Испорченный король - Ноа Хоуп

роскошном пентхаусе Доменико, я снова ощутила себя пленницей в этих мрачных, но уютных стенах. Богатый интерьер, отделанный в тёмных тонах, казался одновременно надёжным убежищем и душной тюрьмой. Я осталась одна, лишь зловещий шёпот ночи напоминал, что я всё ещё жива, хотя порой мне хотелось, чтобы это было не так.

Диего, ответственный за мою безопасность, сообщил, что его босс улетел на Сицилию, но из-за неотложных дел не смог дождаться моего выздоровления. Однако перед своим отъездом Доменико позаботился о том, чтобы врач осмотрел рану и оказал мне лучшее лечение. Пожилой мужчина вколол мне сильное обезболивающее, но эта лекарственная субстанция не могла заглушить боль, которая разрывала мою душу.

Доменико купил меня, как товар, но в его глазах, когда он смотрел на меня, я видела нечто большее, чем просто собственность. Там таился огонь, который то вспыхивал ярко, то гас, оставляя меня в состоянии тревожного ожидания. И сейчас, когда его не было рядом, эта неопределённость ощущалась ещё острее. Я чувствовала себя в бездонной пропасти, а он был едва заметной ниточкой надежды, что могла удержать меня от падения в бездну. Но он бросил меня. Как и все остальные.

Я снова и снова задавала себе вопрос: неужели я действительно настолько ничтожна? Что такого я сделала, чтобы заслужить эту участь? Ответа не было, только давящая, безмолвная тишина, которая впечатывала меня в пустоту, ещё больше усугубляя моё отчаяние.

Но что я могла ожидать после того, как сбежала от людей Доменико? Возможно, мне следовало предупредить его солдат, но страх сковал меня, затмив разум. Я не могла думать и действовать рационально. Всё, что меня волновало – это бежать, спрятаться от него, от этого воплощения ада в человеческом обличии, от одного из самых опасных убийц Братвы.

Я понятия не имею, по какой причине Пётр искал меня, и вряд ли это из-за того, что моя «семья» беспокоилась о моей судьбе. Но когда наши взгляды встретились, я увидела в его глазах холодную бездонную пропасть, и поняла, что он пришёл с одной целью – убить меня… свою сводную сестру. Какая чёртова ирония!

Пётр – родной сын моего отчима, Фёдора Васильева, правой руки Пахана – Олега Смирнова, а я… всего лишь «жалкое ничтожество», незаконнорождённая дочь Марии, которую она нагуляла от мужа.

Брат, конечно, попытался убить меня. Выстрел пронзил мою ногу, разрывая плоть, оставляя за собой жгучую боль. Я упала на холодный бетон, мир вокруг закружился, а кровь, стекая по ноге, казалась густой, тягучей и чёрной, как моя собственная безнадёжность. Но что-то отвлекло Петра, и он скрылся, прежде чем появились солдаты, а затем и сам Доменико.

Однако даже в тот момент, когда я погружалась в пучину боли, я видела взгляд Доменико, его тёмные глаза, обычно холодные и властные, были искажены чем-то непонятным. В них я разглядела не только гнев, но и что-то ещё… боль? Страх? Сожаление? Но была ли это реальность или игра моего воображения? Я не знала.

Но сейчас я уверена, что Доменико просто отмахнулся от меня. Я стала проблемой, которую нельзя уничтожить, но и не хочется держать рядом. Я понимала его логику. Я была как шип в его ботинке, который не давал ему спокойно идти по жизни. Я была не той женщиной, которую он хотел видеть рядом с собой.

Точно так же и члены моей семьи отмахнулись от меня. После того как Фёдору прислали конверт с моими обнажёнными фотографиями в постели с мужчиной, отчим выгнал меня из дома и запретил общаться с матерью, сделав меня изгоем собственной семьи.

Я чувствовала себя брошенной и преданной всеми, кто когда-то был мне дорог. Словно я превратилась в ненужную вещь, от которой все поспешили избавиться. Тяжесть этого осознания давила на меня, словно гигантский валун, грозящий расплющить. Я задыхалась от боли и одиночества, тонула в безысходности, не видя ни проблеска надежды.

Но для меня это было не ново. Всю мою жизнь ко мне обращались как к мусору. Я была недостойна любви, счастья, жизни. Я помню, как в детстве, когда к нам приходили гости, я вынуждена была притворяться домработницей. Как меня заставляли прятаться, чтобы никто из членов Братвы не узнал о моём существовании, о предательстве матери.

Я проводила свои дни, запертая в четырёх стенах, училась с репетитором, сводя общение с людьми к минимуму. Мир за пределами нашего дома казался чужим, враждебным, и я не могла найти в нём ни одного уголка, где бы я чувствовала себя в безопасности.

Потому что, взглянув на моё лицо, можно точно сказать, что я не дочь Фёдора. Как говорила мама, в очень редкие моменты проявления её любви ко мне, я абсолютная копия отца. Но вот так загадка, я до сих пор не знаю, кто этот человек.

Только вот в чём дело. Я не была виновата в том, что Мария изменила Фёдору, так же как и в том, каким образом были сделаны эти фотографии. Один раз мне удалось сбежать тайком из дома, и я отправилась в клуб, где меня накачали наркотиками и жестоко изнасиловали. Я пыталась объяснить это отчиму, но он даже слушать меня не стал.

Однако это событие стало отправной точкой для последующих ужасных происшествий, из-за которых я оказалась в рабстве. Я быстро вытеснила те воспоминания, как ненужные вещи, выталкивая их из сознания. Мне нельзя было сломаться снова. Потому что, когда дело касалось крошечной девочки с пшеничными волосами и глазами цвета васильков, моё сердце разбивалось на миллион маленьких кусочков.

Я закрыла веки, не в силах противостоять тому внутреннему вихрю, который обрушился на меня с новой силой. Мне казалось, что я подобна растению, вырванному из тёплой, заботливой почвы и брошенному на мёртвую землю – без шанса на выживание. Надежда казалась чем-то недостижимым, но в глубине души я понимала, что у меня нет выбора. Я была жертвой своей судьбы, и мне нужно было принять это. Я должна была найти в себе силу, чтобы выжить, чтобы не сдаваться.

Какой-то странный шум привлёк моё внимание, возвращая в реальность. Я осторожно приподнялась на кровати и огляделась вокруг. На прикроватной тумбочке я заметила мобильный телефон, который в данный момент разрывался от звонка. Осторожно протянув руку, я взяла трубку и увидела незнакомый номер. Внутри меня всё сжалось от страха.

Я с трудом набрала воздуха