Богач, бедняк. Нищий, вор. - Ирвин Шоу

— Да, проходите, я сейчас его позову, — сказала Гретхен. Мужчины вошли в темный коридор и быстро закрыли за собой дверь, словно боялись, что их увидят с улицы. Гретхен зажгла свет и поднялась в гостиную.

Рудольф разрезал торт. Все вопросительно взглянули на Гретхен.

— Это мистер Тинкер и его брат, священник. Они хотят с тобой поговорить, папа.

Томас причмокнул языком, словно у него между зубами застрял кусочек пищи.

— Только священника нам и не хватало, — раздраженно сказал Джордах, отодвигаясь от стола. — Эти сволочи даже в воскресенье не могут оставить человека в покое. — Но все же он встал и вышел из комнаты. Они слышали, как он, прихрамывая, тяжелыми шагами спускается с лестницы. — Ну, джентльмены, — не здороваясь, обратился он к мужчинам, стоявшим в коридоре, тускло освещенном сорокасвечовой лампочкой, — какое это у вас такое срочное дело, что вам обязательно надо оторвать рабочего человека от воскресного обеда?

— Мистер Джордах, — сказал Тинкер, — могли бы мы поговорить с глазу на глаз?

— А чем здесь плохо? — ответил Джордах, стоя на ступеньке и продолжая жевать торт. В коридоре пахло жареным гусем.

Тинкер взглянул наверх:

— Мне бы не хотелось, чтобы нас слышали.

— Насколько мне известно, у нас с вами нет никаких секретов — пусть слушает хоть весь этот чертов город. Я вам денег не должен, вы мне — тоже.

— Тем не менее он открыл дверь на улицу и провел мистера Тинкера и его брата за собой в булочную.

Мэри Джордах ждала, когда закипит кофе. Рудольф то и дело поглядывал на часы, боясь опоздать на свидание. Томас, откинувшись на спинку стула, мурлыкал себе под нос что-то невразумительное и отбивал навязчивый ритм вилкой по стакану.

— Перестань, пожалуйста, — попросила мать. — У меня от твоего стука голова разболелась.

— Извини, — ответил Томас, — к следующему своему концерту я научусь играть на трубе.

«Хоть бы раз ответил вежливо», — подумала Мэри, а вслух раздраженно сказала:

— Что они там внизу застряли? В кои-то веки у нас нормальный семейный обед… — Она укоризненно поглядела на Гретхен. — Ты ведь работаешь вместе с мистером Тинкером. Что-нибудь натворила?

— Вероятно, они обнаружили, что я украла кирпич, — сказала Гретхен.

— В этом доме даже один день не могут вести себя вежливо, — проговорила мать и с видом мученицы удалилась на кухню.

В комнату вошел Джордах. Лицо его ничего не выражало.

— Том, спустись вниз, — сказал он.

— Добрый день, мистер Тир. Добрый день, святой отец, — с открытой мальчишеской улыбкой поздоровался Томас, входя в булочную.

— Скажите ему то, что вы сказали мне, — потребовал Джордах.

— Сын мой, — повернулся к Тому священник, — нам все известно. Клод во всем признался своему дяде, и он поступил совершенно правильно. Признание ведет к раскаянию, а раскаяние — к прощению…

— Оставьте всю эту ерунду, для воскресной школы, — оборвал его Джордах. Он стоял, прислонясь спиной к двери, точно боялся, как бы кто из них не убежал.

Том слушал молча. На губах его играла улыбка, как перед дракой.

— Говори, это ты сделал? — обратился к нему Аксель.

— Я, — ответил Том. «Ну попадись мне только эта трусливая сволочь Клод», — подумал он.

— Ты представляешь себе, сын мой, — продолжал священник, — что будет с твоей семьей и семьей Клода, если станет известно, кто поджег крест в такой день?

— Вас выдворят из города, вот что будет! — возбужденно вмешался мистер Тир. — Твой отец не сможет даже бесплатно сбыть ни буханки хлеба. В городе помнят, что вы иностранцы. Немцы!

— Ну, началось, — сказал Джордах. — Звездно-полосатый флаг — самый лучший!..

— Факты есть факты, — заметил мистер Тинкер, — и от них никуда не денешься. Больше того, если Бойлан узнает, кто поджег его оранжерею, он нас всех засудит. Наймет ловкого адвоката, и тот докажет, что эта старая оранжерея была ценнейшей недвижимой собственностью. — Он потряс кулаком. — Вам с Клодом что, вы несовершеннолетние. Это мы с твоим отцом будем расплачиваться за все! Сбережения всей нашей жизни…

Томас видел, как отец судорожно сжимает кулаки, точно хочет схватить его за горло и задушить.

— Успокойся, Джон, — сказал священник Тинкеру. — Зачем расстраивать мальчика еще больше? Будем надеяться, что его здравый смысл спасет нас всех. — И, повернувшись к Тому, добавил: — Я не стану тебя спрашивать, какой нечистый тебя попутал подбить нашего Клода на это богомерзкое дело…

— Он сказал, что это я придумал? — удивился Том.

— Такому мальчику, как Клод, — ответил священник, — воспитанному в христианской семье, каждое воскресенье ходившему в церковь, никогда бы и в голову не пришла столь отвратительная затея.

— Ладно, — буркнул Томас. Черт возьми, он еще доберется до Клода.

— К счастью, — продолжал священник, — когда в тот ужасный вечер он пришел с покалеченной рукой к своему дяде, доктору Роберту Тинкеру, в доме больше никого не было. Доктор Тинкер оказал мальчику необходимую медицинскую помощь и заставил рассказать, как все случилось, а потом отвез его домой на своей машине. Слава всевышнему, их никто не видел. Но у Клода очень сильные ожоги, и ему придется ходить с повязкой по крайней мере недели три. Дома ему на это время оставаться, естественно, нельзя: горничная может что-нибудь заподозрить или зайдет навестить кто-нибудь из его сердобольных школьных товарищей…

— О господи, Энтони, перестань читать проповедь, — прервал брата мистер Тир. Его побледневшее лицо дергалось, а глаза налились кровью. Он шагнул к Томасу. — Вчера вечером мы отвезли этого мерзавца в Нью-Йорк, а сегодня утром посадили на калифорнийский самолет. В Сан-Франциско живет его тетя. Он побудет у нее, пока не поправится, а потом уедет учиться в военное училище и, по мне, пускай хоть до самой смерти не появляется в Порт-Филипе. Твоему отцу, если у него есть голова на плечах, тоже следует немедленно отправить тебя из города, и как можно дальше, где никто тебя не знает и не будет задавать никаких вопросов.

— Пусть это вас не беспокоит, — сказал Джордах. — Сегодня к вечеру его здесь уже не будет. А теперь проваливайте отсюда. Вы мне оба порядком надоели.

Он захлопнул за ними дверь и обернулся к Томасу:

— Что, достукался, подлец? Ну, я научу тебя уму-разуму, чтобы это дошло до твоего сознания. — Прихрамывая, он подошел к нему и замахнулся кулаком. Удар пришелся Томасу по макушке. Он пошатнулся, но тут же инстинктивно сделал выпад и правой рукой молниеносно нанес отцу сильнейший удар в висок. Аксель покачнулся, выставил вперед руку, но не упал. Он с изумлением смотрел на сына, голубые глаза которого горели лютой ненавистью.

— Ну давай, бей, — презрительно сказал Томас. — Сыночек больше не ударит своего храброго папочку.

Джордах размахнулся и ударил его еще раз. Левая щека у Томаса тут же вздулась и побагровела, но он продолжал улыбаться.

Аксель уронил руки. Этот удар был символическим, и только. «Бессмысленно, — подумал он как в тумане. — Ох, сыновья…»

— Ладно, — сказал он. — Кончено. Рудольф проводит тебя до вокзала и посадит в первый поезд до Олбани. Там ты пересядешь и поедешь в Огайо к моему брату. Я позвоню ему, и он будет тебя ждать. Поедешь без вещей. Я не хочу, чтобы тебя видели с чемоданом.

Они вышли из булочной. Томас заморгал, ослепленный солнцем.

— Подожди здесь. Я скажу Рудольфу, чтобы он спустился. У меня нет ни малейшего желания устраивать тебе прощание с матерью. — Джордах запер дверь булочной и проковылял в дом.

Через десять минут Аксель вернулся вместе с Рудольфом, который нес зеленоватый в полоску пиджак от единственного костюма Томаса, купленного два года назад. Костюм был ему уже мал. Томас не мог в нем свободно двигаться, а руки торчали из узких рукавов.

Рудольф расширенными от удивления глазами взглянул на вздувшуюся щеку брата. У отца был больной вид, смуглое лицо приобрело тускло-зеленый оттенок, веки припухли. И это всего лишь после одного удара, подумал Томас.

— Рудольф знает, что надо делать, — сказал Аксель. — Я дал ему денег. Вот адрес твоего дяди. — Он протянул Томасу клочок бумаги. — А теперь уходи, и чтобы я больше о тебе никогда не слышал.

— Что произошло, черт возьми? — спросил Рудольф, как только они завернули за угол.

— Ничего.

— Он тебя ударил. Ты бы видел, на кого ты сейчас похож.

— Да, это был потрясающий удар, — с издевкой заметил Том. — Он у нас первый претендент на титул чемпиона.

— Когда он поднялся наверх, у него был совсем больной вид.

— Я разочек ему врезал. — Томас ухмыльнулся, вспоминая недавний эпизод.

— Ты ударил его?

— А почему бы и нет? Для чего тогда вообще существуют отцы?