Из зарубежной пушкинианы - Фридкин Владимир Михайлович

Бог мой, я не сетую на женщину и счастлив, зная, что она спокойна, но это большая неосторожность либо безумие, чего я, к тому же, не понимаю, как и того, какова была ее цель. Записку пришли завтра, чтоб знать, не случилось ли чего нового за ночь, кроме того, ты не говоришь, виделся ли с сестрой [Екатериной Гончаровой] у тетки [у Е. И. Загряжской] и откуда ты знаешь, что она призналась в письмах.

Доброго вечера, сердечно обнимаю, Ж. де Геккерн.

Во всем этом Екатерина — доброе создание, она ведет себя восхитительно».

Мы узнаем таким образом, что 4 ноября Наталья Николаевна не только рассказала Пушкину о встрече с Геккерном у баварского посланника и с Дантесом у Полетики, но и призналась мужу, что получала и хранила письма Дантеса. В этот день Пушкин узнал о романе жены, начавшемся еще осенью прошлого года. Образно говоря, Пушкин как бы прочел те письма из архива Клода Дантеса, которые пришли к нам только сто шестьдесят лет спустя. Пушкин узнал правду. Наталье Николаевне стало спокойнее и легче, Пушкину — тревожнее и тяжелее. Позднее Вяземский так писал об этом объяснении: «Пушкин был тронут ее доверием, раскаяньем и встревожен опасностью, которая ей угрожала». Это доверие к жене Пушкин сохранил до конца. А. И. Тургенев делает запись в дневнике сразу после дуэли: «Приезд его: мысль о жене и слова ей сказанные: „Будь спокойна, ты ни в чем не виновата“».

Наталья Николаевна призналась мужу в том, что получала и хранила письма Дантеса. Дантес считает это неосторожностью, даже безумием. И это понятно. Письма не должны были оставить у Пушкина сомнений в характере их отношений и чувств.

И здесь я должен сделать отступление.

Редактор «Нового мира», читавшая мою рукопись, строго спросила (с плохо скрываемым возмущением): «Как? Вы полагаете, что Пушкин читал чужие письма?»

Я так ответил редактору:

— Это из документа не следует. Дантес сообщает только о том, что Наталья Николаевна «призналась в письмах». Но Ваш вопрос говорит о внеисторическом подходе. Это в наше время считается неприличным мужу читать чужие письма, адресованные жене. А во времена Пушкина дело обстояло иначе. Вспомните, что говорил сам Пушкин о роли мужа в воспитании жены, особенно в тех обстоятельствах, в которых они оба оказались. В известном письме к Геккерну поэт называет себя «поверенным своей жены и господином ее поведения». Обращаясь к Бенкендорфу, он пишет: «Будучи единственным судьей и хранителем… чести моей жены…» И еще в июне 1831 года в письме к теще Пушкин писал: «Обязанность моей жены — подчиняться тому, что я себе позволю. Не восемнадцатилетней женщине управлять мужчиной, которому 32 года». Поэтому я убежден, что Пушкин считал своим долгом прочесть письма.

Так я ответил редактору. Но даже не вдаваясь в это, скажем, что факт получения и хранения этих писем не оставил у Пушкина сомнений в характере чувств, которые питали друг к другу Дантес и Наталья Николаевна. Поделиться этим Пушкин не мог ни с кем. Поэтому об этом факте до сих пор не было известно. И мы узнали об этом только сейчас, из новонайденного архива Клода Дантеса.

Начиная со Щеголева, исследователи дуэли и гибели Пушкина потратили много сил для выяснения того, кто был автором анонимного пасквиля. Этот интерес понятен: хотелось пригвоздить негодяя (или негодяев) к позорному столбу. Назывались имена В. П. Долгорукова, И. С. Гагарина, С. С. Уварова, Александра Трубецкого… Автора искали среди врагов Пушкина, а их было много. Сам Пушкин был уверен в авторстве Геккерна-отца. Уже после смерти Пушкина, 10 февраля 1837 года, П. А. Вяземский писал: «Адские сети, адские козни были устроены против Пушкина и жены его… Супружеское счастье и согласие Пушкиных было целью развратнейших и коварнейших покушений двух людей, готовых на все, чтобы опозорить Пушкину». Таким образом, Вяземский подозревает обоих Геккернов. Подозрения так и остались подозрениями, и эта тайна не раскрыта до сих пор. Одно можно сказать. Ставшие известными документы из архива Клода Дантеса делают подозрение в отношении Луи Геккерна менее вероятным. Луи Геккерна не подозревал и Щеголев. Прочтя письмо Дантеса от 17 октября, можно скорее предположить, что именно он, Дантес, частый гость карамзинского кружка, был инициатором анонимного пасквиля, что эта идея принадлежала ему. Геккерн-отец не мог не понимать, к каким последствиям приведет это анонимное письмо. Впрочем, так ли уж это все важно? Важно знать, что пережил Пушкин в этот страшный день. И что привело его в конце концов на Черную речку.

И сейчас мы знаем, что в этот день, 4 ноября 1836 года, Пушкин узнал правду: жена полюбила другого. Это потом, 25 января 1837 года, он напишет Геккерну-отцу, что чувство, которое, быть может, и вызывала в Наталье Николаевне «эта великая и возвышенная страсть, угасло в презрении самом спокойном и отвращении вполне заслуженном». Эту фразу часто цитировали, но слова о «великой и возвышенной страсти» брали как бы в кавычки, считая их иронией, а пушкинское «быть может» вырастало до отрицания какого-либо серьезного ответного чувства у Натальи Николаевны. Все ее поведение в зиму 1836 года объявлялось неосторожностью, неумением поставить на место нахала-кавалергарда или же интересом к ухаживанию модного француза, которое льстило ей. Только сейчас мы узнали, что это совсем не так. А Пушкин узнал об этом 4 ноября 1836 года, то есть более ста шестидесяти лет назад. Узнал и, разумеется, поделиться этим не мог ни с кем, даже с самыми близкими друзьями.

Трагедия, разыгравшаяся 4 ноября, — совсем не в том, что Пушкин терялся в догадках, кто автор пасквиля, или подозревал в авторстве Геккерна. Трагедия этого дня в том, что в этот день обрушилась семейная цитадель, защищавшая Пушкина от холодных ветров, дувших не столько с Финского залива, сколько со стороны Зимнего и Аничкова. В этот день он был ранен в сердце (раньше, чем на дуэли в крестцовую кость), и эта рана не зарастала и кровоточила до самой смерти. Вызов, посланный в этот день Дантесу, был ответом не на анонимное письмо, а на письма Дантеса Наталье Николаевне и признания жены. Пушкин звал Дантеса к барьеру и этим защищал свою семью, честь жены и свое достоинство.

Все, что произошло между 4 ноября 1836 года и 27 января следующего года, досконально изучено, вся эта часть дороги на Черную речку пройдена многими поколениями российских пушкинистов. В книге Стеллы Лазаревны Абрамович подведен итог, собраны все документы и дан их тщательный анализ[11]. Новейшие материалы архива Клода Дантеса к этому отрезку времени новых документов не добавляют. Они лишь заставляют по-новому взглянуть на некоторые обстоятельства трагедии и ее героев. Поэтому изложим хорошо известные факты конспективно.

5 ноября Геккерн-отец посещает Пушкина и от имени сына принимает его вызов. Геккерн просит отсрочки. Сначала на день, потом на две недели. Разумеется, Геккерн-отец в отчаянии. Все его планы под угрозой, все здание семейной жизни, которое он возводил, вот-вот рухнет. Любой исход дуэли погибелен для него. Поэтому ее нужно предотвратить любой ценой. А друзьям Пушкина надо уберечь поэта. Жуковский начинает «челночную» дипломатию, посещая то Пушкина на Мойке, то Геккерна на Невском. Изворотливый Геккерн находит спасительный ход. Он объявляет Жуковскому, что его сын уже давно влюблен в Екатерину Николаевну Гончарову. Чтобы огласить эту помолвку и оградить честь Дантеса, Пушкин должен взять свой вызов назад и сохранить его в тайне. Жуковский верит Геккерну и 7 ноября объявляет обо всем Пушкину. Пушкин в бешенстве. В переговорах принимает участие Загряжская, тетка сестер Гончаровых. Жуковский ведет конспективные заметки, что-то вроде дневника. 7 ноября он пишет: «его бешенство», 8 ноября — «его слезы». Жуковский не понимает ни бешенства, ни слез Пушкина. Теперь, когда известно от Геккерна, что Дантес влюблен в Екатерину, хочет жениться на ней и Геккерн дает согласие на этот брак, теперь, казалось бы, отпадают всякие поводы для поединка. Пушкин неумолим и просит В. А. Соллогуба быть его секундантом. К переговорам подключается Соллогуб. Это он потом скажет об этих переговорах: «Все хотели остановить Пушкина. Один Пушкин того не хотел». Пушкина буквально держат за руки. Под давлением, против своей воли, он наконец берет свой вызов назад. 17 ноября, на балу у Салтыковых, о помолвке Дантеса и Екатерины Николаевны Гончаровой было объявлено официально. Влюбленной Екатерине это счастье и не снилось.