Похождения Стахия - Ирина Красногорская

Хруст между тем прекратился: Бьерн опустил голову на стол, примостил ее рядом с миской, недоеденная луковица приютилась в стопке.

– Не спи, не спи! – затормошил его волонтер. – Мне уходить пора, а ты не поведал еще ничего новенького.

– Прости, задремал. Вернулся из Борок на рассвете. Сейчас, сейчас! На чем я остановился?

– С новости и начинай, – ответил волонтер по-русски.

Бьерн пренебрег пожеланием гостя, хотя и прекрасно его понял.

– Да, верховники потребовали, чтобы герцогиня не брала в Россию господина Бирона. Правильнее говорить Бирена. Справедливо потребовали. Как думаешь, Стахий?

Волонтер согласно кивнул. Он всегда кивал в этом месте рассказа.

– Но ограничивать самодержавие в России неумно. Ох, неумно! Такая большая держава. Должна быть в одних руках. А тут восемь соправителей. Эзоп говорил…

Бьерн произнес фразу на древнегреческом языке. Сообразив, что волонтер не понимает, перевел ее на шведский, затем на русский язык:

– Это о том, как лебедь, рак и щука взялись везти вместе воз и что из того вышло.

Он мог и не объяснять: волонтер давно знал смысл фразы и запомнил ее звучание. У него была способность к языкам. Однако он ни разу не остановил шведа. Предполагал, что тому приятно показать свою ученость. Понимал, как должен страдать он, не находя ей достойного применения. Мирился и с тем, что их долгие разговоры велись в основном по-шведски: не подслушают. Ведь и у каменных стен есть уши.

– Императрица поняла это, – продолжал Бьерн, язык у него заплетался, но память от пития не пострадала, – и после коронации порвала составленные верховниками кондиции. Правда, прежде заручилась поддержкой гвардии и дворянства.

– Постой, постой, – перебил волонтер, – я узнал любопытную подробность. Оказывается, гвардейцам задолжали жалование за шестнадцать месяцев. Они рассчитывали, что новая государыня поможет им деньги получить. Потому рьяно стали на ее сторону. К тому же она установила с ними добрые отношения, когда перед въездом в Москву пять дней жила в селе Всесвятском. За пять дней, Бьерн, всего за пять, она склонила гвардейцев на свою сторону! Собственноручно потчевала их водкой, объявила себя капитаном кавалергардов, полковником гвардии.

– Да, ума и решительности императрице не занимать. Просчитались верховники, – заметил Бьерн и, наконец, выложил опять-таки по-шведски новую подробность: – Теперь рассказывают прелюбопытнейший анекдот. Будто покончив с кондициями, императрица подошла к Василию Лукичу Долгорукому и – схватила его за нос. Удерживая князя таким образом, подвела к парсуне Ивана Грозного и спросила: «Князь Василий Лукич, знаешь ли ты, кто это?» – «Знаю, матушка государыня!» – «Так знай же и то, что хоть я и баба, да такая же буду, как он: вас семеро дураков сбиралось водить меня за нос, я тебя прежде провела, убирайся сейчас же в свою деревню, и чтобы духом твоим не пахло».

– Это на нее похоже! – развеселился волонтер. – Она могла схватить Лукича за нос. Тем более нос у него огромный. Только вот управлять державой самолично Анна не сможет. Нет, не сможет! Поскольку неусердна, нерачительна и слабовольна. А посему править будет Бирон. Так что, друг мой, порядка не жди. Грядут еще более тяжелые времена. Бирона заботят только лошади.

Волонтер хотел вскочить, но бреннвин словно привязал к скамейке. Змея о трех головах коварно ухмыльнулась. Ворон едва не выронил ключ.

– Спасибо за хлеб-соль! – Волонтер рывком поднялся.

– О, подожди! – Бьерн схватил волонтера за предплечье, заговорил по-русски: – Я хотел сказать… Вчера Маркитка так пел, так пел!

– Какой Маркитка? Мастридия, что ли?

– Да!

Когда швед волновался, он путал род и падежи, хотя обычно по-русски говорил вполне прилично. Разве что выговор выдавал в нем иностранца.

– Я слушала его и вспомнил один наш легенда. Викинги перед дальним походом проклинали родную землю и любимых женщин. А женщины тогда пели. Взывали к Одину, богу. Просили, чтобы он милостив был к уплывающим, вывел их на тучные земли, дал новых и верных супруг. И Маркитка пел и молил за тебя.

– Глупости! Она девчонка совсем.

Волонтер взбежал по лестнице. Хозяин, пошатываясь, последовал за ним. Нетвердой рукой принялся отодвигать засовы, сбрасывать цепочки. И между делом произнес тихо:

– Маленький Мастридка имеет большое сердце.

– Опять перепутал род! – И эта ошибка напомнила волонтеру, как волновался швед в Борках при подьячем, и все отмахивались от него, так и не выслушали. – А что ты хотел сообщить нам третьего дня? – спросил уже с порога.

– А-а, я хотел прибавить к вашему ученому разговору, что Бьерн по-шведски медведь. Береза – бьерк, тоже медвежье дерево.

– Ну и дела! – только и воскликнул волонтер. Он опаздывал. Глотнув свежего воздуха, вспомнил, что ему все-таки нужно на заставу, с утра спросонья перепутал дни, нынче ввечеру ему заступать. Хорошо, что ввечеру!

Глава X

Вечеря Мастридии и драгоценная луковка

радостном расположении духа он быстро шел по людным в это время улицам. Встречные посматривали на него с веселым удивлением. Какая-то шустрая бабенка, из деревенских, вдруг захохотала и покрутила пальцем у своего виска. Тут только волонтер заметил, что не снял нелепой одежонки алхимика. На голове каким-то образом оказался колпак, хоть он и не помнил, что надевал его. Пришлось нырнуть в подворотню гостиного двора. От ее каменных, замшелых стен разило псиной и мужиками. Как тут было не добавить своего запаха.

Покончив с неотложными делами, волонтер двинулся дальше. Шагал без головного убора, что было для его лет явлением неподобающим. К тому же отягощал уж вовсе безобразящий мужчину сверток – ни дать ни взять дитя в пеленках.

Шапкой он разжился у сменщика. Вместе они выкурили по трубке, поругивая, как обычно, полицмейстера. Потом сменщик по привычке и не очень охотно отправился на кружечный двор, то есть в кабак, пополнять государеву казну. С ведра проданной водки государству шло десять копеек. Ведро стоило восемьдесят шесть копеек. А закуска к нему, свиное мясо – сорок восемь копеек. Только никто мясом на кружечных дворах не закусывал. Да и водку пили зачастую в других местах, там, где подешевле.

Незаконная продажа водки здорово преследовалась. Самостийных торговцев штрафовали, пороли кнутом на главной площади города, высылали, случалось, в места отдаленные, а имущество конфисковали в пользу государственной казны.

«Питухам» незаконного пойла тоже грозило наказание, несколько помягче. Их били кнутом и сажали в тюрьму на год. Они благополучно отбывали срок – и опять принимались за прежнее: «за вино бьют, а на землю его не льют».