Белые раджи - Габриэль Витткоп

К их приему в Бангкоке никто не подготовился, и все шесть недель Джеймс со своей свитой прожил у одного соотечественника. Разъяренный раджа сидел взаперти и поминутно твердил:

— Это полный провал.

Поэтому Джеймс практически не видел этой удивительной страны, а лишь умствовал да упивался собственными жалобами, глубоко уязвленный отношением народа, который он отождествлял с министрами и называл полуварварским. В самом деле, полный провал. К счастью, король Сиама смертельно болен, а его вероятный преемник Чау-фиа-Монгкут слывет англофилом, так что нужно просто немного перетерпеть.

24 октября Соединенные Штаты признали Саравак независимым государством, а его высочество сэра Джеймса Брука - раджей. Это была своего рода коронация. Джеймс приобрел новый международный статус, и его отношение к Великобритании резко изменилось. Он смутно предвидел великие события, и до поздней ночи, порой даже до самого рассвета, пока с бледнеющего небосвода не исчезали летучие мыши, большой зал бунгало служил ареной горячих споров между Белым раджей и его подчиненными. Джеймс блистал умом и проницательностью, неизменно отвергая все предложения, но позже их принимая окольными путями.

Рентап решил разгромить уже три года препятствовавший его перемещениям форт Батанг. Внезапно перешел в наступление, и предупрежденный заранее гарнизон двинулся ему навстречу на Скранг, но не смог взять форт приступом. Недолгое кровопролитное сражение завершилось вничью, но несколько брошенных на дно праху британских голов закрепили авторитет Рентапа. Понеся тяжелые потери, он отошел к истокам реки, а потом, желая показать, что не собирается уступать Белому радже ни пяди, построил опорный пункт на самой вершине Букит-Сандока - орлиное гнездо, под которым, насколько хватало глаз, простирался океан джунглей.

В тот день над деревьями по берегам Ундупа у его впадения в Скранг нависало хмурое грозовое небо. Пенившиеся у разбросанных по речному руслу скал низкие волны рисовали перламутровые арабески и завивались быстро исчезавшими розетками. Стоя на берегу, Джеймс любовался ландшафтом, напоминавшим роскошные, подробные литографии, которыми обычно иллюстрируются экзотические идиллии романтиков. Он любил эти минуты одиночества, когда замедлялось сердцебиение. Ему захотелось искупаться, и он уже снял куртку, как вдруг заметил плывущего в нескольких метрах вверх по течению человека: виднелись лишь его смуглые плечи да обвязанный вокруг головы узкий красный лоскут. Джеймс резко развернулся и влез на скалу. Он узнал Рентапа, Рентап увидел Белого раджу, и весь мир внезапно опустел: они встретились на бескрайнем просторе, в бесконечности, возможно, в небытии - неподвижные и связанные лишь нитью обоюдного взгляда. В глазах Джеймса читался ужас, в глазах пирата - насмешка. Рентап был безоружен, но по его губам пробежала слабая улыбка, когда он увидел, как Джеймс поднес руку к пистолету: ведь на ушах у Рентапа кабаньи рыла, делающие его бертуахом! Это было наивысшее оскорбление, но он промолчал. Голый, как речной бог, презрительно сощурившись, ждал на скале. Жестом танцовщика Джеймс поднял оружие - изготовленный в Шеффилде старый седельный пистолет, - и, приложив палец к спусковому крючку, удерживал его на весу. Когда их взгляды встретились, его душа разрывалась на части. Необходимо прикончить Рентапа во имя раджа. Рентап должен жить лишь отражением в зеркале. Он враг, но как он прекрасен!

Джеймс опустил оружие и медленно отвернулся. Углубившись в заросли, он услышал за спиной смех пирата. Казалось, будто река и джунгли, земля и небо содрогнулись от чудовищного взрыва, с вызывающим ревом, торжествующим воплем, победными трубами всколыхнувшего скалы и деревья.

Здоровье раджи требовало длительного пребывания в Великобритании, к тому же он надеялся, что там будет проще расстроить происки врагов. Он отправился для посадки в Сингапур, где все уже были либо за Брука, либо против него. Газеты пестрели письмами и статьями: «Фри Пресс» поддерживала Раджу, «Стрейтс Тайме» его изобличала. Джеймс заявлял письменный протест, не стесняясь в выражениях и уснащая свои послания словами «лицемерие», «злорадство» и даже «порок» - последнее отдавало волшебными чарами, вынуждая раджу краснеть. Имя Джеймса Брука гранатой гремело за обеденными столами, а Торговая палата улаживала все вопросы путем мажоритарного голосования за или против раджи. Словом, скандал был необходим для назидания, и в Сингапуре давно уже не устраивалось подобного веселья. Коренные жители тоже отрезали себе большой кусок от этого пирога из пересуд, на которые всегда был падок город: королева Англии попыталась удавить сэра Джеймса Брука, но он бросился к ногам Омара Али и был спасен. Впрочем, кое-кто сохранял хладнокровие, так, например, старый торговец трепангами приводил китайскую пословицу: большое дерево само притягивает молнию.

Джеймс добрался до Великобритании в мае. Возобновивший перед Палатой общин свои нападки Юм опирался на два неопровержимых, по его мнению, документа: заметку в «Стрейтс Тайме» и письмо кабатчика. В своем послании Уильям Майлз описывал безопасную буколическую жизнь на Лабуане, где не было никаких пиратов, и разглагольствовал о нанесенном раджей ущербе Роберту Бернсу. Главным недостатком письма был подлог, который доказал выступавший против Юма парламентарий Генри Драммонд. Он предъявил подлинное письмо Майлза, разительно отличавшееся по слогу и орфографии от первого документа. В минуту душевного подъема автор написал его султану Брунея, с которым совершенно не был знаком, но, поразмыслив, решил не отправлять, что, в конечном счете, не имело значения, ведь мистер Майлз так же плохо умел писать, как султан - читать. Это послание вызвало взрыв хохота. Как только слушатели успокоились, Драммонд сообщил им, что мистер Уильям Майлз, мясник и боксер по профессии, после одного неприятного случая некоторое время жил на казенном счету, а затем уехал в Австралию, где открыл дом терпимости «Шотландский чертополох», - потрясающее название для подобного заведения. Он подвизался сутенером, карманником, скупщиком краденого и взломщиком, после чего, скрываясь от полиции, сменил место жительства, и сложные обстоятельства подтолкнули его к двоеженству. Ну а всегда энергично отрицавшего существование на Борнео пиратов Роберта Бернса не так давно постигла исполненная иронии участь. Когда Берне совершал каботажное плавание с грузом оружия и пороха вдоль северо-восточного побережья, его шхуна села на мель в бухте Маруду. Этот уголок славился как пиратский притон, но, как известно, пираты - всего лишь выдумка Джеймса Брука. Несколько часов спустя безобидные сулу и невинные илануны взяли судно на абордаж и поддели на клинки своих парангов несколько голов, включая голову самого мистера Бернса. Юм очень неохотно пересматривал свои суждения, да к тому же обладал крепкими нервами, поэтому он зачитал перед Парламентом заявление покойного о том, что пиратства не существует, и Генри Драм-монд снова поднял его на смех.

В тот же вечер Джеймс ужинал с захмелевшим Темплером.

— Драммонд - невероятный, правда, Джеймс?.. Не-о-бык-но-вен-ный!

Старая ведьма Молль Драммонд

В драном ботинке жилааааа,

И пряжка ей дверью былааааа...

Вот увидишь, дорогой друг, все это закончится разорением - повторяю: ра-зо-ре-ни-ем Юма и его клики.

— Кто знает? Лорда Дерби сменяет лорд Абердин со своей коалицией либералов и радикалов, а это укрепляет положение Юма.

— Подумаешь! Сколько раз он повторял запрос о следственной комиссии, но так своего и не добился?

— Да, но он извращенно настойчив.

За несколько дней до отплытия на Борнео Белому радже неожиданно сообщили, что следственная комиссия действительно будет создана. Не в Лондоне, где он мог найти поддержку, а в Сингапуре, где защищаться было гораздо труднее. К тому же обремененный множеством дел Джеймс сложил с себя полномочия губернатора Лабуана и генерального консула на Борнео. Скрепя сердце, раджа сел в Саутгемптоне на корабль.

Уже в январе в Кучинге разразилась холера, вероятно, занесенная северо-восточным муссоном, который обычно начинал дуть позже, в период летнего зноя. Срочно освятили Собор святого Фомы, а также Маджид-Бесар, или Большую мечеть, и разоблачили агентов тайного общества. Тем временем люди торговали, жили и умирали...

В Брунее пенгиран Муним сменил на престоле своего умершего от рака зятя Омара Али. Это сулило новые перемены. Саравакское правительство не могло существовать без строгой организации прибрежных областей между Кучингом и Брунеем, и трудность заключалась в мешавшем всякому взаимодействию чередовании мятежных и покорных районов.