дуэли, пишет полковнику Браверну: «Пушкин сел подле Натальи Николаевны и Екатерины Николаевны и сказал им: „Это для того, чтобы видеть, каковы вы вместе и каковы у вас лица, когда вы разговариваете“». И С. Л. Абрамович снова очень верно замечает: «Пушкину было мучительно видеть, что его жена испытывает ревность к сестре». А вот как С. Н. Карамзина описывает поведение всех четверых на вечере у Мещерских 24 января, накануне нового письма, которое на этот раз Пушкин отправил Геккерну: «Пушкин скрежещет зубами и принимает свое выражение тигра. Натали опускает глаза и краснеет под долгим и страстным взглядом своего зятя… Катрин направляет на них обоих свой ревнивый лорнет…»

Жуковскому и другим друзьям Пушкина, видимо, казалось, что все худшее позади. В рассказе Вяземских П. И. Бартеневу есть такая фраза: «…Свадьбу сыграли в первой половине января. Друзья Пушкина успокоились, воображая, что тревога прошла». Ведь теперь, после свадьбы Дантеса на свояченице Пушкина, новый вызов и дуэль были бы беспричинны, невозможны. И к тому же слово, данное царю. И у Пушкина освободились руки…

25 января Пушкин отсылает оскорбительное письмо Геккерну-отцу. Это была другая редакция того письма от 21 ноября 1836 года, которое Пушкин из-за вмешательства Жуковского, не отправив, разорвал. Теперь дуэль была неминуема. В среду, 27 января, Пушкин со своим секундантом, лицейским другом Данзасом, отправился в санях от кондитерской Вольфа на углу Невского и Мойки к месту поединка, к Комендантской даче на Черной речке. Это были последние несколько верст дороги, по которой мы прошли. Вечером в тот же день смертельно раненного Пушкина на руках внесли в его кабинет. Последние слова, сказанные им доктору Далю, были: «Кончена жизнь… Тяжело дышать… Давит…» 29 января 1837 года в два часа сорок пять минут пополудни Жуковский остановил маятник часов в его кабинете. Жизнь страдальца закончилась. Жизнь поэта только-только начиналась.

Роковая встреча у Черной речки была последней, но не первой дуэлью Пушкина. Сколько их было у него? Донжуанский список его известен, а точного числа дуэлей не подсчитал никто. В одном только Кишиневе их было семь. По словам Нащокина, записанных Бартеневым, эту страсть у Пушкина можно сравнить с «непонятным желанием человека, когда он стоит на высоте, броситься вниз». Сам Пушкин как бы писал о себе:

Все, все, что гибелью грозит,

Для сердца смертного таит

Неизъяснимы наслажденья.

Есть упоение в бою,

И бездны мрачной на краю…

Одна из первых его дуэлей была особенной. О ней рассказал Цявловский в своей «Летописи». В Кишиневе в июне 1822 года, проиграв в карты офицеру Генерального штаба Зубову, Пушкин во всеуслышанье заявил, что Зубов играл нечисто и что этот проигрыш платить нельзя. Зубов вызвал его. Дуэль состоялась в «Малине». Так звали место за городом: овражек, окруженный лесом. На дуэль Пушкин прихватил черешни. Зубов целится, а Пушкин спокойно ест черешни и выплевывает косточки. Зубов промахнулся. И тогда вместо выстрела Пушкин спрашивает: «Довольны вы?» Зубов бросается к Пушкину, хочет обнять его. «Это лишнее», — замечает Пушкин.

Пушкин вспомнит эту историю в Болдино накануне своей женитьбы и напишет 12–14 октября 1830 года «Выстрел». Пушкин вступает в новую семейную жизнь, страстно жаждет ее и боится. Боится крутого перелома, ответственности за семью, за дом. Его отношение к дуэли меняется. Нет, честь, как всегда, превыше всего. Но теперь он не один. В письме к жене 2 октября 1833 года из того же Болдино он напишет: «Нет, мой друг: плохо путешествовать женатому, то ли дело холостому! Ни о чем не думаешь, ни о какой смерти не печалишься». Или в том же году Д. Н. Гончарову: «Если я умру, моя жена окажется на улице, а дети в нищете». В. Соллогуб вспоминает слова Пушкина, сказанные им перед последней дуэлью: «Неужели вы думаете, что мне весело стреляться? Да что делать. Я имею несчастье быть человеком публичным и, знаете, это хуже, чем быть публичной женщиной». Вересаев, ссылаясь на Бартенева, приводит слова Пушкина, сказанные им перед свадьбой, что «ему вероятно придется погибнуть на поединке».

«Выстрел» отразил эти воспоминания, чувства и предчувствия. Напомним. Некто Сильвио вызвал легкомысленного и беззаботного графа, своего однополчанина. Тот явился на дуэль с фуражкой, полной черешен и, пока Сильвио целился, плевал в него косточками. Сильвио, видя это равнодушие и презрение к опасности, стрелять не стал и оставил выстрел за собой. Через несколько лет он узнал, что граф женится. И тогда Сильвио сказал: «Посмотрим, так ли равнодушно примет он смерть перед своей свадьбой, как некогда ждал ее за черешнями!» И Сильвио явился в дом женатого графа, чтобы сделать свой выстрел. Граф вспоминал: «Он вынул пистолет и прицелился… Я считал секунды… я думал о ней… Ужасная прошла минута! Сильвио опустил руку… „Будете ли вы стрелять или нет?“ — „Не буду, — отвечал Сильвио, — я доволен: я видел твое смятение, твою робость… Будешь меня помнить“».

Гроссман посвятил «Выстрелу» исследование, доказывая, что Сильвио — это Иван Петрович Липранди, с которым Пушкин встречался в Кишиневе и Одессе. А граф — это сам Пушкин. Подобно графу, Пушкин до свадьбы и после нее как бы не один и тот же человек. Случись дуэль у Черной речки не зимой, а летом, Пушкин и не подумал бы о черешне. Но, начиная с 4 ноября, он неумолимо шел к цели. Потому что сердце обливалось кровью и другого выхода он не видел.