Folie a Deux (СИ) - Шишина Ксения

— Я не могу, Райан.

— Значит, использовать меня ты не против, но когда я фактически признаюсь, что хочу с тобой настоящую семью, в которой ты никуда от меня не денешься, и, может быть, люблю тебя, ты сразу же не можешь?

— Ты не знаешь, что такое любовь. Или я боюсь, что не знаешь, — не выдержав, я оборачиваюсь к нему. Лишь чуть поворачиваю голову, но тут же чувствую твёрдое и уверенное прикосновение, уже не позволяющее отвернуться. Поверх левой щеки, но такое ощущение, что будто повсюду. И я знаю, что рискую пропасть. Смотря в эти глаза, наполненные чем-то неизвестным, и в глубине души разделяя его эмоции, даже если с ним может быть не всё так однозначно, как представляется ему самому. — Я не в силах лгать в первую очередь самой себе, я, и правда, хочу большего с тобой, но что, если для тебя это всего лишь очередная прихоть? Влюбить кого-нибудь в себя и провести что-то вроде эксперимента, надолго ли тебя хватит? Что будет, когда она пройдёт? Я повторю судьбу твоей жены? Но я не она. Я не смогу просто закрывать глаза, — что бы я ни думала про своих родителей и их несколько скучный брак, я моногамна. С тем, что я так или иначе стала соучастницей измены, это, вероятно, совсем не соотносится, но я не выдержу ни нелюбви, ни неверности. Соответствующие вещи меня сломают. Разрушат. На уровне предположений о том, как это будет или уже было, если он врёт о своей как бы преданности мне, они уже сейчас обосновываются в моём теле тяжестью и затруднением дыхания.

— Просто дай мне шанс. Один чёртов шанс, Моника, — горячее дыхание на моём лице влияет не хуже слов. От Райана пахнет почти отчаянием. Это действительно в нём есть. Мне так кажется. Потребность что-то сделать невероятно огромна. Нет, не просто что-то, а всё, что необходимо для того, чтобы оно исчезло. А ещё мне хочется потрогать костюм. Выяснить, как он будет ощущаться под пальцами. Гладкая ли ткань или шершавая. По одному лишь взгляду ничего непонятно. Но в случае со мной банальным любопытством дело может и не ограничиться. Я не думаю, что умею касаться Райана Андерсона без немедленно возникающего желания пойти дальше прикосновений. С другой же стороны какая, чёрт возьми, разница?

Я дотрагиваюсь до рубашки правой рукой и даже почти расстёгиваю первую пуговицу, предвкушая, как увижу кусочек оголившейся кожи, когда Райан убирает мою ладонь от своей груди, надёжно обхватив запястье длинными пальцами. Ещё недавно они лежали на моей щеке, но теперь сдерживают меня, в то время как он смотрит в мои глаза почти что жёстко и непререкаемо.

— Сначала твой ответ, Моника. Да или нет. Не можешь ничего решить сейчас, не проблема. Я приеду завтра. Как только твои родители уедут, и ты вернёшься из аэропорта, — я уверена, что взираю на него с определённой долей недоумения. Недоумения, которое ему наверняка нравится. А может, даже доставляет истинное наслаждение. Потому что он чуть ли не улыбается, когда, продолжая, охотно поясняет: — Да, мои люди пробили не только геолокацию на твоём телефоне, но и то, не купили ли ещё твои родители билеты обратно. Как оказалось, купили.

— Хочешь сначала как бы поговорить?

— Да, хочу. Поэтому сейчас я ухожу. Потому что и не разговоров мне всё-таки тоже хочется.

Вставая, он отпускает мою руку будто бы неохотно. Я уже думаю, что он так и выйдет за дверь, и поднимаю глаза, чтобы посмотреть на его лицо ещё немного, в то время как оно неожиданно начинает приближаться. Короткий поцелуй оказывается фактически неощутим. Но это и не странно. Скорее закономерно. Разве он может сравниться со всем тем, что было у нас до этого момента? Конечно же, нет. Но вместе с тем он будто бы говорит, что всё зависит лишь от меня. Что я знаю, к какому решению должна прийти, чтобы получить остальное. И, может быть, уже не просто лишь секс, а всего Райана Андерсона целиком.

Я возвращаюсь в зал спустя некоторое количество времени после того, как он покидает гардеробную. Но около стойки меня останавливает женщина-метрдотель.

— Это вы Моника?

— Да.

— Мужчина оставил вам это.

— Спасибо.

Я забираю из её рук карточку и уже знакомую коробку. Предсказуемо ожидаю увидеть внутри колье, от которого отказалась, но, откровенно говоря, лучше бы там было именно оно. Вместо него моему взгляду предстаёт комплект из ожерелья, браслета и серёжек. Всё из жёлтого золота, бриллиантов и малахита. По крайней мере, мне кажется, что это именно этот камень. Текст на бумаге написан от руки почти каллиграфическим почерком. Лаконичный, но всё равно ускоряющий пульс. С Днём рождения, Моника.

Глава одиннадцатая

— И тебе, Бельчонок, тоже не спится?

— Очевидно, что так.

Часы показывают начало первого ночи, когда я замечаю отца входящим на кухню. Это, разумеется, чистая случайность, но он садится на тот самый стул, на котором несколько недель тому назад сидел Райан, пока я просила его о ребёнке. Я помню во многом исключительно деловое отношение, несколько официальный подход в ответ и думаю, что мне ещё только предстоит понять, как всё это превратилось в, возможно, желание действительно быть со мной. Но оно кажется мне хрупким. Способным исчезнуть так же быстро, как и появилось. Райан Андерсон не производит впечатления человека, который не знает, чего хочет, но намерение развестись и одновременно перевести отношения на стороне в предположительно серьёзную плоскость это совсем другое дело. Я не могу не спрашивать себя, почему именно я. Знает ли он сам ответ на этот вопрос? А если знает, откроет ли хоть когда-нибудь мне этот секрет?

— В определённом контексте мне действительно трудно думать о тебе, как о взрослой женщине, но если ты нуждаешься в разговоре с кем-нибудь из нас или в разговоре в целом, то я вполне готов тебя выслушать. Ты, и правда, с кем-то несчастна, ребёнок?

Я вздыхаю, делая глоток фактически остывшего зелёного чая. Неуверенная, что хотела бы, чтобы кто-то из моих родителей всё-таки меня услышал. Сомневающаяся в том, достаточно ли во мне алкоголя и желания вновь возвращаться к прерванному в ресторане разговору. Теперь, когда эмоции немного поутихли, а некоторая доля опьянения стала менее очевидной, я уже совершенно не злая. И не испытываю явной потребности стоять якобы на своём чисто из принципа, когда на самом деле правда далеко не на моей стороне.

— Хочешь поговорить по душам?

— Может быть, немного, — слегка нерешительный и уклончивый ответ вызывает у меня улыбку. Мне даже почти что жаль отца. Не сосчитать, сколько раз за всю мою жизнь ему приходилось выступать как бы в роли миротворца между мною и мамой. Я могу лишь надеяться на то, что однажды все шероховатости в наших с ней отношениях как-нибудь да сгладятся, и в один прекрасный день он сможет наконец выдохнуть.

— Я бы не сказала, что по-настоящему несчастна, но иногда я ощущаю, что вроде как близка к этому. Это не всегда так. Бывает по-разному.

— Знаешь, каждый из нас сам несёт ответственность за своё счастье. Если ты не можешь свыкнуться с тем, что не все дни или моменты с этим человеком одинаково хорошие, и при этом находишься не в состоянии что-либо изменить, то, может быть, тебе нужно просто принять волевое решение? Будет наверняка тяжело совершить этот шаг, но рано или поздно станет легче.

— Я пыталась, папа. Не вышло.

— Но он всё-таки плохо с тобой обращается?

— Нет. Нет, не в этом дело, — не задумываясь, отвечаю я на наполненный беспокойством вопрос, и это не лукавство. Райан Андерсон, вероятно, совсем не идеал мужчины, но он не причиняет мне настоящей боли. Не поднимает на меня руку. Не наносит физических увечий. В этом плане с ним я в полной безопасности. Желание контролировать и постоянно чувствовать власть не равносильно способности ударить и причинить подлинный вред.

Но отец несколько мрачнеет, невзирая на мои слова. Будто не верит мне. Или просто в любом случае хочет меня отстоять, что совершенно невозможно, даже если бы я реально нуждалась в защите. Он всего лишь полицейский из маленького городка, о существовании которого многие наверняка и не знают. Для Райана в этом всём нет и не может быть никакой угрозы. Его не напугает какой-то провинциальный папа, пусть и шериф.