Богач, бедняк. Нищий, вор. - Ирвин Шоу

— Вам, детки, есть на чем доехать домой?

— В общем-то да, — ответил Рудольф. — Что еще за «детки», — с неприязнью подумал он. — У одного из наших ребят есть машина, и мы обычно все в нее набиваемся.

— В моей машине будет удобнее, — сказал Бойлан, взял Джули под руку и направился к выходу.

Рудольф почувствовал облегчение, когда Бойлан спросил адрес Джули, чтобы вначале завезти ее, — не придется потом устраивать сцену ревности. Джули, подавленная и необычно молчаливая, сидела между ними на переднем сиденье, глядя прямо перед собой.

Бойлан вел машину быстро и уверенно. Стремительными рывками, как гонщик-профессионал, он обгонял идущие впереди машины.

Рудольф не мог не восхищаться тем, как Бойлан держится за рулем, и ему стало не по себе — он не имел права восхищаться Бойланом: это было бы предательством.

— Ваш джаз хорошо держит ритм, — заметил Бойлан. — Я даже пожалел, что уже слишком стар для танцев.

Рудольф мысленно одобрил это признание. Ему казалось нелепым и даже неприличным, когда люди старше тридцати танцевали. И снова почувствовал себя виноватыми опять ему что-то понравилось в Бойлане. Хорошо, что Бойлан по крайней мере не танцевал с Гретхен, не превратил себя и ее в посмешище. Когда старики танцуют с молоденькими, это уж совсем отвратительно.

— Вы очень милы, Джули, — сказал Бойлан, посмотрев на девушку. — Глядя на вас, я радуюсь, что хотя бы еще не слишком стар, чтобы целоваться.

Старый грязный бабник, подумал Рудольф, нервно сжимая футляр с трубой. Ему хотелось попросить Бойлана остановить машину, но пешком они с Джули доберутся до города не раньше четырех часов утра. Он с горечью отметил про себя, что практичен даже тогда, когда дело касается его чести.

— Э-э… Рудольф… Тебя ведь зовут Рудольфом, — повернулся к нему Бойлан.

— Да. — У его сестрицы вода во рту не удержится!

— Ты собираешься стать профессиональным трубачом? — Бойлан задал этот вопрос тоном доброжелательного пожилого наставника.

— Нет. Я для этого не настолько хорошо играю.

— Что ж, разумно, — согласился Бойлан. — У музыкантов собачья жизнь. К тому же приходится якшаться со всякими подонками.

— Ну, в этом я не уверен, — возразил Рудольф. Он не мог допустить, чтобы Бойлану все сходило с рук. — Не думаю, что такие люди, как Бенни Гудмен, Пол Уайтмен и Луи Армстронг, — подонки.

— Кто знает.

— Они артисты, — сухо сказала Джули.

— Одно другому не мешает, детка, — тихо рассмеялся Бойлан и снова обратился к Рудольфу: — Какие же у тебя планы на будущее?

— Пока не знаю. Вначале надо поступить в колледж.

— Вон как? Ты собираешься в колледж? — В голосе Бойлана послышалось удивление. Снисходительное удивление.

— А почему он не может поступить в колледж? — запальчиво спросила Джули. — Он круглый отличник, и недавно его приняли в Аристу.

— Правда? Прошу простить мое невежество, но что такое Ариста?

— Это почетное школьное научное общество, — быстро ответил Рудольф, пытаясь вызволить Джули из неловкой ситуации: ему не хотелось, чтобы его защищали так по-детски. — В общем-то ничего особенного. Практически всякий, кто умеет читать и писать…

— Ты великолепно знаешь, что это не так, — возмутилась Джули. — Члены Аристы — самые способные ученики школы. Если бы меня приняли в Аристу, я бы не стала так прибедняться.

— Конечно, это большая честь. Он просто скромничает. Обычное мужское кокетство, — примирительно сказал Бойлан. — И в какой же колледж ты собираешься поступать, Рудольф?

— Я еще не решил.

— Да, это очень серьезный вопрос. Люди, с которыми ты там познакомишься, могут повлиять на всю твою дальнейшую жизнь. Хочешь, я замолвлю за тебя словечко в моей alma mater? Сейчас, когда все наши герои возвращаются с войны домой, ребятам твоего возраста нелегко будет поступить в колледж.

— Спасибо, — поблагодарил Рудольф. Только этого ему недоставало! — У меня еще достаточно времени впереди.

Они подъехали к дому Джули.

— Ну вот мы и на месте, детка, — сказал Бойлан. Рудольф открыл дверцу и вышел из машины.

— Спасибо, что подвезли, — сухо поблагодарила Джули, вылезла из машины и прошла мимо Рудольфа к крыльцу. Рудольф последовал за ней. Пока она, наклонив голову, рылась в сумочке, ища ключ, он попытался взять ее за подбородок, чтобы поцеловать на прощанье, но она сердито отстранилась.

— Подхалим. — И зло передразнила: — «Ничего особенного. Практически всякий, кто умеет читать и писать…»

— Джули!

— Валяй, подлизывайся к богачам! — (Рудольф никогда не видел ее такой бледной и отчужденной.) — Гадкий старик. Он красит волосы. И даже брови! Подумать только, что некоторые готовы на все, лишь бы их покатали на машине.

— Джули, ты несправедлива. — Если бы она знала о Бойлане всю правду, Рудольф еще мог бы понять ее гнев. Но только потому, что он старался быть просто вежливым… — Я зайду к тебе завтра часа в четыре…

— Всю жизнь мечтала! — оборвала его Джули. — Подожди, пока я заведу себе «бьюик», тогда и приходи. — Она наконец нашла ключ и вошла в дом, захлопнув за собой дверь.

Рудольф медленно двинулся обратно. Если это называется любовь, то на черта она нужна? Он сел в машину.

— Очаровательная девушка эта Джули, — сказал Бойлан. — Вы с ней только целуетесь и ничего больше?

— Это мое личное дело, сэр, — ответил Рудольф. Даже сквозь гнев на этого человека он восхищался собой, тем, как холодно и отточенно звучат его слова. Рудольф Джордах никому не позволит обращаться с собой как с плебеем.

— Конечно, — вздохнув, согласился Бойлан. — Но искушение, должно быть, велико. В твоем возрасте… — Он замолчал, словно вспоминая череду девушек, прошедших через его постель. — Кстати, — продолжал он равнодушным, вежливым тоном, — ты получаешь письма от своей сестры?

— Иногда, — настороженно ответил Рудольф.

Гретхен жила в. Нью-Йорке в общежитии Христианской ассоциации молодых женщин и обивала пороги театров, пытаясь устроиться в какую-нибудь труппу. Однако продюсеры не горели желанием нанимать девушек, игравших на школьной сцене роль Розалинды, поэтому работы она до сих пор не нашла, зато уже успела влюбиться в Нью-Йорк. В первом письме она извинялась перед Рудольфом за то, что нехорошо вела себя с ним в день отъезда из Порт-Филипа — она была тогда слишком взвинчена и сама не понимала, что говорит. Но она по-прежнему считала, что ему вредно надолго задерживаться в Порт-Филипе. Семья Джордахов — это трясина, писала она, и тут ничто не может ее разубедить.

— По-видимому, тебе известно, что мы с ней знакомы, — вяло сказал Бойлан.

— Да.

— Она тебе говорила обо мне?

— Не припомню.

— Ах-ха. — Что хотел Бойлан сказать этим междометием, было неясно. — У тебя есть ее адрес? Иногда я бываю в Нью-Йорке и мог бы как-нибудь угостить девочку хорошим ужином.

— К сожалению, адреса у меня нет, — соврал Рудольф. — Она все время переезжает с места на место.

— Понимаю. — Бойлан, конечно, видел его насквозь, но не настаивал. — Когда узнаешь, сообщи, пожалуйста. У меня осталась одна ее вещь, и, может быть, она хочет получить ее обратно.

— Хорошо.

Бойлан свернул на Вандерхоф-стрит и затормозил перед булочной.

— Вот мы и приехали, — сказал он. — Дом честного труженика. — Издевка была очевидна. — Что ж, спокойной ночи, молодой человек. Благодарю за приятный вечер.

— Спокойной ночи. — Рудольф вышел из машины. — Спасибо.

— Да, вот еще что. Твоя сестра говорила мне, что ты заядлый рыболов. У меня в имении отличный ручей, там полно форели. Если хочешь, приходи в любое время.

— Спасибо. — Его подкупают. Но он знал, что поддастся. — Как-нибудь зайду.

— Да, я намерена торговать своим телом. И заявляю об этом во всеуслышание! — сказала Мэри-Джейн Хэккет, приехавшая из штата Кентукки. — На талант спроса уже нет. Им подавай просто тело. Молодое и аппетитное.

Гретхен и Мэри-Джейн Хэккет сидели в узкой, обклеенной старыми афишами приемной Николса, дожидаясь вместе с другими девушками и молодыми людьми приема: прошел слух, будто Байард Николс собирается ставить новую пьесу и ему требуются артисты — четверо мужчин и две женщины.

Мэри-Джейн, высокая стройная девушка с плоской грудью, зарабатывала себе на хлеб, служа манекенщицей. Она сыграла на Бродвее в двух провалившихся пьесах и проработала половину сезона в захудалой труппе, сколоченной на одно лето, — все это давало ей основание держаться с достоинством ветерана сцены. Оглядев кучку актеров, грациозно прислонившихся к афишам некогда поставленных Байардом Николсом пьес, она громко заметила:

— Только посмотри на этих молодых людей. Они едва доходят мне до плеча. Пока не начнут писать пьесы, где героини все три акта стоят на коленях, мне нечего рассчитывать на роль. Боже мой, что стало с американским театром?! Мужчины — лилипуты, а если попадется кто выше пяти футов — непременно гомик.