Похождения Стахия - Ирина Красногорская

Рассказывал царь, как пытался пресечь в государстве воровство и хотел издать указ: кто украдет на сумму, достаточную, чтобы купить на нее веревку, тот без дальнейшего следствия повешен будет. А генерал-прокурор возразил негаданно: «Всемилостивейший государь! Неужели ты хочешь остаться один, без служителей и подданных?»

Глава XI

Двор герцогини Курляндской

При дворе герцогини Курляндской Анны в Митаве и в ее загородной резиденции Вирцау тоже имелись сказители и шуты. Шуты развлекали не только смешными действиями, но и всякими словесными нелепицами, коротенькими небылицами, часто непристойными – балагурили. Время от времени появлялись и рассказчики-немцы. Но Анна их не жаловала. Герои их сказок отличались скаредностью и жестокостью. Чего один хитроумный Клаус стоил! Не просто хитрюга – мерзавец. Правда, и русские сказки сочинялись и сказывались не самыми благородными людьми. Порой приветствовались в них лень, способность добиться успеха за чужой счет. Нередко забывали сказители, что такое милосердие. Зато в русских сказках всегда присутствовала любовь. Добрый молодец преодолевал немыслимые препятствия, искал и находил красну девицу. Добры молодцы не всегда звались Иванами, то есть не обязательно были русскими. Бова королевич, например, уж точно не был русским, не были россиянами и те, кого сказительницы именовали «прынцами».

Лет в тринадцать Анна решила, что ее прекрасный принц будет чужеземцем. В иностранцах ей чудилась привлекательная загадочность. Она много интересного слышала о дальних странах. Прежде всего, о Голландии, о ней рассказывали дядюшка и голландец Корнелий де Бруин. Тот два года жил в России, бывал в измайловском и преображенском дворцах. Писал, по желанию царя, с нее, девятилетней, и с ее сестер портреты. Разговаривал через толмача с их матерью: она присутствовала при его работе.

Как сказку, вспоминали в Измайлове историю неудавшегося замужества царевны Ирины Михайловны. Ей было тринадцать лет, когда ее отец, царь Михаил, и старший брат решили, что она готова к супружеству. Вообще-то с замужеством царевны можно было бы еще подождать, если бы отца и брата заботило ее счастье. Но они решали задачу большой государственной важности, женское счастье в сравнении с ней значило мало. Удачно заключенный брак позволил бы им убавить алчность ближайших соседей, Швеции и Польши, поумерить их притязания на пограничные с Россией области.

Царь Михаил пытался выдать дочь замуж в Швецию, но попытка не удалась. Сыскал жениха в Дании, сына датского короля Христиана IV. Правда, принц не имел права на престол: его родители состояли в морганатическом браке. Мать его была дочерью рыцаря, всего лишь рыцаря! Король женился на ней по любви и тем самым лишил их сына надежды на трон. То, что зять не станет королем, не очень огорчало царя Михаила. Он рассчитывал, что Христиан оставит трон нескоро и будет союзником России долгое время – сына он любил. Датского короля союз с русскими тоже устраивал, поэтому он отрядил принца в Москву, жениться.

«Вальдемар был вылитый, ну вылитый Бова королевич, – уверяла царевен одна из старых нянюшек, – высокий, осанистый и лицом чистый. Двадцати лет от роду, а уж умел изъясняться по-немецки, по-французски, по-итальянски и знал эту – как ее? – латынь. Да еще, говорили, весьма искусен он в воинском деле. Не зря говорили: Вальдемар свое искусство показал, – вздыхала нянюшка. – А с царевной Иринушкой они так и не свиделись».

Нянюшка опять вздыхала: то ли осуждала нынешние нравы, то ли жалела, что ее сверстницы не имели в молодости свободы, то ли печалилась о несчастной Ирине. Царевну не выдали замуж за прекрасного королевича. Он не пожелал переменить свою веру, хотя его уговаривал сам царь. Тогда разгневанный Михаил Федорович повелел подержать несговорчивого жениха в заключении, пока не одумается. Царь не сомневался, что сломит Вальдемара: давал за царевной пусть не полцарства, но все-таки приданое немалое. Входили в него города Суздаль и Ярославль королевичу в пожизненное владение, худоба всякая на триста тысяч. Молодым позволялось держать свой двор в Москве.

«Не позарился королевич на такое богатство, – рассказывала нянюшка. – Приближенные его перекололи шпагами всю стражу и вместе с ним бежали к Тверским воротам. Там тоже сражались отчаянно, да их поймали. И как им было скрыться в чужой стране! Королевич прожил в плену почти два года. Возненавидел всю царевнину родню и после смерти царя-батюшки Михаила Федоровича уехал к себе в Данию. Царевна Иринушка так и осталась вековухой».

Все слушавшие эту печальную историю жалели Ирину. Переживали ее позор, как собственный. Какой-то захудалый королевич пренебрег ею! Может, потому и другие не взяли? А безмолвный телохранитель (волонтер) думал: «Ну чего печалитесь напрасно? Может, девочке этой, Ирине, не хотелось идти замуж, да еще в страну далекую».

«От меня бы королевич не уехал, – говорила Анна низким громким голосом, как бы виня Ирину за упущенную возможность. – Нет! Не уехал бы!»

Э-эх! Если бы знала Анна, как далеко ее помыслам до свершения.

После смерти несчастного Вильгельма она опять оказалась российским государственным товаром большой значимости. Только запродать этот товар стало куда труднее, чем раньше. И не потому, что он залежался и купцов на него стало меньше. Напротив – очень многих европейских принцев отнюдь не смущало вдовство невесты вкупе с таким приданым, как герцогство Курляндское. Но это приданое лишало царя свободы действия. Он не имел права ошибиться в выборе жениха. Овладев пограничными к герцогству областями и Ригою, он ни в коем случае не желал его терять. Тем более что герцогство продолжало привлекать и Швецию, и Пруссию, и Польшу. Особенно – Польшу.

Хотя благодаря Северной войне Курляндия перестала считаться вассалом Польши, польское влияние на нее все еще оставалось сильным. Курляндские оберраты не спешили признавать Анну. Одно время ей даже пришлось жить в Риге: ждать, пока могущественный российский родственник урезонит строптивых баронов. Бароны же выдвинули условие, что сами будут выбирать, в крайнем случае утверждать, будущего герцога. С престарелым дядюшкой Фердинандом они так и не нашли общего языка, и он продолжал пребывать в Данциге и капризничать. Выбранного ими самими претендента они намеревались предложить Анне в мужья, не ожидая возражений с ее стороны. Царь-батюшка возражений племянницы тоже не думал принимать в расчет. Расчет у него был другой, посложнее, чем некогда у деда его Михаила Федоровича. Следовало найти жениха, который бы устраивал польского короля и в то же время не помышлял плясать под его дудку, обласкать этого достойного юношу и убедить надменных баронов, что именно о таком герцоге они мечтали на своих сборищах или в хмельном одиночестве у чадящего камина.